Каждый раз наедине с тобой
Шрифт:
— Харри… ты ничего не хочешь мне сказать?
— Я ни фига не хочу тебе рассказывать.
— Ты всегда обвиняешь меня в сентиментальности, словно критикуешь. Я не отрицаю этого, но моя сентиментальность не априори, а всегда основана на точных уликах. Потому что я — прежде всего наблюдатель. И у меня сложилось чёткое впечатление, что эта девушка, Леонора, тебе небезразлична. Если соединить некоторые вещи и вспомнить определенные факты, мне интересно: в итоге, не влюблен ли ты в неё. Детектив нужен был тебе не для Реджины, я прав? С чего тебе узнавать о женщине, о чьей жизни болтают повсюду? Итак, позволь спросить тебя: что такое случилось в Вайоминге прошлой весной?
Харрисон посмотрел на него взглядом не то, что невежливым и даже неворчливым.
На какое признание Херб претендовал? Что он любит её? Что не может больше жить без неё? Что, наконец, понял, какого хера означает: чувствовать в животе бабочек? И не может представить себя с кем-то ещё? Какую идиотскую фразу агент хотел от него услышать?
Ну, если Херб хотел этого, то может умереть в ожидании. Харрисон не собирался говорить ничего подобного. Он ведь не был влюблен в Леонору. Думал, что испытывает ностальгию, это был только мираж путника, заблудившегося в пустыне, который видит оазис, где стоят лишь песчаные дюны. Интенсивная похоть тех нескольких дней создала гротескное недоразумение, заставляя его путать потребность в новом перепихоне с необходимостью трахаться только с ней, навсегда.
Но он бы себя переделал. С Реджиной, с любой другой женщиной. Он был более чем уверен, что от выбора мог испытать смущение.
Леонора Такер была окончательно объявлена вне закона в его мыслях.
«Окончательно» оказалось несколько высокомерным наречием. Фактически через два дня, когда он входил в собственность Реджины, Харрисон снова почувствовал их, этих чертовых романтических бабочек. И если честно, то никогда не переставал их ощущать.
Дьюк ненавидел себя за такую слабость. Он находился в великолепном месте, собирался встретиться со своей прекрасной бывшей женой, а у него возникала проклятая дрожь при мысли увидеть эту жирную и бесполезную стерву. Но он не доставит ей удовольствия увидеть себя потерянным, смущённым или минимально взволнованным. Он должен использовать весь арсенал своей чёрной души.
Реджина сразу не появилась. Заставлять себя ждать — это совершенно в её стиле. Она появится, когда будет уверена, что внимание каждого живого существа сосредоточится на ней. В настоящее время, пока прибывали актеры и возникали организационные проблемы, связанные с распределением пятидесяти гостей между главным зданием и многочисленными хозяйственными постройками, Реджина предпочитала оставаться в своих апартаментах и быть желанной.
Комната, которую хозяйка предоставила Харрисону, располагалась очень близко к её, о чём позаботилась сообщить ему молодая женщина, тщательно отобранная из числа самых уродливых существ на планете Земля. Реджина оставалась верна себе. Её окружение состояло из красивых мужчин, а женщины выглядели так уродливо, что казались результатом какой-то генетической мутации.
Харрисон мысленно сравнил этот дворец, очень похожий на замок золушки, построенный в колониальном стиле, с собственной хижиной. Дела его бывшей жены шли очень хорошо. Тем не менее, он многое отдал бы, чтобы оказаться в своей развалюхе.
За последние несколько дней Херб познакомил его со многими людьми. Все говорили ему одно и то же:
— Мы не можем дождаться, чтобы прочитать твой новый роман, ты в отличной форме, уже видел Реджину? — И не обязательно в таком порядке. Он заставлял вести себя вежливо, не перегибая палку. Немногословный, с расплывчатым выражением достаточности, словно ему нравится быть в Нью-Йорке, хотя ему это совсем не нравилось. Так выглядела маска, которую Дьюк одевал в определенных кругах, он хорошо её помнил. Никто не мог и не должен был быть искренним: вопиющий энтузиазм проявляли неудачники, которые ничего не значат, и тотальное отвращение к потерпевшим фиаско, кому не удавалось сдерживать зависть. Нужно было что-то среднее, чтобы доказать — неудачу он не потерпел.
