Казак Дикун
Шрифт:
Согласно штатному расписанию в каждый из двух пятисотенных пеших полков определялись: по одному войсковому старшине (полковник), по пять есаулов, пять сотников, пять хорунжих, одному квартирмейстеру, одному полковому писарю и по 483 казака. Годовое жалование: полковнику — 300 рублей, есаулу, сотнику, хорунжему, квартирмейстеру и полковому писарю — 50 рублей, казаку — 12 рублей. На весь состав полка — 6946 рублей. Зубовским распоряжением полковнику разрешалось иметь восемь строевых и обозных лошадей, каждому из офицеров — по три и казаку — по два коня. Все же поголовье должно было составить 1025 лошадей. Но это при условии, если
Предстояло преодолеть 757 верст, сделать 33 остановки и не позднее 15 апреля вступить в Астрахань.
— Гончая собака упадет, а казак все равно дойдет, — пустил кто-то веселую байку, и она пошла гулять по войску.
Абсолютное большинство васюринцев попадало во второй полк Ивана Чернышева, 53–летнего ветерана Запорож
ской Сечи. Многоопытный вояка участвовал во всех последних войнах с турками, отличился во многих боях.
— Пойдешь к сотнику Василию Павленко, — приказал он Федору Дикуну, когда тот по спискам войсковой канцелярии попал к нему и пришел за указаниями о прохождении службы.
— Будет исполнено, — не вдаваясь в разъяснения — пояснения, отчеканил молодой казак и отправился в формируемую сотню Павленко.
Этот последний тоже был птицей знатной. В солидных летах, сух и поджар, с густой проседью, повидал много чего на своем веку. После упразднения Запорожской Сечи долго обретался в Роменском уезде Черниговского наместничества и лишь недавно, в ходе переселения казаков, добился зачисления в войско. Он собрал о себе положительные отзывы влиятельных лиц, сохранил даже аттестат покойного князя Потемкина — Таврического.
— Не моху без Черноморского войска и — баста, — так Павленко ребром поставил вопрос и ему пошли навстречу.
Теперь он с завидной энергией сколачивал свое подразделение, придирчиво готовил в поход ружья, пики, котловые и иные принадлежности, проверял даже, есть ли у каждого казака крестик под нательной рубахой.
Дикун ему понравился.
— Вот что, Федор, — распорядился сотник, — отправляйся в штаб полка на парование волов и комплектование для сотен воловьих и конных упряжек. Без подгонки волов по росту, силе и нраву далеко на них не уедешь, никакую поклажу не довезешь.
Опытный командир знал жизнь и смотрел в корень. На два полка занаряжалось 200 лошадей и 40 волов, способных транспортировать в пути личное оружие и снаряжение участников похода, их самих, прежде всего старшин, да и рядовых казаков, кто заболеет или ослабеет от усталости. Волы закупались у казачьего населения. Так, у екатеринодарского казака Омельки Рудого две пары волов с возами были куплены за 74 рубля, у васюринского казака Стеньки Крачименко пара волов с возом за 45 рублей, у поручика Келембета шесть пар волов за 270 рублей. И таких поставщиков животных набиралось немало. Всего у них было приобретено 40 пар волов за 1689 рублей.
Затем добавилась еще одна пара. По конному поголовью дело обстояло несколько иначе: в основном животные не покупались, а принадлежали их хозяевам, пожелавшим остаться всадниками на собственных лошадях.
По соседству со вторым полком, что размещался в ва- сюринской казарме, находился первый пеший полк Ивана Великого. В противоречие с фамилией Великий обладал не слишком видной комплекцией и ростом, но имел железную хватку, зычный командирский голос, отработанный за долгие годы нахождения в прежней Запорожской Сечи.
Когда Дикун с выделенными казаками принялся за работу возле хлева, где содержались волы, он увидел, что этим же делом заняты и соседи. Кто-то из них, заводной и неугомонный, крикнул из-за приземистого плетня:
— Ну, как, полчане, покрутим волам хвосты?
На что находчивый и словоохотливый Никифор Чечик, Федькин друг, под шутки и смех остальных ребят ответил:
— Что волам? Мы и тебе можем хвост накрутить.
Неистощимая на прибаутки молодежь не забывала,
однако, о своих обязанностях и споро выводила, выстраивала, выравнивала под налыгачами послушных животных. Однорогий вол, серо — глинистой масти, у Федора заартачился и никак не хотел вставать к повозочному дышлу для примерки с другим, уже смиренно занявшим отведенное ему место и сосредоточенно продолжающим свою жвачку.
— Ты смотри какой упрямый, — принялся отчитывать и уговаривать его Федор. — Шагай, голубчик, сюда, не привередничай.
Однорогий упирался, не хотел переступать клешнаты- ми ногами. Находившийся рядом с Федором Никифор Чечик бросил взгляд на непокорное животное и пообещал ему, будто разумному существу:
— Отпилим тебе второй рог — тогда узнаешь, как ходить без головного убора.
Подойдя к волу сзади, хлестнул его ременной плеткой и тот, наконец, подался вперед.
— Иногда другого выбора нет, как кого-нибудь подхлестнуть, — уже без обычного своего балагурства пояснил молодой васюринец.
Пока ребята примеряли друг к другу живые образцы, давали им свою оценку, записывали данные о возрасте и
масти животных, на дворе соседнего первого полка с его такой же топтаниной снега, грязи и навоза появился подтянутый горец в черкеске, едва удерживающий под уздцы горячего гнедого рысака кабардинской породы. Хлопцы так и ахнули от восхищения:
— Вот это красавец! Чей он?
Ответ прояснился, когда казаки повнимательней глянули на тех, кто сопровождал горца и доставил сюда коня. С коноводом находились уважаемые старшины, порученцы Антона Головатого. Оказалось, тот конь приведен из конюшни бжедугского князя Батыр — Гирея, который в знак признательности за оказываемые услуги и доверие к его племени сделал щедрый дар: просил доставить и вручить своего любимца командующему русскими экспедиционными войсками в Прикаспии, походному генералу Валериану Зубову. В свои 26 лет брат фаворита Екатерины II еще не набрался полководческого дара, но успел побывать в жарких баталиях под началом знаменитого А. В. Суворова, ему ядром оторвало ногу. И теперь он, одноногий, с деревянным полированным протезом, прозванный турками «Кизил — аяг» («генерал с золотой ногой»), по указанию брата и царицы принимался за подготовку к ответственнейшей военной и политической кампании.
Федор Дикун и его напарник в тот же день к вечеру, когда легкий морозец сковал землю, возвратились в свою сотню. В казарме, где в светильниках зажглись редкие каганцы, повис полумрак. Однако же жизнь тут била ключом, от людских голосов стоял сплошной гомон. Оставив верхнюю одежду у своих нар, однокашники отправились на ужин, раздача которого началась во временной полковой столовой, оборудованной под широким брезентовым пологом.
После приема пищи, перед вечерней поверкой, Федора позвал сотник Степан Щека и дал ему указание: