Каюсь. Том Второй
Шрифт:
Мне становится смешно от столь подходящей к случаю формулировки.
– Все, кто заслуживал, Анна Петровна, уже посланы, -отсалютовал я бутылкой с кривым смешком.
– Я имею в виду… -Я понял, что вы имеете в виду, - холодно осадил я ее, с трудом сдерживая клокочущую ярость.
– Свободны!
– Но ведь нельзя же так, - сделала она еще одну робкую попытку достучаться до меня.
– Голая по снегу… -А со мной так можно, да?
– скривился я.
– Можно надо мной так измываться?
– Простите, - задрожав, прошептала она, но мне уже было все равно, кто передо мной и кому я изливаю душу. На все уже было наплевать.
– Интересно получается: она, бл*дь, вечная жертва, а я -чудовище, тиран! Только эта ваша невинная овечка поболеет и забудет, а меня… меня она искалечила на всю оставшуюся жизнь! Мне кто поможет? Кто побежит меня укутывать, чтобы я не замерз, когда она с меня кожу живьем содрала?
– проорал я, захлебываясь эмоциями, фонтаном рвущимися через глотку.
– Идите вы все нах*й со своими этими «так же нельзя! Можно! Вон она вгрызлась в меня своими акульими клыками, и порвала к х*ям на британский флаг, и ниче, можно! Все можно! Так что давайте, вон отсюда! Я взмахнул рукой, и как только перепуганная насмерть женщина выпрыгнула за дверь, откинулся в кресле, заходясь вдруг подступившими, беззвучными рыданиями, перемешанными с диким хохотом, хотя смешного в этом ни хрена не было. Я ведь мог из-за этой суки поубивать всех к чертям, без разбора, и плевать, кто прав, кто виноват. Выкосил бы подчистую вместе с семьями, кошками да собаками, и ничего бы внутри не дрогнуло. После звонка Михи у меня мозг как отшибло. Такого леденящего ужаса я никогда в своей жизни не испытывал. У меня руки дрожали от паники и страха, пока я на адреналине летел к этой Кристине. Я даже не помню, как поставил на уши всех, кого можно и нельзя, как поднялся в квартиру и как вообще оказался в ванной, в которой время, будто остановилось. Увидел ее-свое сокровище -скукожевшуюся, избитую, с затравленным взглядом, и слетел в катушек, озверел до такой степени, что готов был сам, голыми руками расправиться со всеми, кто причастен к этому делу. Наверное, я бы так и поступил, если бы не Миха. Когда Янка отключилась, что окончательно довело меня до невменяемого состояния, я, подобно ангелу возмездия навострил лыжи творить правосудие. Получив заверения Литвинова, что моя девочка скоро придет в себя, поспешил
– Куда собрался?
– Ты ошалел что ли?!
– сбросил я его руку, но он и не думал так просто сдаваться. Вновь схватил меня за отвороты пальто и хорошенько встряхнул, взбесив так, что я готов был ему прописать в висок, но вместо
этого немного опомнившись, прорычал.
– Слышь, ты че маму потерял?! Какого хера ты творишь?!
– Это ты че творишь?! Совсем ебн*лся со своей этой…, - так и не высказавшись, скривился он.
– Ну, че замолчал -то? Договаривай!
– процедил я, готовый в следующее мгновение расхерачить лучшему другу лицо.
– Я тебе потом договорю, когда в себя немножко придешь.
– Тогда какого… ты меня здесь мурыжишь?
– Да такого, Олежа! Ты не чуешь что ли, что п*здежом попахивает?!
– П*здежом?!- возмутился я.
– Ты ее видел вообще?
– Видел!- запальчиво бросил друг, отправляя меня в нокаут следующей фразой.
– Вот поэтому и говорю, что попахивает п*здежом!
– Что за бред! Сама она что ли, по-твоему, себя разрисовала?