Но что за стресс, эта непрерывная актерская декламация.
Харрисон вспомнил свою подлинную
С тех пор, как он приехал в город, он ничего не делал, кроме рукопожатий, улыбок, вранья.
Харрисон даже пить не мог. Последние шесть лет алкоголь оставался под запретом в его жизни. Теперь он должен столкнуться со всем этим театром, не выпив ни капли.
В комнате стоял холодильник, в котором хранились изысканные вина и готовая еда: японская, тайская и что-то патриотически-американское (несомненно, всё приготовил звёздный шеф-повар). Харрисон также заметил и отличное шампанское, при виде которого испытал искушение.
Что плохого оно могло с ним сделать? Безусловно, алкоголь отличного качества и хорошее вино не опьяняет, если употреблять его в умеренных количествах. Не то, чтобы сейчас Дьюк хорошо собой владел: ему хотелось залить прямо из бутылки, отправить к дьяволу каждого присутствующего и сбежать. Убежать от реальности, которая больше не принадлежала ему, которая на самом деле никогда ему не принадлежала. В жизни Харрисон прошёл сквозь многое — успех, деньги, лесть, Реджину и её золотой мир. Но он всё равно оставался результатом союза мальчика без гроша из Бронкса и нищего ковбоя из Вайоминга. Всё, что окружало сейчас, казалось всего лишь длинной дорожной аварией. Писательство нравилось ему самим актом творения, а следующее за этим внимание — это чистый балласт.
Он как раз собирался выпить, когда мир оказался на грани взрыва.
Это случилось, когда он увидел её из окна.
Леонора. Она только что подъехала на машине и вошла в сад.
Как и ожидалось, Лео была не одна. Её сопровождал «жених». Её волосы стали длиннее и доходили до плеч. Возможно, она их осветлила, потому что то здесь, то там появлялся какой-то похожий по цвету на коньяк блик, которого он не помнил. И нужно заметить — он хранил память обо всём (даже о скоплении родинок у неё на спине, так похожем по форме на созвездие Плеяды). Леонора была в очках и одета в джинсы и бледно жёлтого цвета рубашку, которая мягко очерчивала её женственность. Дополняли наряд сапоги на высоком каблуке, к которым она, похоже, не привыкла. Харрисон надеялся, что именно поэтому Лео продолжала держать этого типа под руку. Вообще-то, он надеялся, что в этом причина, почему парень её обнимал.
«Какое тебе дело до того, кто её обнимает? Ведь ты здесь не ради неё».
Голос Херба внезапно прорезался среди этого, своеобразного сна с открытыми глазами. Харрисон оставил дверь приоткрытой, и друг вошёл без стука.
— Красивая, правда?
— Очень красивая, — инстинктивно ответил он.
— Моя комната, конечно, не соответствует этому великолепию, но я могу довольствоваться и этим.
— О чём ты говоришь?
— О том, что Реджина, несомненно, выделила тебе лучшую комнату в доме после своей. Великолепное строение, не находишь? Без вульгарной претенциозности, так часто встречающейся в домах в Беверли-Хиллз. Здесь виден класс. Конечно, Реджине следовало бы уделить такое же внимание и выбору своего персонала. Самая симпатичная похожа на таракана.
— Уверяю тебя, напротив, она выбирает их очень тщательно, — с циничной небрежностью объяснил своему агенту Харрисон. — И чем уродливее женщины, тем выше у них карьерные перспективы (если переход от ответственной по минеральной воде к менеджеру по полировке обуви может считаться карьерой).
— Как странно, я не думал, что Реджина так чувствительна к менее удачливым женщинам.
— Она делает это только для того, чтобы иметь математическую уверенность в том, что всегда великолепнее в сравнении. Когда она немного постареет, и молодость сама по себе покажется ей ценностью независимо от внешности, она начнёт выбирать персонал постарше, чтобы всегда оставаться самой свежей. К счастью, у неё родилось двое сыновей, иначе она вступила бы в борьбу за превосходство даже с дочерями.