Каюсь. Том Второй
Шрифт:
– думаю, я знаю, -подмигнул Макс, я же в этом сильно сомневалась, поэтому в ответ лишь вяло улыбнулась. Пока он что-то искал в шкафу, наполнила себе второй бокал и залпом осушила, пытаясь хоть немного заглушить боль. Но Макс нашел способ получше.
– держи, это то, что надо: расслабишься, отдохнешь, придешь в себя, - протянул он мне похожую на папиросу сигарету.
– Что это?- неуверенно взяла я ее.
– Никогда не видела косячок?
– удивился он, я покачала головой.
– Ну, значит, самое время расширять кругозор. Я ухмыльнулась, повертела в руках самокрутку, несколько секунд поколебавшись, но потом решившись, уверенно взялась за нее, намереваясь - таки попробовать марихуану. Алкоголь уже ударил мне в голову, да и собственно было без разницы, как уйти от реальности. Хотелось просто это сделать. Пластинин чиркнул зажигалкой, и я затянувшись, тут же зашлась кашлем. Легкие обожгло огнем, дыхание перехватило.
– Осторожней, - улыбнулся Макс и забрав у меня сигарету, тоже сделал затяжку. Курить у него получалась также, как и танцевать - красиво, изящно, чувственно. Я засмотрелась. Сама же приноровилась только после пары затяжек, постепенно входя во вкус, чувствуя, как меня потихонечку уносит далеко -далеко от проблем. Через какое-то время, мы уже вовсю хохотали с Максом, без причины, как идиоты. Мы о чем-то пытались говорить, перекрикивая друг друга и снова заходились хохотом. А потом меня потянуло танцевать, когда услышала свою любимую песню. Качаясь из стороны в сторону, натыкаясь на что-то, мы кое-как доползли до двери, при этом не переставая хохотать. А выйдя в гостиную, присоединились к танцующим. И так мне было хорошо, так весело. Я кричала, подпевая любимым исполнителям. Приставала к кому-то, а потом мы с Максом хохотали над тем или иным человеком, как дикие. Пару раз я падала, иногда проваливалась куда-то. В один из таких провалов, не поняла, как оказалась в объятиях Пластинина, повиснув у него на шее. Открыв глаза, уткнулась взглядом в точенные губы и мне вдруг нестерпимо захотелось проверить каменные они или нет. Я грубо прижала к ним большой палец и провела, отчего взгляд Макса загорелся. Мне это понравилось и я довольно усмехнулась, не скрывая своих эмоций.
– Тебе это нравится, да?
– прошептал он, прижимая меня к себе, отчего я бедром ощутила его возбуждение. Меня кинуло в жар, кровь забурлила в венах от какого-то извращенного предвкушения.
– Нравится, -прошептала я заплетающимся языком и улыбнувшись, потерлась об его эрекцию, дразня.
– А тебе … нравлюсь я, Пластинин?
– Нет, Токарева, ты мне не нравишься. Ты сводишь меня с ума, - произнес он, тяжело дыша, обхватив мой затылок. Наши лбы соприкоснулись. У меня закружилась голова, поэтому я закрыла глаза, Макс же выдохнул мне в губы.
– Я хочу тебя. Я залилась смехом, довольная ответом и покачала головой.
– Не сомневаюсь, - парирую , не открывая глаз, улетая куда-то.
– Сегодня ты - моя,- донесся до меня чувственный голос Макса, вызывая странную смесь удовольствия и какого-то протеста, но он тут же растворился в сладкой истоме, когда я почувствовала, как язык Пластинина скользнул по моей шее, отчего по телу пробежала приятная дрожь. Я полностью отдалась сладким ощущениям, плывя на волнах кайфа, утопая в нем и всплывая на поверхность. Открыв на мгновение глаза, меня завертело в калейдоскопе картинок. Все мигало, кружилось и плыло, Я не понимала, где нахожусь и кто эти люди. Впрочем, мне на это стало наплевать, когда перед моим взором вдруг возник Гладышев. Он покрывал поцелуями мое лицо, скользил руками, забираясь под футболку, касаясь разгоряченной кожи. Я же пылала, возбуждение вспыхнуло огнем и разлилось по моему ватному телу. И мне захотелось большего. Поэтому я обхватила ладонями его лицо, удивляясь, что у него такие странные щеки, и притянула к своему, скользнув языком по губам Олега, бессвязно шепча: -Ты знаешь, что я ненавижу тебя, да?
– Почему?- раздался вдруг чужой голос, вызывая у меня на мгновение ступор, но я продолжила говорить, кусая губы Гладышева.
– Потому что все равно люблю тебя, скотину, - выдохнула и услышала хриплый смешок. Не желая слушать занудные речи, впилась поцелуем в его губы со всей страстью, зарываясь руками в волосы, чувствуя, что что-то не так, но не понимая что. Мы куда -то двигались, целуясь, как сумасшедшие, скидывая по пути одежду, натыкаясь на какие-то углы, шепча друг другу непристойности, смеясь и тут же замолкая, окунаясь с головой в эту дикую страсть. Я не помню, как оказалась на какой-то кровати голая. Мне было невероятно хорошо, я вся горела в огне бешеного желания, стонала, впившись в волосы Олега, чувствуя, как его язык ласкает меня, доводя до истерики вперемешку с диким раздражением, потому что
– Хватит!- оттолкнула я его, и тут же потянула на себя.
– Иди сюда. Он заскользил губами по моему телу, поднимаясь к груди, захватывая ее в плен, вновь разжигая во мне огонь страсти. Я вновь закрыла глаза, наслаждаясь, и скользнула руками по мускулистым плечам, чувствуя под ладонями совсем не то, что всегда. Внутри меня прозвенел какой-то звоночек, я открыла глаза, попыталась сфокусировать взгляд и передо мной вдруг возникло лицо Пластинина. Я часто заморгала, ничего не понимая, начиная паниковать. Но Максу было все равно, он словно действовал по регламенту и совершенно не обращал внимания на мою реакцию. Покончив с грудью, накинулся на мой рот, заглушая протесты и тут я почувствовала, как он входит в меня. Я невольно застонала от пронзившего меня удовольствия, на мгновение теряясь в ощущениях, вновь уплывая куда-то. Это все казалось сном, непонятным и странным. Чувственным, но скорее утомительным, чем приятным, И я продолжала уверять себя, что да, это всего лишь дурацкий сон. Это однозначно не может быть правдой. Нет….