– Я не знаю, кто там ее разрисовал, но поверь мне, у нее рыльце в пушку, - агрессивно настаивал на своем Антропов,но подействовало только, когда он с шумом выдохнул и спокойно сказал.-Слушай, Гладышев, ты меня знаешь, я просто так лезть не стану. Да, у меня нет никаких доказательств, одни предположения. И если я не прав, я потом извинюсь, но не позволю тебе наломать с дуру дров. Это не шутки, ты прекрасно знаешь, если совершишь ошибку, потом огребешь так, что жизнь не мила станет. Миха еще минут пять что-то втолковывал, а меня потихонечку отпускало. Разум начал проясняться, и я понял, что друг прав - пороть горячку ни к чему, тем более, что картинка действительно не складывается: слишком много дыр и каких-то не состыковок. Это озадачивало, но что хуже всего-внутри что-то противно позвякивало, будто я упустил какую-то очень важную деталь.
– Ладно, все! Я спокоен, - раздраженно прервал я Антроповский монолог, разозлившись на самого себя за то, что другу пришлось приводить меня в чувство, как какого-то ребенка.
– Хорошо, тогда поезжай сейчас к Гордееву. Я ему позвонил, он тебя ждет. Будете вместе разбираться со всей этой херней.
– Ну, ты даешь, - подивился я Антроповской прыти.
– Отчаянные времена требуют отчаянных мер,- сухо парировал Миха, отводя взгляд.
– Спасибо, дружище!
– усмехнувшись, похлопал я его по плечу, тронутый тем, что он не долго думая, впрягся в мои проблемы. Миха отмахнулся, я же свистнув своих орлов, направился к Гордееву. Богдан Юрьевич, как и Миха, считал, что это все притянуто за уши, и сто процентов Лесков никакого отношения к происшествию не имеет, что меня совсем не успокоило. Внутри зарождалось какое-то мерзкое, нехорошее предчувствие, и меня это бесило. Еще эти насмешливые взгляды Гордеева, советующего приглядеться к своей красавице.
– Девчата в ее возрасте такими затейницами бывают, что охереваешь иной раз,- забавлялся он, -Сомневаюсь, что это тот случай, - процедил я, хотя уже ни в чем не был уверен.
– Это хорошо, что сомневаешься, - одобрительно кивнул Гордеев, но тут же добавил ложку дегтя, попадая в десяточку.
– Плохо, что не уверен. Я усмехнулся, закатывая глаза, так как мне нечего было сказать в ответ.
– Ладно, не будем наговаривать на девочку раньше времени, - смилостивился рыжий гад.
– Я сейчас парням позвоню, пусть выясняют, что к чему. Ты поезжай домой, и не бушуй пока, разберемся. Позвоню завтра, как новости будут. Я кивнули не говоря больше ни слова, покинул Гордеевскую резиденцию, подавленный сомнениями. Они, как черви копошились у меня внутри, вызывая омерзение и злость, потому что сколько не крутил ситуацию так и эдак, не мог понять, зачем Чайке что-то скрывать. Но и отбросить сомнения за ненадобностью, тоже не получалось, ибо все указывало на то, что эта паразитка действительно что-то скрывает. Если до этого я не акцентировал внимание на тревожащих симптомах, списывая их на переутомление и загруженность Чайки, то теперь они были, словно на ладони и кричали : «Эй, придурок, задумайся, что происходит с твоей малышкой! Разве от загруженности вздрагивают при каждом звонке? А от переутомления не могут сомкнуть всю ночь глаз?. С каждой минутой я все больше убеждался, что какой-то секрет у Чайки все же есть, но никак не мог взять в толк, каким образом он может быть связан с избиением. Бред же! Нет, Янка, конечно, может найти приключений на жопу и соврать может, но она никогда бы не стала подводить меня подобным образом. Это не про нее! Моя девочка не будет шутить такими вещами, чтобы выгородить себя. для нее моя безопасность превыше всего. Уж в этом я уверен! Кое -как успокоив своих внутренних демонов, я позвонил Литвинову, узнать, как там Янка, и опять загрузился. Оказалось, эта коза устроила концерт: отказалась от обследования и укатила домой. Я не мог понять, что это все значит, и начал предполагать самое худшее: что ее все же изнасиловали, и теперь она боится сказать об этом, накрутив себя. Стоило представить себе этот сценарий, как у меня внутри все похолодело, а к горлу подступила тошнота, ибо самое кошмарное, что можно сделать с мужиком - это надругаться над его женщиной. Поэтому я изо всех сил гнал от себя эти ужасные мысли и образы, иначе просто бы сошел с ума. Боже, не представляю, как быть, если это окажется правдой. Я же себе никогда не прощу, что не уберег ее. Твою же мать! Как вообще весь этот беспредел мог случится? Почему я сразу не нанял ей охрану?! Идиот, бл*дь! Идиот! Самобичеванием я занимался до тех пор, пока не приехал в Жуковку. Мне потребовалось некоторое время, чтобы привести мысли в порядок, успокоится и заставить себя войти в дом. Минут пятнадцать я бродил взад-вперед перед дверью, никак не мог пересилить себя, потому что боялся увидеть подтверждение своим догадкам, но и терзаться неизвестностью тоже не мог, поэтому собрав волю в кулак, вошел-таки в дом. Отдав распоряжение принести ужин в спальню, я поднялся наверх, обдумывая, с чего начать разговор, но стоило увидеть Янку, скрючившуюся над унитазом, как все эти мысли отошли на второй план. Смотреть на нее трезвыми, незашоренным эмоциями, взглядом было подобно удару под дых: худая, изможденная, бледно-зеленая с разбитым лицом она была похожа на героиню фильма ужасов. На мгновение я будто онемел. Ее слезы и паническое удушье были невыносимы. Естественно, ни о каком разговоре не могло быть речи. В таком состоянии ей нужна была, прежде всего, забота, а не допрос для выяснения обстоятельств. Разобраться мне очень хотелось, но состояние моей девочки было важнее всего. Поэтому я заткнул в себе Шерлока и врубил няньку. Вышло не ахти: в голове бесконечно крутились дурацкие мысли, и я то и дело приспрашивался, следя за реакцией. Прогулка немного освежила мою голову, но оставила после себя какое-то горькое послевкусие, словно Чайка попрощалась со мной. Ее слова легли камнем на сердце, и я не мог отделаться от ощущения их двойственности, скрытого смысла, что с еще большей силой растравливало мои сомнения и подозрительность. Но я давил их в себе, чтобы… не знаю, честно, не знаю. Я всегда был реалистом и предаваться иллюзиям было не в моих правилах, просто с ней все мои правила постоянно летели к чертям.
Янка уже давно спала, уткнувшись мне в шею, а я лежал, обнимая ее и понимал, что несмотря ни на что, она - самое прекрасное явление в моей жизни. Внутри щемило от нежности к ней - самой красивой, самой желанной, самой любимой и дорогой девочке. И я не мог держать это в себе: гладил, понимая, что нет ничего нежнее ее кожи, вдыхал аромат шоколадных волос, зная, что нет ничего вкуснее ее запаха, любовался ей, убеждаясь в который раз, что никого красивее не видел, и любил ее, любил так сильно, что дыхание перехватывало. Я не думал, что так умею, не думал, что со мной когда-то случится нечто подобное. Но Янка добилась своего-сдёрнула все маски своими чувствами такими живыми, хоть и незрелыми, острыми, первыми, на которые так захотелось ответить. Не мне, а моему лишённому любви сердцу, моей требующей ласки и понимания душе, да чего уж скрывать - телу, наконец, желающему чего-то особенного, не экзотического или вычурного, а чего-то своего. С возрастом, хочешь не хочешь, становишься избирательным. Спать с кем попало просто противно. Хочется не удовольствий, а тепла. Мне, как всегда повезло, и судьба подарила целое пожарище, вместо маленького костерка. И теперь я ломал голову, как не дать ему стать пеплом. Янка, Яна, Яночка…Что же с тобой происходит? Неужели тебе есть, что скрывать? Эти мысли выгоняют меня из кровати, и я иду в кабинет. От бездействия и внутреннего беспокойства звоню ассистентке (знаю, я-скотина) и отдаю распоряжение о доставке роз.
– Сто коробок черного цвета по тысячи роз в каждой. Проконтролируйте, чтобы были кремовые, а не белые и карточку пусть вложат, - перечислял я требования, не обращая внимания на недовольное сопение в телефоне.
– Олег Александрович, сейчас три часа ночи, - напомнила мне девушка.
– Я в курсе, поэтому и звоню вам. Утром любой дурак мне закажет. А я вам плачу не за, что может сделать каждый, а за то, чтобы вы могли сделать невозможное, так что работайте,- отчеканил я и оборвал связь. Да-да, тиран, чудовище, зажравшийся ублюдок. Наверняка, сейчас моя ассистентка награждает меня подобными званиями. Но если бы мне в молодости платили такие деньги, какие ей плачу я за то, чтобы в три часа ночи сгонять за цветочками, счастью моему не было бы предела, а эта, ты посмотри, еще и недовольная курица. Уволить ее что ли? Настроение как раз подходящее, заодно выпущу пар. Эта мысль веселит и очень даже прельщает, но поскольку «недовольная курицам выполняет поручение достаточно оперативно и качественно, вместо увольнения выписываю ей премию и отправляю восвояси с пожеланиями спокойной ночи. Сам же поднимаюсь в кабинет и заполняю карточку. Проблемы, что сказать у меня не возникло. Я все еще был под влиянием эмоций, поэтому написал то, что чувствовал. Удивительно, но выплеснув все это на бумагу, стало как-то спокойней что ли. Но недолго длилось мое счастье. В пять утра мне позвонили с неизвестного номера, я сразу понял, что это не к добру и напрягся. Но каково же было мое изумление, когда я услышал голос Антроповской любовницы.
– Олег, здравствуй! Это Кристина. Яна рядом?
– Спит, и я не собираюсь ее будить, - предупредил с ходу, не понимая, чего ей надо в такой час.
– Отлично, - тяжело вздохнула она, будто решаясь на что-то. И точно, в следующее мгновение ошарашила.
– Мне нужно с тобой поговорить.
– Ну, так говори.
– Это не телефонный разговор.
– А ты уверенна, что он стоит того, чтобы я куда-то тащился в пять утра?
– Ну, ты ведь хочешь узнать, что на самом деле произошло?
– осторожно уточнила она, у меня же в груди все перевернулось и закаменело.
– Куда подъехать?
– спросил я деревянным голосом.
– Я буду ждать тебя на углу моего дома. И пожалуйста, не говори Янке ничего, - попросила она.
– Не хочу, чтобы она осталась одна во всей этой ситуации.
– Тогда зачем звонишь?- с изрядной долей презрения поинтересовался я, поскольку больше всего ненавидел в людях, когда они прикрывали свои грязные делишки благими намерениями, но Кристина дала понять, что я вновь поспешил с выводами на ее счет.
– Потому что из двух зол приходится выбирать меньшее.
Я хмыкнул и, пообещав, подъехать через полчаса, положил трубку. Но так и не шелохнулся, сидел несколько минут неподвижно, глядя невидящим взглядом
– Давай, отъедим куда-нибудь, - сев в машину, попросила она. Я молча выполнил ее просьбу и припарковавшись в соседнем дворе, застыл в ожидании откровений.
– Я не хочу, чтобы Миша знал о моем участии во всем этом. Нам хватает проблем, - сразу же оговорила она условия. Я кивнул и продолжил смотреть прямо перед собой. Мои нервы были на пределе, поэтому я держался из последних сил.
– Не знаю, с чего начать, - помедлив, тяжело вздохнула она.
– С главного, - выдавил я из себя.
– Я не вмешивалась, потому что это не мое дело. И… не важно, - сбиваясь, начала она нести то, что мне было совершенно не интересно, но я не перебивал, давая ей время настроиться.
– Сейчас все зашло слишком далеко, эта ситуация стала опасной. Янка, возможно, в силу возраста или из-за страха многого не видит и не понимает, но я как друг не могу остаться в стороне. Друзья ведь не только советы должны раздавать, но иногда и брать на себя смелость действовать, когда это необходимо.
– А если ближе к сути, - не выдержал я все же, хотя с тем, что она говорила был согласен. Вот только этот спич не мне нужно адресовать, а Янке.
– Как ты уже понял, то, что произошло вчера имеет совершенно иные корни, - опять начала она мямлить.
– Твою мать! Хватит уже ходить вокруг да около!
– взорвался я.
– А ты думаешь, так легко с ходу все рассказать?!- не оставшись в долгу, повысила она голос.
– Слушай, давай уже побыстрее. Последнее, что я хочу делать в пять утра - это слушать какую-то ахинею.
– Янка права, ты невыносим!- раздраженно резюмировала она.
– Надеюсь, это не та новость, которую ты собиралась сообщить, - съязвил я.
– Нет, но кажется, именно данный факт - причина моей новости, - гневно выплюнула она, и как будто устыдившись, произнесла.
– Прости, мне не следовало этого говорить.
– Тогда, может, уже скажешь то, что следует, - миролюбиво предложил я. Она кивнула и в следующее мгновение разделила мою жизнь на до и после.
– Это началось с той ночи, когда Янка упала на столик. После больницы она поехала не ко мне, а к своему… -Кому?
– помертвевшим голосом прохрипел я, поняв все. В моей голове в момент сложилась вся картинка, словно уже была там на подсознательном уровне, просто не хватало какого-то маленького толчка, чтобы отбросить ширму за которой я прятал ее от самого себя.
– Они не были постоянными любовниками. Я знаю, от этого не легче, но в ту ночь она была не в себе и… -Кристина что-то еще говорила про алкоголь, травку и прочий бред, который не имел совершенно никакого значения, но я уже не слушал. Для меня важным было лишь то, что женщина, которую я любил, в минуту отчаянья почему-то поехала не к тетке, ни к подруге, а к какому-то левому мужику. И явно не для того, чтобы изливать ему душу и мыть мне кости. Для сетований и умирания соплей у баб есть их подружки, а вот друг припасен для мести, самолюбия и утешения. Самое смешное, что это понимают все, кроме женщин, у которых имеется такая запаска. И естественно, это понимал и Чайкин дружок, поэтому вполне логично, что он трахнул ее пьяную. Она за этим к нему и приехала, и не нужно тут выдумывать велосипед оправданий. Что я об этом всем думаю? А ни хера не думаю. Сижу, смотрю тупо в одну точку, как баран…Хотя нет, как олень. Еб*ный, рогатый оленище! И не могу ни вздохнуть, ни пошевелиться. Заледенело все, окоченело от шока и боли. Какие уж тут мысли, когда тебе, словно башку проломили?! Это позже до меня дойдет, что мне всадила в спину нож женщина, которой я хотел дать свою фамилию. Позже я осознаю, что ждал ее под окнами квартиры, пока она изменяла мне в ней. Позже я пойму, что все это время она смотрела мне в глаза и бесконечно врала. Позже… все позже, а пока… -Олег, ты слышишь меня?
– с беспокойством спрашивает Кристина.
– Слышу. К сожалению, слышу, - даже не скрывая горечи, с усмешкой киваю головой. Какой смысл сохранять лицо, когда тебя наизнанку вывернули?
– Мне жаль,- тихо произносит она.
– А мне как жаль - кто бы только знал, -снова усмехнулся я, с трудом проглатывая подступивший, колючий ком в горле.
– Она знает, - попыталась Кристина вновь обелить эту паскуду.
– Да ни черта она не знает, - отмахнулся я и втянув побольше воздуха, постарался взять себя в руки, чтобы поскорее покончить с этим разговором.
– Так какое отношение ее бл*дство имеет к вчерашнему марлезону?
– Он стал шантажировать ее какими-то фото с той ночи и…
И я захохотал, последний пазл встал на место, и картинка получилось до крайности пошлой, безвкусной, вульгарной.
