Казачий край
Шрифт:
Однако с самого начала все идет совсем не так, как изначально намечалось, и выступление первого атакующего отряда произошло не в четыре часа утра, а в начале восьмого. Причина тому простая, телеги собрались у вокзала с большим опозданием.
Наступил хмарный и туманный рассвет 20 января. Отряд выходит из Каменской, по льду форсирует речку, проходит Старую станицу и выходит в степь. Походный порядок у нас такой, впереди Чернецов с десятком конных офицеров, и мы с Демушкиным входим в их число. За нами орудие под командованием полковника Миончинского и его юнкера-артиллеристы, все верхами. Следом основные силы, автомобиль, который постоянно оскальзывается на степном гололеде, телеги
Мы торопимся вперед, но туман плотной пеленой накрывает степь, и нам с Демушкиным вспоминается что-то общее из прошлой жизни, а именно, ноябрь 16-го года и Эрзерумская операция. Тогда тоже подобный туман стоял, дождь мог неожиданно смениться метелью, а стоящих на постах пластунов, частенько находили замерзшими на посту. Почти пятнадцать тысяч убитыми и более шести тысяч обмороженными потеряла наша Кавказская армия во время той операции и большинство из них, это казаки. Все как в старой песне: "Вспомним братцы, як бродили, по колено у снегах, и коней в руках водили, и навстречу шли врагам, там, вдали мелькают бурки и белеют башлыки, то не турки и не порты, то кубански казаки". Лихое было времечко и трудное, и тогда я считал, что хуже не будет, а сейчас, это хуже, когда кровавая пелена и хаос накрыли всю бывшую Российскую империю, уже наступило, та осень поминается как плохая и суровая, но вполне терпимая.
Воспоминание, про минувшую войну, негативное, конечно, и сейчас, перед боем, оно не к месту, но этот зимний и промозглый туман, раз за разом, возвращает нас с Демушкиным в те дни. Вроде прервемся в разговоре, хотим сменить тему, но не получается. Возможно, что это погода вселила в меня какое-то беспокойство, а может быть, это было что-то иное, но в тот момент я почему-то понял, что нас ждет неудача. Постарался сам себе объяснить это мнительностью и предбоевым волнением, но получалось плохо.
Повернув своего вороного жеребчика, направился в хвост колонны и здесь увидел младшего брата, который, весело перешучиваясь с двумя каменскими гимназистами, с винтовкой за плечами, бодро шагал по мерзлой земле. Эх, юность беспечальная, жив, здоров, при деле, а более и забот никаких.
– Мишка, - подозвал я брата.
– Чего?
– он подскочил ко мне и ухватился за стремя.
– Ты мне веришь?
– спросил я его.
– Конечно.
– В бою и после него, все время будь рядом со мной. Делай, что знаешь, но будь неподалеку, а то случись с тобой беда, мне перед дядькой Авдеем не оправдаться.
– Да, ладно, я ведь уже был в бою и знаю, каково это, когда пули над головой летают.
– И все же, будь рядом.
– Хорошо, - усмехается Мишка, - постараюсь быть неподалеку и прикрою тебя в трудную минуту.
– Молодец, - из седельной сумки достаю свой "браунинг" и вместе с тремя уже снаряженными обоймами передаю ему.
– Держи, и спрячь, как я рассказывал.
– Вот спасибо, - брат подарку рад, и возвращается к своим новым товарищам-гимназистам.
Отряд продолжает движение, проводник из местных путается, мы блукаем в степи и, около 12 часов дня, далеко позади нас, слышим характерные звуки артиллерийских выстрелов. Видимо, 1-я сотня уже в деле, а раз так, то мы где-то за Глубокой. Конные офицеры тройками рассыпаются в стороны, и вскоре мы находим надежный ориентир, железную дорогу. Теперь-то не пропадем, выходим на нее и продвигаемся в нужную нам сторону. Стрельба орудий прекращается, и никто из нас не знает, почему. Может быть, 1-я сотня отступила? Пока не доберемся до станции, этого мы не узнаем.
На высотах за Глубокой отряд оказываемся уже в сумерках. Впереди тишина, но в любом случае, красногвардейцы настороже, и бой ожидается не легкий. Возчики телег
Наш напор силен и большевики бегут. Мы от них не отстаем и сходу врываемся в здание местного вокзала. Однако на железнодорожных путях стоят два вражеских эшелона, двери теплушек открыты, и нас встречают настолько плотным огнем, что только на перроне отряд теряет около десятка человек. Кто ранен, кто убит, не ясно. Всех забрать не можем и снова откатываемся на окраину. Пока мы так бегаем из одного конца Глубокой в другой, отряд рассеивается, и вместе с Чернецовым остается только сотня бойцов. Горячка боя отступает, мы голодны, замерзли и устали. Где юнкера Миончинского? Где основная часть 2-й сотни, в которой командование принял каменский подполковник Морозов? Где 1-я сотня? Где конники Грекова? Где коноводы? Сплошь вопросы, а ответов нет, и хорошо еще, что Мишка не потерялся и все время неподалеку.
Вскоре высадившиеся из теплушек красногвардейцы переходят в контратаку и под их натиском, мы уходим из Глубокой и снова оказываемся на тех же позициях, с которых и начинали наше наступление. Здесь встречаем Миончиского и его конных юнкеров-артиллеристов. От них узнаем, что коноводы, вместе с возницами телег, были обстреляны с проходящего в сторону Глубокой эшелона, растеряли лошадей и вместе с отступившим отрядом Морозова, ушли в Каменскую.
Дела наши плохи, и что делать, не очень-то и ясно. В это время объявляется наш проводник, крепкий старик лет около семидесяти. Он рассказывает о судьбе отряда Грекова, который обнаружили задолго до того, как он подошел к Глубокой, и пустили на него полторы сотни конников. Где кубанец сейчас, старик не знает, но местные жители говорили ему, что красная конница гнала Грекова на север в сторону горы Почтарка. После чего, старик отводит нас на хутор Пиховкин, который расположен неподалеку от станции и здесь мы останавливаемся на ночлег.
Мне выпадает час отстоять в карауле, и после полуночи, зайдя в небольшую хатку, где ютилось двадцать человек, вместо сна, у масляной лампады под божницей, я принялся разбирать свой вещмешок. Выкинув все, что было лишнего, одежду, ложку, кружку и средства гигиены, достал со дна тяжелый Маузер К-96, который достался мне от комиссаров, примерился к нему, и принялся мастерить под своим полушубком петлю. Мимоходом посетовав на тяжесть и неудобность немецкого пистолета, из одежды откроил кусок крепкой ткани, и подшил ее вдоль подклада. Примерился, отлично, пистолет входит туго, при беге выпадать не должен, и выхватить легко, рванул ткань посильней, и ствол в руке. На всякий случай, через пистолетную рукоятку протянул шнур, а затем и его к подкладу пришил. Может быть, я мнительный, но у нас, таким образом, есаул Никита Наливайко спасся, попал в плен к курдам, те его не обыскали, а когда горцы расслабились, казак троих убил, захватил коня и умчался в горы.