– Да, детка, да, - услышала я сквозь пелену стоны Макса, чувствуя его резкие толчки. В нос ударил удушливый запах его парфюма и меня затошнило, паника начала накрывать с головой. Я хотела оттолкнуть Пластинина, но у меня не было сил, чтобы даже поднять руки. Тело не слушалось, оно жило отдельной жизнью, а сознание проваливалось куда-то, ускользая от реальности. Очнулась я, почувствовав, что замерзла. У меня ломило все тело, словно меня всю ночь били. Во рту была отвратительная сухость, голова гудела, желудок сводило от тошноты. Я медленно подняла свинцовые веки и оглядела мутным взглядом незнакомую комнату. Несколько секунд пыталась понять, где я и что тут делаю. А потом перед глазами, словно кадры на перемотке замелькали последние события, я осторожно повернулась и обнаружила себя абсолютно голой рядом с Пластининым, стянувшим с меня одеяло. Он безмятежно спал в то время, как на меня обрушился весь мой мир. Внутри все заледенело, сонливость и опьянение в момент покинули меня, оставляя наедине с последствиями своих не просто глупых, а чудовищных ошибок. Я смотрела и не могла поверить, что сделала это! Меня заколотило от ужаса, тошнота подкатила к самому горлу. Соскочив с кровати, я бросилась в уборную. Меня начало выворачивать наизнанку прямо на пол, как только я забежала в ванную комнату. Спазмы скручивали мой желудок с каждым новым воспоминанием об этой ночи. Я задыхалась, слезы застилали глаза, а меня все рвало и рвало. Казалось, еще чуть -чуть и я выблюю все свое нутро или умру от удушья. И лучше бы я сдохла! Когда все закончилось, я обессиленно сползла на пол, прижавшись трясущимся телом к холодному кафелю, и заревела, завыла, как зверюга в предсмертной агонии, понимая, что это конец . Дура, что же ты наделала?! Что наделала…. Я ударяла от бессилия по полу, не замечая боли в перебинтованной руке. Да и какая могла быть физическая боль, если я морально подыхала? Если меня наизнанку выворачивало от самой себя, от этого мерзкого, грязного тела, познавшего чужие прикосновения и ласки. У меня душа загибалась в нем, как если бы на меня надели половую тряпку. По коже пробежала дрожь отвращения, и желудок снова скрутили спазмы, я подползла к унитазу и захлебнулась желчью, рыдая. Не знаю, сколько длилась моя истерика, но в какой-то момент меня отпустило. И от этой пустоты стало еще хуже, так больно, так адски, невыносимо больно, что хотелось на стену лезть.
Знаете, говорят, что исправить можно все, кроме смерти. Только вот как исправить то, что сделала я? Забыть, выкинуть из головы и жить дальше? Можно, конечно, но сердце -то не забудет. Оно всегда будет помнить, как я предала свою любовь, как я ее в помоях выкупала, как перешагнула через нее в угоду своему уязвленному самолюбию. А ведь все, что я могла предложить Гладышеву - это только эту свою любовь, преданность и верность. Что же теперь? Я ничего не сохранила и не оставила для мужчины, который был и есть смысл всего: всех моих порывов и желаний. Даже мое честолюбие было следствием желания доказать Гладышеву, что я достойна его. Но ослепленная гордостью и самолюбием, я разрушала и разрушала то, за что так отчаянно боролась, забывая, сколько слез пролила, сколько боли вытерпела, завоевывая по миллиметрам сердце любимого мужчины. Каждый сантиметр близости я вырывала зубами и невыносимыми страданиями. Как я могла это все забыть? Как могла отмахнуться от самой себя и своих решений? Неужели я настолько культивировала свои обиды, что перестала соображать, что делаю? Неужели я настолько самолюбива? Да, не спорю, в приступах гнева и обиды мне хотелось сделать Гладышеву больно, но ведь не таким же образом. Только не таким! Меня вновь стали душить слезы. Все мои обиды начали казаться надуманными и глупыми, а выходки -детскими, даже поступление стало незначительным, да и вообще почему я сразу подумала на Гладышева, почему вообще поверила Пластинину? Я сидела оглушенная собственной дуростью, с глаз, словно спали шоры. И я вновь и вновь кричала безмолвно : «Что же я наделала? Что наделала?я. Ведь я себе, прежде всего, себе сделала больно, я себя унизила, сломала, растоптала этой ночью. И даже не задумалась о последствиях. Ни разу не спросила себя, как буду жить дальше? Как посмотрю Гладышеву в глаза? Как смогу жить с этой грязью? Как смою ее с себя? Как вернусь в прежнюю жизнь? А сейчас я задавала себе эти вопросы, потому что в глубине души знала, что у меня не хватит ни сил, ни смелости признаться Олегу во всем. Как бы мне не было больно от его обмана, как бы вчера я не хотела отомстить, но я не смогу уничтожить то, о чем так мечтала, не смогу увидеть в любимых глазах презрение и ненависть, не смогу сломить этого гордого мужчину, впервые давшего себе шанс на счастье. Я не вынесу его боли, разочарования и ненависти. Лучше умру вот прямо сейчас в этой проклятой ванной, чем допущу хоть одну мысль, что Олег узнает об этой ночи, потому что не смогу жить, если он выкинет меня из своей жизни, а он сделает это. От себя оторвет с мясом и кровью, но не склонит гордой головы. Не ради той, что предала его чувства. Не ради той, что обманула его доверие. Не ради такой шлюхи, как я. Он никогда не простит мне этого. Никогда! И ему будет плевать, что он тоже обманул мое доверие, что он растоптал мою мечту и сделал мне очень - очень больно. Ведь я сумела сделать больнее. И теперь не знала, как с этим жить. Потому что это, как если бы я в агонии вырвала собственное сердце и с ужасом обнаружила его у себя в руках. Хотя именно это я и сделала. Вырвала и раздавила без тени жалости и сомнений. А теперь не знала, как смогу без него. Но ведь как-то придется….
Подняв себя, на деревянных ногах дошла до душа. Включив на всю мощность горячую воду, встала под обжигающие струи. Боль вспыхнула огнем в пораненной руке и боку, но у меня внутри болело сильнее, а потому я думала лишь о том, как мне жить дальше, как смыть с себя грязь, в которой я выпачкалась, словно неразумное дитя, споткнувшееся на повороте из-за собственной невнимательности. Дрожащими руками я прикоснулась к себе и задохнулась от омерзения, почувствовав между ног липкую влагу. Задрожав всем телом, лихорадочно схватила мыло и начала остервенело тереть кожу, да вот только память, словно в насмешку, стала прокручивать, как того или иного участка касаются губы и руки Пластинина, тем самым показывая, что сколько не мой, а от этой грязи не отмыться, но я, как одержимая, продолжала тереть. Слезы градом текли по щекам, кожа горела от слишком высокой температуры воды, порезы щипало от мыла, из руки текла кровь, насквозь пропитав бинт, но я не замечала. Перед глазами стояло улыбающееся лицо Олега, и меня скручивало от яростной, болезненной агонии. Захлебываясь рыданиями, я выронила мыло и обессиленно опустившись на пол, уткнулась в колени, дрожа всем телом от рвущей на части боли. Не знаю, сколько я так сидела. Но в какой-то момент на меня напало оцепенение. Меня не скручивали больше рыдания, не затапливала истерика. Мне было холодно, пусто, и хотелось лишь одного - оказаться, как можно дальше от места своего падения, ибо встречаться с Пластининым было выше моих сил. Я боялась увидеть в его глазах подтверждение своему греху. А мне до смерти не хотелось видеть понимающую, интимную улыбку, не хотелось делить с этим мужчиной очередной грязный секрет, я хотела забыть о своем помутнении рассудка, сделать вид, что ничего не было, убежать от ошибок, хоть и понимала, что от себя не убежишь, но сейчас мне было на это наплевать, главное - убраться от сюда подальше. Возможно, не увидев меня с утра, Макс решит, что просто накурился, и тогда никто, кроме меня не будет знать, что я сделала. Воодушевленная такой перспективой, поспешила собраться. Выскочив из ванной, с облегчением обнаружила, что Пластинин все еще спит. Я торопливо собрала свою одежду, надела нижнее белье, чулки и туфли, схватила испорченное платье, и прикрыв им тело, высунула голову из комнаты. Оглядевшись по сторонам, убедилась, что все спят, и поспешила в прихожую. Накинув шубу на голое тело, запихала платье в мусорное ведро, а после схватила первую попавшуюся сумку и вытащила из нее кошелек в поисках денег на проезд. Публика у Пластинина была зажиточная, так что сильно не обеднеют. С такими мыслями я отсчитала нужную сумму, и собиралась уже положить кошелек на место, как за спиной раздался ненавистный голос.
– Вай, вай, вай, не перестаю удивляться тебе, Токарева, - поцокала Гельмс. У меня внутри все заледенело. Вот уж кого меньше всего хотелось бы видеть, тем более, при таких обстоятельствах, так это ее. Давать ей в руки такой козырь - большая ошибка. Теперь и Пластинину наверняка скажет. Твою же
мать! Какого она вообще здесь делает? У меня началась паника, но я тут же постаралась взять себя в руки. Нельзя показывать свои эмоции Гельмс, ни в коем случае нельзя. Тяжело сглотнув, с невозмутимым выражением лица положила кошелек на место, и не оборачиваясь, бросила напоследок: -Передай хозяйке кошелька, чтобы взяла деньги у Пластинина,я ему потом отдам.
– А что, он своим шлюхам даже такси не оплачивает?- насмешливо отправила она меня в нокаут. Я застыла, сжала до боли ручку двери. Меня затрясло от ужаса. Значит, эта сука в курсе.
– Не твое дело!- процедила я, пытаясь трясущимися руками открыть дверь и поскорее уйти.
– Ты так считаешь?
– уточнила она, подходя ко мне вплотную, накрывая мои руки, отчего меня будто парализовало.
– Ему ты также скажешь, когда он узнает? Мне не нужно было уточнять, кого она имеет в виду. Гельмс, как никому были известны тайны моего сердца: мои страхи, мои мечты, мои чувства к Гладышеву. И она знала, куда нужно бить, чтобы я потеряла равновесие.
– Узнает что? Россказни озлобленной подружки?
– вскинула я бровь, обернувшись, встречаясь с Гельмс взглядами. На мгновение мы замерли, вглядываясь друг в друга - это был странный момент, но он быстро улетучился. Тишину нарушил смех Гельмс.
– А ты не меняешься, Янка, все также продолжаешь отводить себе роль жертвы во всех драматических постановках своей жизни, - смеясь, покачала она головой, а потом резко замолчала и поддавшись вперед, процедила язвительно,- Вот только ты не жертва, Токарева! Ты - завистливая, самовлюбленная, озлобленная сучка, которая сама не знает, чего хочет от жизни.
– Что?
– воскликнула я, задохнувшись от шока.- И это будешь говорить мне ТЫ?
– Ах, да, я же поверхностная, мелочная гадина, отхватившая себе бесплатный билетик, в то время, как бедная Яночка бьется за счастье изо всех сил, - сыронизировала она, а потом ударила в самую душу.
– Вот только эта мелочная гадина не завидовала своей подруге, когда она отхватила этот самый бесплатный билетик, поступив в университет, не врала нагло своей матери, обвиняя в собственных проблемах всех вокруг, не прикрывала любовью корысть и тщеславие, и не наставляла рога мужчине, который ни раз вытаскивал ее из дерьма. Каждое ее слово, словно соль разъедала мои свежие раны, вызывая у меня дикую боль. Хотелось закрыть уши, отгородиться, убежать, ибо мне нечем было крыть. Все, что Гельмс говорила было истинной правдой. Горькой, омерзительной правдой, которую я с успехом подтвердила этой ночью.
– Что, Яночка, ты проглотила свой острый язычок?
– насмехалась Лера.
– Заткнись!- процедила я, оттолкнув ее к стене.
– Я-то заткнусь, но поверь мне, девочка моя, скоро от тебя останутся одни перья.
– пообещала она со
злорадной усмешкой.- Каждый должен платить по счетам, подруга. И ты заплатишь!
– Я убью тебя, сука, вот этими руками, если ты хоть шаг сделаешь в мою сторону!
– выплюнула я, хотя саму трясло от страха, ужасное предчувствие затмевало разум.
– А мне и не придется, Токарева. Ты наверное, еще не в курсе, что за просто так Пластинин ни с кем не трахается. Но ничего, скоро узнаешь,- снисходительно парировала она и отсалютовав, покинула прихожую. Я же пулей выскочила из квартиры, задыхаясь от душащих меня слез. Я чувствовала, что мой мир разваливается на части, что ничего уже нельзя исправить, ничего нельзя вернуть, и это было невыносимо. Невыносимо понимать, что я действительно то мерзкое существо, зацикленное на себе, которое описала Гельмс. А ведь я знала, что однажды мое самолюбие и импульсивность будут стоить мне очень дорого, но все равно продолжала идти у них на поводу, утрачивая контроль над своими действиями. И вот настал тот момент, когда даже я сама не в силах найти себе оправдание. Чем мне себя оправдать? Тем, что Олег взбесился и дал волю рукам? Так я сама его довела бесконечным враньем и дурацкими выходками. Или может, что повлиял на мое поступление? Глупо. Учитывая, что он все сделал, чтобы я чувствовала себя независимой в этом вопросе. А что теперь сделать мне, чтобы если он вдруг узнает, не чувствовал себя преданным? Что мне ему сказать? Но эти вопросы растворяются в ту же секунду, как я выхожу из подъезда и вижу напротив припаркованный Рэндж Ровер Гладышева.Все внутри меня обрывается, страх и смятение парализовывают каждую мышцу. Я замираю и немигающим взглядом смотрю сквозь лобовое стекло на Олега, откинувшегося на спинку сидения. Кажется, что он сидит так уже давно. Значит, Гельмс - сука, запомнила его номер телефона и позвонила. Вот о какой расплате шла речь. У меня начинается паника: дыхание перехватывает, слезы жгут глаза, а сердце колотится, как сумасшедшее. Мне хочется убежать, исчезнуть, сгинуть с лица земли. Становится так плохо, так стыдно и противно, что я делаю шаг назад, чтобы спрятаться, чтобы хотя бы на мгновение оттянуть неизбежный конец. Боже, неужели это все? Неужели вот так омерзительно, вот так глупо и уродливо все закончится? Нет! Пожалуйста, умоляю, только не так! Боже, только не так! Я шептала про себя молитву, ломая себя, толкая изо всех сил вперед, понимая, что лучше узнать все сейчас, ибо ожидание - хуже всего. Но я вновь ошиблась, хуже всего оказалось встретить первый Гладышевский взгляд. Как только он посмотрел на меня, я застыла, сердце с грохотом упало куда-то вниз, разлетаясь на осколки, стыд и горечь затопили с головой, зажгли глаза, разъедая их, будто кислотой. Вся моя решимость в момент улетучилась. Нет, я не смогу! Не смогу!- шептала я про себя, отходя от машины, продолжая умирать, глядя Олегу в глаза. А когда он потянулся к двери, меня заколотило от ужаса, и зажав трясущейся ладонью рот, пытаясь заглушить рыдания, я бросилась бежать, сама не зная, куда. Впрочем, это было неважно. Главное - подальше от последствий, от этого позора, хоть и понимала, что это бесполезно. Гладышев бежал за мной следом, и с каждой секундой расстояние между нами сокращалось, что доводило меня до бесконтрольной истерики. д потом сильные руки подхватили меня, отчего я на мгновение взвилась в воздух, задыхаясь от ужаса. Я начала вырываться, биться из последних сил, но он удерживал меня поперек талии, прижимая к себе так сильно, что я едва дышала.