– Максим Пластинин, - ухватил я, наконец, ту самую ускользающую от меня деталь.
– Значит, это она ему, а не тебе деньги переводила.
– Да,- покраснев, отвела она взгляд. А мне от всего этого дурдома стало так весело, что я не мог не высказаться.
– Да уж, цирк уехал, клоуны остались. Одно не пойму, на хрена тебе такая подружка? Она же, чтобы себя выгородить, такое напридумывала,что меня даже подташнивало иной раз при виде тебя.
– А тебе?
– с усмешкой парировала она.
– На хрена такая нужна?
– А мне она больше и не нужна. Теперь пришла очередь Кристины хохотать.
– Подожди, злость немножечко пройдет, а потом загибаться начнешь, потому что нужна. Несмотря ни на что, будет нужна, - проникновенно пообещала она, и я знал, что именно так и будет. Буду загибаться, буду сходить с ума и буду… Да, буду! Нуждаться, так безумно нуждаться, что от моей растоптанной и без того гордости, не останется и следа. Поэтому сейчас я цеплялся за свою злость и растравливал ее в себе, ища в ней спасение от той агонии, что притаилась, как хищник в ожидании своего часа, когда она сможет растерзать мою душу в клочья.
– Значит, вчера парочка не поделила деньги, - насмешливо заключил я.
– Она отказалась ему платить, и его это разозлило,- спокойно пояснила Кристина.
– Ну, да. Я быстро прикрыл ее лавочку, - хмыкнул я, охреневая от всего этого бразильского сериала со мной в роли главного дурака.
– Знаешь, она очень сильно…,- начала она, но я тут же прервал ее адвокатскую деятельность.
– Хватит, я узнал достаточно, - холодно осадил.
– Благодарить не стану, но я оценил.
– Да уж я и не надеялась. Гонцов с плохими вестями не жалуют. Хорошо, что голову не оторвал, -сыронизировала она.
– Оторву, - на полном серьезе пообещал я, - если еще раз увижу Миху пьяным вдрызг из-за тебя.
– Даже на свадьбе?
– подколола она меня, не растерявшись.
– Ну, разве что на свадьбе, - через силу улыбнулся я и завел машину, поскольку разговор был окончен.
– Я могу попросить тебя об одолжении?
– спросила она, когда я припарковался у ее дома.
– Смотря каком.
– Не причиняй ей вред, она сама уже себя наказала, - высказала она свою просьбу. Я отвернулся и сжав покрепче руль, чтобы не выдать обуревавших меня эмоций, не мигая, сверлил взглядом улицу перед собой, давая понять, что отвечать не намерен. Кристина поняла это и тяжело вздохнув, вышла из машины, сказав напоследок:
– Не делай из нее монстра. Она всего лишь запутавшийся, эгоистичный ребенок. А детей не наказывают за то, что они дети.
– Нет, - возразил я.
