Каждый день как последний
Шрифт:
Паша потянулся к сотовому телефону, набрал номер.
— Занято, — сообщил он, потом перевернулся и, закинув руки за голову, уставился на Дину. Именно уставился, а не посмотрел. Прожег взглядом. Дина засмущалась.
— Не смотри на меня так, — пробормотала она.
— Как — так?
— Пристально.
— Я рассматриваю тебя. И делаю это с удовольствием.
— Не нужно… — Она утопила лицо в сложенных ковшиком ладонях. Наверное, опьянела, поэтому и вела себя по-детски. — Мне не по себе.
Она
Уколет побольнее.
Или сделает очередной комплимент.
Но вместо этого Паша положил свои ладони поверх ее, погладил их, а затем сжал. И с силой отвел от лица.
Дина вынуждена была посмотреть ему в глаза.
— Я не Вий, мне можно, — прошептал Паша и приблизил свое лицо к ее.
Она вспомнила кино (книгу Гоголя не читала). В нем Вий после того, как ему подняли веки, что-то страшное сотворил с главным героем…
Мысль Дина не успела закончить, потому что Паша прижался губами к ее рту.
От него пахло джином…
И тропиками. Дина подумала было, что все дело в том, что он прожил в Азии долгое время и запах въелся в его кожу. Но потом поняла, что это аромат молочка для тела, которым она смазывала его спину.
— У тебя сладкие губы, — прошептал Паша.
— Это мартини…
— Нет, это ты…
И снова они слились в поцелуе. Паша гладил ее грудь через трикотаж кофты и кружево лифчика. Она его голую…
Ладонь наткнулась на кулон…
— На удачу! — прошептала она.
— На удачу, — вторил ей он.
И он вновь принялся целовать ее. Только теперь губы Паши скользили по шее, по ключицам, ложбинке между грудей. Дойдя до места, где заканчивался У-образный вырез, он замер на секунду, а затем сорвал с Дины кофту. Следом лифчик. Он жаждал ее.
— Ты бархатная, — пробормотал он. — Как персик…
Дина смутилась. Ее тело действительно покрывал светлый пушок. Она удаляла волосы только в тех местах, где они росли особенно густо. Хотелось, чтоб и руки, и живот, и спина были абсолютно гладкими.
— Опять я что-то не то сказал?
Она тряхнула волосами. Все то. Просто она закомплексованная дура!
Джинсы полетели вслед за кофтой. Дина не отстала от Паши и тоже сорвала с него брюки.
Они остались в одних трусах.
На ней — стринги бледно-серого цвета с нежным розовым кружевом. Пепел розы…
На нем — брутальные синие боксеры.
Первой в костюме Евы оказалась Дина. Паша стянул с нее «пепел розы» за секунду.
Отстранившись, посмотрел на нее, обнаженную, и уверенно сказал:
— Да, настоящий персик! — После навис над Диной и выдохнул в ухо: — Это мой самый любимый фрукт…
Она лежала, уткнув вспотевшее лицо в подушку, и тяжело дышала. Они только закончили заниматься любовью, и Дина
Нет, не так!
Ей никогда не было так хорошо.
— Какой же я дурак, — услышала она голос Паши.
— Да? — рассеянно спросила она. — Почему?
— Я не заказал пиццу.
Слабая улыбка тронула губы Дины. И тут же она ощутила вкус поцелуя.
— Я хочу есть… Нет, жрать! — Паша рванул к телефону и набрал номер. — Девушка, — обратился он к оператору, — пиццу хочу. Большую-пребольшую. А лучше две. Мясную и… — Он закрыл микрофон рукой: — Дина, ты какую хочешь?
— Я все еще не голодна.
— Тогда одной хватит. Девушка, мясную. Но чтоб там и грибочки были, хорошо? А пиво можно? Отлично. Четыре бутылки…
Паша еще что-то говорил в трубку, но Дина не слышала. Она пребывала в нирване. Это она всегда представляла следующим образом: ты лежишь на облаке, и тебе так хорошо, что ничего больше не хочется. В данный момент она, хоть и покоилась на кровати, ощущала себя на облаке. И ничего ей не хотелось — всем была довольна.
— Через пятнадцать минут пицца прибудет, — сообщил Паша, прыгнув в кровать и сграбастав Дину по-медвежьи.
Она охнула. Но Паша не ослабил хватки. Еще сильнее прижал ее к себе и зарылся носом в растрепанные волосы Дины.
— Пахнут яблочком…
— Я мою голову детским шампунем, — проговорила она сдавленно. — На него у меня точно аллергии нет.
— Повернись ко мне, пожалуйста.
Дина хотела встать и посмотреться в зеркало (наверняка тушь размазалась), но Паша так настойчиво теребил ее, что пришлось повернуться к нему:
— Я страшная, наверное, сейчас…
— Красивая, — возразил он. — Нежная и удивительная…
— Как Зося Синицкая? — улыбнулась Дина.
— Лучше. — Он поцеловал ее в нос.
— Я в душ.
Дина потянулась за своими вещами, но Паша остановил ее:
— Иди так. Я хоть на твою попу полюбуюсь.
— Но я замерзну после душа.
— Накинешь мою рубашку. — Он указал на шкаф. — На вешалке есть одна. Специально для тебя…
Она открыла дверцу и сорвала с «плечиков» белую рубашку в тонкую синюю полоску.
— Скоро вернусь! — бросила она через плечо и скрылась в ванной.
Включив воду, Дина забралась в поддон. Номер был очень скромный, без евроремонта, и вместо душевой кабины — уголок со шторкой. На стене — лейка. На полу — поддон.
Стоя под теплыми струями, Дина напевала. Она не помнила уже, когда делала это в последний раз…
Очень, очень, очень давно!
Голос у Дины был приятного тембра, но слабенький. На публике она никогда не пела. Стеснялась. Но в детстве мечтала о сцене. И кривлялась, как многие девочки, перед зеркалом с расческой-микрофоном.