– Тише, успокойся, - прошептал он.
– Не надо, пожалуйста, не надо! Я не могу…,- зарыдала я, захлебываясь отчаяньем, сползая на землю, но Олег тут же подхватил меня на руки и понес к машине. У меня не было сил вырываться, все внутри меня умирало, отсчитывая последние шаги. Уткнувшись Гладышеву в шею, судорожно втянула любимый аромат и задохнулась, понимая, что больше никогда не смогу так сделать. Больше никогда! Меня вновь скрутили рыдания, и я не смогла их сдержать, да и смысла в этом не видела. А потому заревела в голос, отчаянно и надсадно, вцепившись намертво в плечи Олега, боясь отпустить.
– Малыш, прошу тебя, успокойся, пожалуйста, просто выслушай меня!
– попросил он вдруг, вызывая у меня ступор. Я застыла, словно Гладышев нажал кнопку «стопе в моей истерике. Внутри меня что-то щелкнуло, и я медленно подняла голову, заглядывая Олегу в лицо. То, что я увидела в его взгляде, потрясло меня до глубины души. Столько вины было в его глазах, столько сожаления, раскаянья и любви, что я задрожала, хватая воздух ртом, ничего не понимая. Пока мы шли до машины, я лихорадочно обдумывала происходящее, но на ум ничего не приходило. Я не могла понять, почему Гладышев разговаривает так, словно виноват он, а не я? Он, конечно, виноват, но после сегодняшней ночи разве это имеет значение? Так почему он смотрит так, словно я - самое дорогое, что есть у него в жизни? Что это вообще значит?
– Что ты тут делаешь?- спросила дрожащим голосом, стараясь не смотреть на Олега, когда мы к моему облегчению выехали со двора Пластинина.
– Ты оставила свой телефон, я позвонил твоей Кристине, она сказала, что ты у нее, - объяснил он неловко, приводя меня в еще большее замешательство.
– И… как ты меня нашел?
– выдохнула я, нервно кусая губы.
– В прошлый раз, когда ты не ночевала, мои люди искали тебя и узнали, что ты была по этому адресу. Прости, что тогда думал, черт знает, что! Я должен был…, - он не успел договорить, потому что я начала истерически хохотать, не в силах поверить в собственное везение. Господи, это что, шутка такая? Неужели судьба милосердно дает мне второй шанс? Неужели не все еще потеряно? Я продолжала хохотать, а Гладышев напряженно вести машину. Мой смех постепенно перетек в слезы, и я плакала, забившись в сидение, боясь смотреть на Олега. Гладышев потрясенный моей истерикой, остановился на какой-то пустоши, но мне было все равно. В моей душе творилось что-то невероятное. Все переворачивалось с ног на голову, будто в последний момент мою смертную казнь отменили, и меня помиловали. Я захлебывалась слезами облегчения и в тоже время, мне было противно от самой себя. Гладышев же был в полной растерянности, но отцепив ремень безопасности, повернулся ко мне, собираясь что-то сказать.
– Малыш, я знаю, что ты не хочешь иметь со мной ничего общего после всего случившегося, - раздался его покаянный голос, сталкивающий меня в мой личный ад из вины, раскаянья и нестерпимой боли. Меня заколотило от нового приступа отчаянья. Я не могла выдавить из себя ни звука, лишь молиться. Боже, пусть он замолчит! Пусть не смеет просить прощение у такой жалкой мрази! Прошу тебя, Боже, я не выдержу этого! Не выдержу…. Но меня никто не слышал, а Гладышев продолжал рвать мою душу на ошметки.
– Знаю, что перешел все границы, и мне нет оправдания. Я их и не ищу. Это было мерзко, я сам себе противен! Знаю, что ты достойна лучшего, гораздо лучшего. Я захохотала, сбивая его, думая про себя, чего теперь достойна. Уж точно не тех слов, которые он продолжал говорить.
– Знаю, это звучит после всего киношно и пафосно, но поверь, все, чего я действительно хотел, так это любить тебя, оберегать, баловать, делать счастливой. Знаю, я не справился с этой задачей. Прости меня! Я так редко просил у тебя прощение и так часто причинял боль… -Пожалуйста, замолчи!- попросила я хриплым шепотом, захлебываясь слезами.
– Не могу, я и так слишком долго молчал. Знаю, мне не следовало приезжать. Знаю, что должен отпустить тебя, но у меня не хватает сил, малыш, понимаешь?
– покачал он головой, прожигая меня насквозь горьким взглядом.
– Я должен тебе кое - что сказать прежде, чем ты решишь, что тебе это все ни к чему. Хотя сказать надо было это все гораздо раньше, но …ты же знаешь, я не расшибаемый об дорогу дурак, -усмехнулся он невесело, я же улыбнулась сквозь слезы, сканируя любимые черты, не веря, что у меня хватает наглости слушать, как он корит себя за вчерашний инцидент. Ведь он прав был, не доверяя мне. Я совсем завралась, заигралась. Но я слушала, хоть душа и заходилась горькими слезами.
– Это не оправдание, а констатация факта, точнее даже неутешительный диагноз, - продолжил он свою уничижительную речь.
– Просто я ничего уже не ждал от этой жизни, я думал, что мои лучшие годы прошли. А потом ты, как ураган обрушилась на меня со своей любовь, и я пополнил ряды придурков, которые борются со стихией. Но чем больше я пытался избавиться от чувств к тебе, тем больше влюблялся, - прошептал он и взяв мою дрожащую руку, сжал, впервые признаваясь в любви.