– Детей наказывают не за что-то, а для того, чтобы. Например, чтобы они повзрослели. Наказание - это, прежде всего, урок, а не месть, -Поверь, ей хватит вашего расставания с лихвой, чтобы повзрослеть и что-то переосмыслить. Я кивнул, дабы поскорее отвязаться от нее и завел мотор. Дверь, наконец-то, захлопнулась и я тронулся с места. Вот только не знал куда ехать, что делать и для чего вообще жить. Я чувствовал себя потерянным, маленьким мальчиком, заблудившимся в мире, о котором ничего не знал. И от этой растерянности, от этой беззащитности и душевной наготы во мне поднималась дикая ярость. Перед мысленным взором, словно слайды, мелькали приторные улыбки, лживые слова и бегающие взгляды. Пока я, как лошара,радовался обретенному шансу, она заметала следы, прикрываясь высокими чувствами. Любила, но при этом равнодушно смотрела, как я сцеловываю с ее кожи чужие прикосновения, как виню себя за то, чего не делал, как делаю самый главный выбор в своей жизни, инвестируя в любовь, которую купили за мои же тридцать тысяч долларов. Как символично - получить поцелуй Иуды за старый, добрый тридцатник. Вот только я ни разу не Иисус, другую щеку подставлять не собираюсь, поэтому звоню своим ребятам, чтобы нашли этого обсоса,привезли на дачу, купленную специально для таких дел и немножечко поработали с ним до моего приезда. Сам же около трех часов катался бесцельно по городу, глуша в себе порыв поехать и убить на хер обоих. Я могу, правда, могу. Но это будет слишком легко, а ведь жить гораздо сложнее, особенно, если жизнь тебе осложняют. А уж я так осложню, что эти бл*дские выкормыши проклянут тот день, когда со мной связались. Что-что, а ломать людей я умею, столько способов знаю, в пору записываться в садисты. И вот сейчас самое время отработать один из них - выпустить на волю своего зверя, чтобы он не сожрал меня изнутри. Поэтому выезжаю на Пятницкое шоссе и еду в Крюково. Неподалеку от деревеньки у меня был участок с банькой и охотничьим домиком, скромный и невзрачный, дабы не привлекать излишнего внимания местных жителей. Место, на самом деле, совершенно не подходящее для подобного рода дел, и в этом я убеждаюсь в очередной раз, когда въезжаю на территорию дачи. Стоит только выйти из машины, как в нос ударяет чистый, слишком чистый воздух для грязи, что творится здесь. Я втягиваю в себя аромат весны, оглядываюсь вокруг - красота дивная: солнце пока еще робко выглядывает из-за туч, освещая верхушки только-только зеленеющих деревьев, покосившиеся избушки после небоскребов мегаполиса кажутся такими маленькими, уютными, словно ты попал в волшебный Шир. Где-то вдалеке подвывает собака, а запоздавший петух выступает бэк-вокалом, но главным в этой какофонии является пение птиц. Заливистое такое, радостное, живительное. И хотя на душе невыносимо погано, я все равно наслаждаюсь этим неповторимым концертом, этой простой, незамысловатой красотой. Что не говори, а люблю уют деревенских пейзажей, сразу детство вспоминается. Вот и сейчас ощущение, что обернусь и увижу
бабку Дусю, злую, словно тысяча чертей. Она взмахнет своей костлявой рукой да отвесит мне
подзатыльник со словами:
«Ах, ты ж, скотина такая, опять куда-то врюхался! Что же ты ни с кем ужиться никак не можешь? Я уже
всю зеленку на тебя перевела, ирод! Кто нос тебе разбил, говори сейчас же, пойду разбираться!
Я тогда мелкий был, глупый, злился на нее. Думал, вот ведь карга, вечно всем недовольная, что ж ты
меня так не любишь?! А сейчас послал 6ы к чертям все эти фальшивые «люблю, наигранную ласковость
и нежность, да рванул бы к бабке, чтоб она мне подзатыльников надавала, приговаривая: «Где же ты эту
гадость подцепил, бестолочь?эф, обматерила от души, прижигая зеленкой раны, а потом пошла бы
разбираться с теми, кто посмел ее бестолкового внучка пальцем тронуть. В разборках бабка Дуся была
асом, вся деревня трепетала, попало 6ы семейке обидчика аж до третьего колена.
Склочная была бабка, жесткая, но честная. А главное - если уж любила, так любила без лишней
трепотни, лицемерного сюськанья и истерик. Я в этом на нее очень сильно похож, поэтому Чайка, как и
я, когда был маленький, не увидела главного. Наверное, права Кристина, чтобы понять такую любовь,
надо повзрослеть.
От этих размышлений боль становится совершенно нестерпимой, на кончиках пальцев зудит, необходимо
что-то сделать, иначе разорвет на части. Делаю шаг, другой и вот я уже в доме. Меня встречает
начальник банды моих головорезов и без лишних слов протягивает папку с досье на нашего танцорика.
Прошу принести мне чего-нибудь покрепче и усаживаюсь на диван в гостиной, чтобы изучить материал.