Казачья доля. Первый чеченский след. Часть 2

Небольсин Андрей

– Я прикажу вас всех расстрелять, – трясясь от злости, крикнул полковник, – вы нарушаете приказ.

–Тихо!

Офицеры расступились. На диване сидел Дюжев.

– Тихо, полковник, что вы так нервничаете? Поберегите горло, ведь вам скоро придется идти в бой, там наоретесь, ну а мы, господа, пожалуй, пойдем, посидим в подвале. И, Геннадий Егорыч, убедительный вам совет: свой любимый диванчик, на котором вы изволите спать с утра до вечера, поставьте в подвал. Клянусь честью дворянина, он вскоре вам понадобится. И уберечь вас от подвала может только ваша смерть.

Полковник замолчал, он покраснел

так, что, казалось, от него можно было прикурить папиросу. Офицеры вышли из штаба и направились к подвалу. Двое часовых в растерянности, что на них идут столько офицеров, не знали, что делать. Тот, у которого вся щека была опухшая и синяя, спросил:

– Куда идете?

– В подвал, голубчик, мы все – арестованные, – сказал прапорщик Рощин.

Караульный с большим удивлением отворил дверь, запустил всех арестантов и закрыл за ними дверь.

Семкин внимательно выслушал всех по очереди. Не спеша обдумал все, что ему рассказали.

– Вы все правильно сделали, господа. Спасибо вам за поддержку, но кто пойдет выполнять приказ?

– Вот мы к вам и пришли за советом, – сказал граф.

Майор задумался, он стал на земле по памяти рисовать карту.

–Сергей Александрович, а что это с вашим караульным случилось? На него, что, бревно упало?

– Да нет, хуже, граф, хуже, – ответил задумчиво майор, не отрываясь от карты, – тут переговорщик приходил. – Сказал майор и взглянул на Богдана.

– Да… Понимаю того охранника, уж лучше под бревно.

– Да вот и я о том, – сказал майор, не отрываясь от карты, которую нарисовал.

Тем временем полковник пошел к казакам, собрал всех урядников и вахмистров.

– Казаки, слушай боевой приказ. Аул Ватуб знаете?

– Никак нет, вашбродь. То офицеры знають, а нам-то не надо. Нам пальцем покажи, в какую сторону ехать, кого бить, мы и побьем, – сказал вахмистр третьей сотни Максим Дымов. Сусликов опять пошел в штаб, он смотрел на карту, видел аул, но понимал, что без офицеров казаки не пойдут. Так же он осознавал, что вся эта операция лежит на его ответственности, и спросят сначала у него, а потом уж у остальных. Но идти и просить офицеров он не мог. Время шло, и все тревожней становилось на душе полковника. Наконец, он решился идти с повинной к офицерам. Отворив дверь в подвал, он шагнул вниз. Там был полумрак. Присев на пороге, стал смотреть сверху вниз на своих подчиненных.

– Господа, я право, не знаю, почему у нас с вами такие плохие отношения. Поверьте, я всей душой хочу, чтобы у нас с вами складывались дружеские отношения. Ну, пусть я иногда бываю крут, но, господа, сейчас там по нашей с вами вине погибают люди Евдокимова. А мы сидим в подвале вместо того, чтобы ехать на помощь генералу. Сергей Александрович, я прошу у вас прощения, – вдруг выдохнул полковник.

– Господа, всем все ясно? – спросил майор у сотников и показал на нарисованную карту.

– Ясно, что тут неясного, – ответил поручик Чистяков.

– Микоян?

– Ясно, как божий день, – сказал Гарик.

– Поручик, ваша вторая сотня, – он взглянул на графа, – господа, время. Я думаю, казаки уже в седлах.

– Я не давал команды казакам седлать, – тихо проговорил полковник.

Выйдя на улицу, все убедились, что казаки уже были в строю. Впереди сидел Богдан и строгим взглядом осматривал узников.

Когда показался майор, он достал карту, положил ее перед Семкиным.

– Прошу, господа, уточним на карте. Вот река Аргун, вот аул Ватуб. Перед ним открытая местность, здесь с налета наскочили и порубали всех, ясно? Кузьмин, ты еще не выздоровел.

– Нет, я уже здоров.

– Тогда поручику поможешь.

– Хорошо, ваше благородие, не волнуйтесь. Сделаем все в лучшем виде.

Полковник последним вышел из подвала и с порожков крикнул:

–Удачи вам, казаки!

Казаки брезгливо посмотрели в его сторону и, ничего не ответив, тронулись в путь. Дорога была привычной. Первой, с дозором, шла сотня поручика Чистякова. Следом – наша сотня, и замыкала сотня Микояна. Это был первый выход молодых солдат. Не приняв еще присягу, они смело шли вперед. В нашей сотне впереди ехали старики, сзади – молодые, все как один здоровые. Первым ехал Пашко – большой, тот, что подковы гнул. На его боку висела сабля, больше похожая на меч. Ножны были деревянные, обшитые кожей. Эфес был сделан грубо, некрасиво. Ее делал, наверное, станичный кузнец по заказу, учитывая силу и мощь хозяина. Дозор Чистякова напоролся на засаду с малой численностью горцев. Казаки без труда перебили нападавших, но при этом погибли пять казаков и четверо были ранены. На ночлег остановились, когда уже совсем стемнело. Поспав три часа, казаки снова тронулись в путь. Следующий день прошел без происшествий, также ехали до темна. Ночью Богдана разбудили выстрелы. Стреляли километров на пять дальше нас. Кузьмин разбудил графа и с ним пошел к Чистякову. Он сидел на большом камне, как на троне, и слушал выстрелы.

– Не понимаю, – сказал Чистяков,– ночь, темнота, хоть глаз выколи. В кого они стреляют?

– Надо разведку послать, пусть прощупают, – сказал Богдан.

– Послал уже десятерых, но ведь далеко. Когда они вернутся?

– Кузьмин, пусть твоя сотня идет теперь первой, мои устали уже, – обратился Чистяков.

– Денис Сергеевич, почему моя сотня? Я даже не вахмистр.

– Не знаю, сотник, это мне майор сказал.

Богдану стало неудобно перед графом. Он – поручик, а командует сотней простой казак. Это понял и Дюжев.

– Богдан, командуй, на меня не смотри, я здесь человек вольный. Хочу – служу, хочу – домой поеду.

– Ладно, пойду поднимать сотню, думаю, пора, – сказал Богдан и ушел.

– Граф, вы не обидитесь, если я вас спрошу, зачем вам все это? – Спросил Чистяков, прикуривая папиросу.

– Да что здесь обидного? Хочу самому себе доказать, что я – человек и честь дворянина мне не чужда.

– Граф, мне говорили, что вы выносили горшки за ранеными?

– Скажите, Денис Сергеевич, вам нравится наш Сусликов?

– Мне бы больше нравилось пустить ему пулю в лоб.

– Так вот, поручик, не так давно я тоже был такой мразью, как наш полковник. Но тут я повстречал настоящих друзей и теперь я горжусь, что у меня есть друзья, которые сделали меня человеком. И с теми горшками в лазарете я выносил остатки своей гордости и эгоизма. Только здесь я чувствую себя человеком.

Чистяков протянул ему руку, крепко пожал ее.

– Поверьте, граф, побывав здесь, вы не сможете теперь вернуться в свет к старым друзьям. О той веселой беззаботной жизни не пожалеете?