– Возможно, уже поздно это говорить, но я люблю тебя, Ян! Люблю так, как никого никогда не любил! Я был не прав, во всем не прав и я прошу у тебя прощение!
– Не надо!- приложила я к его губам ладонь, всхлипывая и заикаясь от рвущих меня на части слез боли. Я не могла слушать, как он изливает мне душу после того, как я предала его. Все внутри меня бунтовало против этого. Я чувствовала себя такой тварью, что хотелось сдохнуть, прямо в ту же секунду, как он поцеловал мою руку, прижатую к его рту и обхватив мое лицо своими ладонями, горячо продолжил, покрывая поцелуями мокрые щеки, собирая губами мои лживые слезы, тем самым превращая меня в абсолютнейшее ничтожество.
– Я знаю, у меня много недостатков, малыш. Я совершил столько ошибок, сколько люди, порой, за всю жизнь не совершают. В наших отношениях ты была смелей меня, уверенней. Я же подобно трусливому мальчишке тысячу раз оступался, обижая тебя, причиняя боль, заставляя страдать. Я все время оглядывался назад и боялся смотреть в будущее. Но сегодня ночью я о многом думал, и понял, что не смогу жить без тебя. Дышать без тебя не смогу, потому что ты - мое все! Ты - та самая женщина, которую я искал всю жизнь. Когда я представляю свое будущее, то вижу твое лицо, слышу твой смех. Поэтому я прошу тебя, дай мне еще один шанс! Позволь, показать, что даже такой дурак, как я умеет любить и способен сделать женщину счастливой. Я обещаю то, что случилось прошлым вечером, никогда не повторится. Прости меня! Я никогда не вставал на колени, никогда ничего и ни у кого не просил даже в самые тяжелые моменты своей жизни, но ради тебя,
– Молчи!
– выдохнула ему в губы, целуя его, лихорадочно зацеловывая каждую черточку. Скользя дрожащими руками по бесконечно родному лицу, захлебываясь слезами и единственным желанием - быть ближе, растворится в нем. Мне он был необходим, как воздух. Я хотела, чтобы он стер эту проклятую ночь с моей кожи, с моих губ, с моего тела. Я хотела отмотать ленту времени и вернуться во вчерашний вечер, где я принадлежу лишь ему.
– Малыш, что ты делаешь?- прошептал он, когда я распахнула на нем пальто и стала покрывать поцелуями его шею, торопливо расстегивая пуговицы на рубашке.
– Умираю без тебя, - прошелестела я, касаясь языком его губ, ощущая дрожь его тела, которая передалась и мне.
– Поехали домой, - предложил он, отвечая на мой поцелуй. Я чувствовала, что он растерян и обеспокоен, но я была растеряна не меньше его. Именно поэтому он мне нужен был, как якорь в хаосе моей жизни, которая разваливалась у меня на глазах. Мне было страшно, очень страшно. Все, что осталось пока еще неизменным, это наша страсть. И я цеплялась за нее, как утопающий за спасательный круг. Мне нужно было почувствовать, что этот мужчина все еще мой, а я - его.
– Прошу тебя, - всхлипнула я, глотая бегущие по щекам слезы. Гладышев обхватил мое лицо ладонью, заглянул в глаза, удерживая на месте, но я тут же их закрыла, отчаянно боясь, что он все поймет.
– Посмотри на меня, - попросил он тихо, нежно целуя меня, чем я тут же воспользовалась, поддаваясь вперед, впиваясь в его губы грубо, с отчаяньем. Гладышев на долю секунды замер, не зная, как ему реагировать, но я не позволила сделать шаг назад. Взяла его руку, и откинув полы шубы, положила на оголенное бедро, направляя вверх, бесцеремонно предлагая себя, что нас обоих возбудило до дрожи. Олег с шумом втянул воздух, поняв, что кроме нижнего белья под шубой ничего нет, этот вздох отозвался во мне горячей волной, ударившей в низ живота.
– Что ты творишь?- прошептал Гладышев, перехватывая инициативу, касаясь моего языка своим, лаская, посасывая, одновременно скользя ладонью по бедру, разжигая во мне пламя желания. Меня трясло, как в лихорадке от каждого прикосновения и поцелуя. Все было будто в первый раз, словно за эту ночь мои ощущения обнулились. От этой мысли стало тошно. Я вцепилась в Гладышева еще сильнее, кусая любимые губы, давясь слезами и мерзкими воспоминаниями.
– Пообещай, что никогда не оставишь меня, - попросила отчаянно между горько-сладкими поцелуями.
– Не оставлю, любимая, - пообещал он, ни секунды не раздумывая, скользя губами по моей шее. У меня вырвался задушенный, отчаянный смешок, потому что я знала, что оставит в ту же минуту, как узнает правду. Поэтому, словно этот раз последний, цепляюсь за каждую миллисекунду, отдавая всю себя. Как отдавала Пластинину?- смеется надо мной язвительный внутренний голосок, вызывая отчаянье и боль. У меня вырывается всхлип, Олег замирает. Его затуманенный страстью взгляд трансформируется в обеспокоенный, но я не могу позволить ему остановиться. Если он сейчас это сделает, я просто сойду с ума. Поэтому набрасываюсь на его губы, проглатывая готовые сорваться с языка вопросы. Целую так, что голова идет кругом, дыхание сбивается, а сердце отбойным молотком колотит в груди. Олег зарывается пальцами одной руки в мои волосы, а другой-сдвигает мои влажные трусики и начинает ласкать так, как мне нравится, так, как я привыкла, доводя меня в считанные минуты до дикого состояния. Лихорадочно шарю по его крепкому, такому родному телу, забираясь под слои ненужной одежды, и ощущаю кончиками пальцев те самые изгибы, которые никогда не забудет моя тактильная память. Но мне этого чудовищно мало. Я хочу больше, я хочу его всего. Нервными движениями срываю пуговицы с его рубашки, ударяясь обо что-то локтем. Все раздражает, ибо невыносимо тесно и неудобно, но мы слишком завелись, чтобы оторваться друг от друга. Гладышев подхватывает меня и усаживает верхом на себя, отчего я чувствую его возбуждение. Меня насквозь прошивает волной острейшего желания. И я не в силах больше терпеть, дрожащими руками тянусь к ширинки на его штанах. Олег помогает мне приспустить их, а потом не медля ни секунды, входит в меня. Мы замираем от нахлынувшего, сильнейшего удовольствия, стонем, втягивая с шумом воздух.
– Посмотри на меня, - раздается хриплый шепот. Я медленно открываю глаза и встречаюсь с горящим взглядом любимых взгляд.
Смотрю в них и тону, захлебываясь горечью, ибо столько невысказанных чувств было в его глазах. Я будто окунулась в концентрат любви, и что-то во мне сломалось, слезы потекли по щекам, боль стала совершенно невыносимой. Ведь я тоже его любила и все еще люблю, как бы это не звучало после прошедшей ночи.
– Прости меня, - едва слышно, всхлипнула я, начиная двигаться, задыхаясь от наслаждения и отвращения к себе. Ибо только сейчас действительно осознала, что несколько часов назад занималась сексом с другим мужчиной, и как бы не пыталась вычеркнуть это из памяти и сделать вид, что ничего не было, факт остается фактом. Я согрешила, я предала, разрушила, замарала. Себя замарала, свою любовь, а теперь и любимого мужчину. Осознание этого низвергало меня в пропасть отчаянья и безысходности. И мне хотелось вопить, отрицая всю эту грязь, но я знала, сколько не отрицай, но мне теперь никогда не избавиться от этого холодящего душу чувства свербящей пустоты и потери чего-то значимого, важного. Понимая это, я цеплялась за Гладышева, боясь отпустить, боясь потерять, боясь, что он все поймет, почувствует. Я отдавалась ему дико и неистово, точнее брала, крадя то, что мне больше не могло принадлежать, игнорируя голос совести, жадно вбирая каждую ласку любимого мужчины, каждый его вздох, каждый взгляд, зная, что больше не имею на это никакого права. Это был не секс, это было что-то за гранью понимания и морали. Акт моего абсолютнейшего падения. Я разрушала себя, наказывала, умирая от боли и стыда. Эта близость была мучительной, но такой желанной, поэтому я стонала все громче и громче, не замечая текущих по щекам слез. Гладышев глотал их, слизывая с моих губ, крепко сжимая мою талию, с силой насаживая на себя, с каждой минутой все быстрее и быстрее, проникая в меня резко, до упора, доводя до бесконтрольного состояния. Каждый его толчок навстречу мне был подобен смерти. Я шептала его имя, словно безумная, теряя голову от этого сумасшедшего наслаждения, целуя Олега, впиваясь ногтями в его плечи. От нашего тяжелого дыхания окна в машине запотели, было нестерпимо душно, но в тоже время очень чувственно. Вспотевшие, задыхающиеся, мы растворялись друг в друге, вдыхая аромат кожи, слизывая вкус, теряясь в ощущениях. Все было, как в бреду, в туманной дымке. В какой-то момент я будто посмотрела на все со стороны и увидела два сплетенных, сгорающих от страсти тела, между душами которых протянулась пропасть, заполненная ложью и непониманием. Сможет ли наша любовь построить над этой пропастью мост? Я не знала и не хотела знать ответ. Когда все закончилось, меня затопила горечь. «Все смешалось в доме Облонских” - диагноз моего внутреннего состояния. Бардак в уме и на сердце тяжесть.
– Малыш, - тихо позвал меня Олег, скользя кончиками пальцев по моей влажной спине. Я сидела, прижавшись к нему, выводя на запотевшем стекле наши инициалы.
– Как ты?
– ласково спросил он, касаясь губами моей щеки.
– Плохо,- отозвалась я охрипшим голосом, поворачиваясь к нему. Олег хмыкнул и задумчивым взглядом обрисовал контур моего лица. Я опустила взгляд, и поморщилась от собственного вида. Впрочем, образ соответствовал действительности. На коленях у Гладышева сидела конченная бл*дь в разорванных чулках, сдвинутых в бок стрингах, сползшем с груди бюстгалтере. Эта удручающая картина больно ударила в сердце, и я поспешила пересесть на свое место, кутаясь в шубу, чувствуя тяжелый взгляд Олега. Я знала, о чем он думает, что хочет спросить, но я не готова была отвечать на вопросы, тем более, касательно этого эпизода, поэтому поспешила начать разговор первой.
– Давай, не будем обсуждать это, - попросила я, тяжело сглотнув, Гладышев кивнул, не глядя на меня. Я не знала, что еще сказать, да и о чем вообще сейчас можно поговорить? Об учебе? А какой смысл? За свою обиду я уже отомстила, а потому похоронила ее вместе с собой. У Олега, видимо, тоже не было на этот счет идей, поэтому некоторое время мы сидели в напряженном молчании, погруженные каждый в себя. Я просто смотрела в окно, придавленная неподъемным грузом вины. Гладышев украдкой поглядывал на меня, видимо, думая, что сказать.
– Как ты себя чувствуешь?- придумал он -таки спустя мгновение.- Я звонил в больницу, сказали, что кроме руки серьезных повреждений нет, но мало ли… Ты сбежала, я не знал, что думать.
– Я в порядке, жить буду, - выдавила я из себя через силу.
– Извини, не спросил сразу, боялся, что ты не станешь меня слушать, а мне многое надо было тебе сказать, - признался Гладышев, наверное, решив, что я подумала, будто он это для галочки спросил, но мне давно известно, что для галочки этот мужчина ничего не делает.
– Все нормально, - успокоила я его, он в очередной раз кивнул. И мы вновь погрузились в молчание. Впрочем, это не было удивительно, учитывая обстоятельства. В нашей жизни наступил переломный момент, по-настоящему переломный. Необходимо было решать, что делать дальше, как жить: пойдем ли мы одной дорогой или разными, вместе или порознь. Нужно было о многом подумать, разобраться в себе. Сейчас мне жизненно необходимо было остаться наедине со своими мыслями, нужно было разложить все по полочкам и понять, чего я действительно хочу. Нужно было размотать запутанный клубок внутри себя, который все эти месяцы я старательно запутывала. Точнее рвать, по живому, с мясом, иначе никак его не разберешь. Поэтому втянув побольше воздуха, тихо озвучила свое решение: -Мне нужно все обдумать, разобраться в себе.
– Хорошо. Куда тебя отвезти? Обратно, к подруге?
– спросил он, заводя машину, не подозревая, как внутри у меня все сжалось от этого вопроса.
– Нет, - торопливо открестилась я и начала от страха и волнения снова врать.- Там у нее ребенок, а мне нужна тишина, да и они собираются переезжать, хозяйка квартиры странная, небольшие проблемы возникли…В общем… -Я понял, - прервал Гладышев поток моих объяснений. Выглядел он несколько озадаченно, отчего я едва
не застонала в голос, понимая, что веду себя подозрительно, но слава богу, Олег не стал заострять на этом внимание, видимо, списав на мое странное поведение в целом.- Так куда?
– повторил он вопрос, вызывая у меня облегчение.
– К тете Кате. до крестной мы доехали молча. Олег включил музыку, чтобы тишина не слишком тяготила, но при расставании неловкости все же не удалось избежать.
– Я пойду, - не глядя на него, сообщила я, как только он припарковался у тети Катиного подъезда.
– Подумай над тем, что я тебе сказал, - попросил он.
– Хорошо, - кивнула я, и потянулась к ручке двери. Олег вышел за мной следом. Я удивленно посмотрела на него.
– Я провожу, - пояснил он, подходя ко мне.
– Ни к чему.
– покачала я головой и неловко пошутила, вспоминая наши первые встречи.- Двенадцатый этаж, лифт не работает.
– Пожалуй, я рискну, -улыбнулся он и поправил у меня на шубе воротник, укутывая мое оголенное горло.
– Не нужно, я скину тебе чайку, как поднимусь, -улыбнулась я сквозь слезы, тронутая его заботой и нахлынувшими воспоминаниями.
– Чайку?- уточнил он с ностальгической усмешкой. д у меня слезы медленно потекли по щекам от понимания, что он также, как и я помнит все.
– Чайку, еврейский звонок…, смс-ку.
– всхлипнув, подтвердила я, пускаясь по реке наших воспоминаний. Олег невесело улыбнулся и осторожно коснулся моей щеки, вытирая слезы.
– Ты у меня такая сентиментальная.
– Просто любила тебя очень, - прошептала я, отводя взгляд.
– Любила?- напрягся он. Я почувствовала его пристальный, давящий взгляд. Все внутри меня задрожало, ибо я не могла произнести те слова, которые он так ждал. Не после того, что совершила. Стыдно говорить о любви человеку, которого ты несколько часов назад предала.
– Мне пора, - выдавила я из себя, спеша уйти, но он перехватил меня за руку, притягивая к себе.
– Не надо, Олег, не дави на меня, пожалуйста, - попросила я, упираясь, не в силах выдержать его горящий взгляд. Гладышев собирался что-то сказать, было видно, что он едва сдерживает бурю внутри себя, но я знала, что он справится. Это же Гладышев.
– Иди, - медленно отпустил он меня, отступая на шаг, окончательно давя в себе эмоции.
– Спасибо, - выдохнула я и позвонила в домофон, изо всех сил стараясь держаться прямо, чувствуя тяжелый взгляд. Как только за мной закрылась дверь в подъезд, я сползла по ней, задыхаясь от слез, заходясь очередной истерикой. Такой меня и нашла тетя Катя, спустившись вниз, и истерика началась у нее. Не разобравшись ни в чем, она решила, что меня изнасиловали и собралась уже звонить в полицию. Благо, я немного успокоилась и убедила ее, что ничего такого не произошло, но на последовавшие тут же вопросы, отвечать не стала, как крестная не допытывала меня. Поняв, что это бесполезное занятие, она в конечном счете отстала. Правда, когда я попросила ее не говорить маме, начала торговаться. Тогда мне пришлось сказать, что я совершила большую ошибку, и теперь не знаю, как мне быть.
– И что, он тебя вот так отделал и выгнал голую на мороз?
– спросила крестная, шокированная моим видом, когда я сняла шубу.
– Не неси бред, - поморщилась я. У меня ужасно болела голова и глаза, поэтому мне было тяжело чисто физически вести подобные разговоры, не говоря уже о душевном состояние.
– А что я должна думать? Нахожу тебя валяющуюся в подъезде, в слезах, в шубе на голое тело. Вся синяя, исцарапанная, он что с тобой там делал? Он извращенец какой-то? Поди эти всякие садо-мазо практикует?
– понесла ее бурная фантазия. Я едва не расхохоталась, представляя, до чего дойдет этот бред, если я его не остановлю.
– Издеваешься надо мной только ты, теть Кать, - покачала я больной головой.
– Янка, это не шутки. У этих богатых мужиков башню сносит и они творят, что хотят! Я недавно передачу одну видела, там про таких извращенцев рассказывали, волосы дыбом,- распалялась она все больше, заставляя меня пожалеть о том, что я приехала к ней. Впрочем, ее тоже понять можно было. О чем ей еще думать? Пришлось выдумывать полуправдивую историю о том, как я напившись, упала на стеклянный столик.
– Ну, а голая-то ты почему?
– недоумевала она.
– Потому что!- рявкнула я, доведенная до белого каления этими расспросами.
– Никто меня не бил, не насиловал, не выгонял. Все?
– Ладно, не кипятись, иди помойся, приведи себя в порядок, - примирительно произнесла тетя Катя, и вышла, давая мне возможность переодеться в выданный халат. С первой же минуты, я почувствовала себя у крестной неуютно, мне хотелось домой, в Жуковку, к ставшим уже привычным и родным вещам: к своим полотенцам с ароматом сандала, к покрывалу из натурального меха, которое я привезла из Франции, к своему чайному сервизу, на который все никак не могла налюбоваться, да даже к своим тапочкам-сапожкам с заячьими ушами, над которыми Олег ухохатывался.Удивительно,но понимая, чего лишаешься, начинаешь вспоминать разные мелочи, про которые казалось, еще вчера и не помнил вовсе. И дело даже не в комфорте или привычке, просто из таких мелочей состоит персональная вселенная каждого из нас. Моя разваливалась на части, а потому мне как никогда хотелось прикоснуться хоть к чему-то, связанному с ней. А уж когда вечером у меня поднялась температура, мне совсем стало плохо. Я лежала, свернувшись калачиком, обнимала Малыша, которого отдала тете Кате в прошлом году, так как не могла жить с ним на съемной квартире, и едва дышала от раздираемой на части боли. Болезнь не приглушала душевные терзания и не тормозила бесконечный поток мыслей, она только усугубляла мое состояние, делая его невыносимым. У меня голова раскалывалась от мыслей, воспоминаний и температуры, а на сердце было так тревожно, так муторно, так тяжело. Я не могла ни спать, ни есть, ни что-то делать. Казалось, я схожу с ума. Но мало мне было этого, ко мне еще с вопросами пристали тетя Катя и мама, пытаясь докопаться до истины. И надо признать, мне очень хотелось рассказать хоть кому-нибудь о своей личной драме, чтобы хоть немного облегчить душу, но однозначно не родным. Я не хотела, чтобы они узнали меня с такой стороны, не хотела видеть на их лицах потрясение и ужас. Нет. для них я должна оставаться их маленькой, импульсивной Янкой, которая иногда совершает безобидные глупости. Они не должны узнать, что я эгоистичная, мстительная, тщеславная дурища, зацикленная на проблемах, которые в сущности значения не имеют. Они ничего не должны узнать! Поэтому я продолжала молчать, в одиночку переживая свое горе, свою трагедию. Внутри меня происходила какая-то переоценка всех своих действий, своих приоритетов и самой себя. Удивительно, но страх потерять Олега очень сильно встряхнул мне мозги, и было ощущение, будто у меня на все открылись глаза. Я перематывала нашу совместную с Гладышевым жизнь и поняла, что начала ее с неправильной установки - воевать, доказывать, требовать. Я вошла в дом Гладышева и с порога стала думать, чего достойна, а чего нет. Меня не волновало, как он до этого жил и как не просто ему менять заведенный порядок. Все должно было быть так, как хочу того я. А если этого не случалось, то я принимала это за оскорбление, унижение и пренебрежение. Я не замечала, что своими глупыми выходками сама провоцирую Гладышева показывать не самые приятные стороны, не замечала его стараний, принимая все в штыки и ища в каждом действии подвох. Все, что я делала, было подобно войне ради сохранения мира. Полный абсурд, если вдуматься. Вот и я прикрывала каждое свое действие любовью, которую ими же и разрушала. И теперь я сидела посреди руин и спрашивала себя, чего ради я затеяла это противостояние, и чего в конечном счете добилась? Ответ, увы, не утешителен. Это как добиться мира в мире, которого уже нет. И что делать дальше, как теперь жить - вот это дилемма, над которой я неустанно думала, но ничего не могла решить. Поэтому поколебавшись, все же позвонила Кристине, пригласив в гости, когда тетя Катя уехала к дяде Славе. Мне нужно было выговориться, нужен был взгляд со стороны, ибо я настолько запуталась за неделю самокопания, что хотелось просто головой биться об стену. Мне нужна была Крис, потому что она, как никто иной могла понять меня и помочь разобраться. Я доверяла ей, а потому, преодолевая стыд и горечь, захлебываясь слезами, рассказала обо всем произошедшем. Когда я закончила, Кристина очень долго ничего не говорила, а потом тяжело вздохнув, покачала головой.
– Ну, что сказать? Может, это тот самый толчок, который нужен был тебе, чтобы понять, что для тебя на самом деле важно, - пожала она плечами.
– Звучит так, словно измена - это какая-то панацея, - усмехнулась я с горечью.
– Если учитывать, что измена предполагает последующие перемены, которые наверняка были необходимы, то наверное, в какой-то степени ее можно рассматривать в качестве некой крайней меры решения проблем, но конечно, есть не столь радикальные методы, чтобы что-то ИЗМЕНИТЬ в себе и своей жизни, -рассуждала она спокойно.
– Видимо, на таких дур, как я действуют только радикальные методы.
– сделала я неутешительный вывод и неловко произнесла.- Спасибо, что прикрыла меня, когда позвонил Олег!
– Если честно, вышло как-то машинально, - призналась она и задала вопросы, которые я тысячу раз за прошедшую неделю задавала себе.
– Что ты сейчас хочешь делать? Что для себя решила?
– Не знаю, - прошептала я, задрожав от подступивших слез.
– Я люблю его, Кристин, как бы это не звучало, но люблю. Я не хотела ему изменять, не хотела! Не знаю, как это вышло. Просто не понимаю. Мне было очень плохо, я была злой, а потом накурилась, но даже тогда, я видела его и … О, Господи! Это так мерзко!- воскликнула я, зарыдав.
– Ну, тихо-тихо!- притянула меня к себе Крис, укачивая, как маленькую.
– Что мне делать, Кристин? Я на себя в зеркало смотреть не могу. Противно!- поморщилась я, заглядывая подруге в глаза.
– Но и без него не смогу, понимаешь? Просто не смогу!
– Шш, не накручивай, Ян, успокойся. Послушай меня!
– обхватив мое лицо ладонями, заставила она меня сконцентрироваться.- Решение проблемы под названием «измена” - не в том, чтобы как можно больнее наказать саму себя, а в том, чтобы понять источник этой проблемы, который привел к отношениям на стороне. Чего тебе не хватало, что ты стала искать общества Максима? Это ведь не в одну ночь случилось. Все началось уже очень давно, а потому причина глубокая. Вот о чем тебе надо задуматься, а не заниматься саморазрушением. Если ты хочешь сохранить отношения с Гладышевым, то тебе надо определить, что конкретно тебе не нравится и менять это, но менять, не врубая режим «королева”, как ты привыкла, а менять постепенно, терпеливо и деликатно подталкивая к этому Олега. Мужчина ради любимой женщины готов на все. Но женщиной надо тоже уметь быть, а мы в большинстве своем разучились. Мы бываем кем угодно, кроме женщины. Вот спроси себя, какой вклад ты внесла в развитие ваших отношений. Спроси, отдавала ли ты на сто процентов свою заботу, нежность, ласку, понимание и любовь. А потом сопоставь с тем, сколько получила в ответ от любимого, и поймешь, что нужно менять.
– даже если и разберусь, думаешь, смогу постоянно врать ему?
– задумчиво произнесла я.
– А что тебе остается? Ты же понимаешь, что рассказав правду, ты потеряешь Гладышева. Да и какой вообще в этом смы
сл? Думаешь, он похвалит тебя за чистосердечное, поймет и простит?
– Не знаю. Просто это гнусно и неправильно.
– Ну, придется выбирать, либо «гнусно и неправильное, либо вообще никак!
– резюмировала жестко Крис, с чем я не могла поспорить, а она продолжала.
– Со временем похоронишь в себе эту ошибку, и все будет нормально.
– Тебя послушать, так это, как два пальца обоссать.
– Меня вообще можно не слушать, учитывая мой развод, - парирует она с невеселой усмешкой.
– Хотя я многое передумала за то время, что встречалась с Антроповым, так что может, и есть резон.
– Знаешь, твои причины хотя бы можно понять. А вот у меня оправданий нет, - заключила я с тяжелым вздохом.
– У измены вообще нет оправданий, Ян. Как говорится, даже самая изощрённая философия не способна оправдать человека, истерзавшего сердце, которое его любило. С грузом вины придется жить, так или иначе,- с невыразимой печалью произнесла Крис, погружаясь в свои невеселые думы.
– Но все ведь когда-нибудь наладиться, - прошептала я со слезами на глазах.
– И мы будем собираться по радостным поводам.
– Непременно будем. Жизнь полосатая, - согласилась Крис, улыбнувшись. Я сжала ее руку и улыбнулась в ответ.
– Что планируешь на Новый год?
– спросила я, когда она начала собираться домой.
– Ой, да ничего не планирую. Антошку, думала, получится взять, но свекровь же знаешь мою, -отмахнулась она.
– Что-нибудь придумаем, - пообещала я, наметив себе свести-таки ее с Антроповым, хотя мне бы со своими проблемами разобраться, но с чужими как-то лучше получается, так что стоит попробовать.
– Хорошо. Пора начинать собираться по праздникам, а то все ревем, - вздохнула Крис. Когда она уехала, я обессиленно упала на диван. Мысли закружились в моей голове с сумасшедшей скоростью. Я обдумывала все, что сказала мне Кристина, признавая ее правоту. Как говорится, слезами горю не поможешь. Надо продолжать жить, двигаться дальше, исправлять ошибки. Быть для своего мужчины женщиной, а не капризной, взбалмошной девчонкой, которая собственные установки и принципы ценит больше, чем того, с кем намеревается провести всю жизнь. Жаль, что для того, чтобы понять это нужно было выкупаться в дерьме. Видимо, не зря говорят: «Чтобы найти верную дорогу, сначала надо заблудиться”. Смогу ли я когда-нибудь очистить душу? Время покажет, а пока необходимо было преодолеть в себе страх и позвонить Олегу. Я очень соскучилась по нему, по нам. По тем нам, которые любили беззлобно подкалывать друг друга, которые обсуждали все, что видели, слышали и знали, которые каждый час друг другу звонили, которые были такими разными, но дополняющими друг друга, как пазлы одной картинки, которые сходили с ума друг по другу и забывали обо все, когда были вместе. Я