Каждый раз наедине с тобой
Шрифт:
— Как ты? — спросила его Леонора, пока Херб и Джулиан общались между собой. Её взволнованная улыбка позволила Харрисону надеяться, что всё случилось по первому варианту.
Смысла надеяться не было — он не собирался и не мог с ней сближаться, между ними больше ничего не произойдёт, а прошлое должно превратиться в инопланетный мир, погружённый в пыль. Поэтому надеяться, что Лео его любит ни к чему не приведёт — одно лишь эгоистичное желание.
— Очень хорошо, — ответил он ей.
— Ты не спросишь, как я?
— Я вижу, как ты поживаешь, мне кажется, замечательно.
— Ты странный, одет как
— Быть может, потому что я не джентльмен?
Леонора приблизилась к нему поближе. Она пахла клубникой и чем-то цитрусовым, возможно, лимоном или мандарином.
— О нет, в своём стиле ты джентльмен, — сказала она ему шепотом. — Ты проявляешь это, не заморачиваясь с церемониями, и включая кучу «пошли на х*й», но ты он.
Харрисон отступил на шаг на первый взгляд, чтобы взять ещё один бокал шампанского и вновь заглотил его, как не должен был делать джентльмен, лишь бы не дать услышать Леоноре биение своего сердца. У него в груди гремел охренительный концерт. Харрисон не был полностью уверен, что у него не дрожат руки; его тело желало Лео на примитивном уровне.
Именно тогда его бывшая жена невольно пришла ему на помощь. Среди собравшихся в зале гостей раздались аплодисменты, и на вершине большой лестницы появилась Реджина, с самодовольным выражением того, кто неделями репетировал этот выход на сцену.
На ней было платье — полная противоположность неформальному — бледно-розового цвета, которое местами перетекало в золотую фольгу. Волосы Реджины были уложены в прическу почти девятнадцатого века, которая сделала бы любую другую женщину ужасной, а её превращала в редкий бриллиант.
Беременности сделали её более чувственной, не лишив подтянутого и гибкого телосложения. Она начала спускаться такой торжественной походкой, как будто её имя было не именем, а титулом, который когда-то сводил Дьюка с ума. А теперь это казалось ему карикатурным.
Харрисона удивило ещё больше, когда он понял, — Реджина его заметила и теперь смотрит только на него. Она стала вести себя как актриса из немого кино, которая в отсутствие звуков должна уметь выражать любые эмоции только глазами. Точно так же, как те актрисы, не имея возможность говорить, она вверяла слова жестам, делая их преувеличенными. Приветствуя Харрисона, Реджина подняла руку, потом поднесла её к глазам, изображая движением пальцев крыло умирающей бабочки, которым вытирала воображаемую слезу.
«Она всегда так делала? Но как, чёрт возьми, я её терпел?»
По крайней мере, Реджина помогла ему отвести взгляд от Леоноры и её щедрой груди.
Как только спустилась по лестнице, Реджина прошла сквозь толпу пылких поклонников, которым не терпелось проявить своё обожание. Реджина проигнорировала их всех и подошла к Харрисону.
Теперь весь зал смотрел только на этот гротескный балет, достойный сцены в фильме и который до смерти ему надоел.
— Ох, Харрисон, милый, — пробормотала ему в губы, едва сумела до него добраться.
Её окутывал дорогой парфюм, в котором она должно быть искупалась, учитывая благоухание, погружающее Харрисона почти в тошнотворное состояние. А может это именно он сейчас предпочитал нежные ароматы: клубники, лимона, кожи женщины чистой и простой.
— Я так по тебе скучала. Абсолютно и сильно. —
Перед монументальным незажженным камином он протянул ей бокал, который прежде держал в руке. Даже в том, как она выпила шампанское, а затем поставила фужер на серебряный поднос проходящего очаровательного официанта, Реджина оставалась в образе героини высокобюджетного фильма и играла главную сцену. Гости вокруг притворялись, что заняты другими вещами, но имитированное безразличие их движений, жужжание, рукопожатия и мягкая атмосферная музыка — всё звучало как согласованные пассажи в репетиции спектакля.
— Когда ты успела соскучиться по мне? — спросил Харрисон. — Между двумя мужьями, двумя детьми, двенадцатью фильмами, озвучкой мультфильма и рекламой французского парфюма?
В глазах Реджины сверкнула радость.
— Ты подсчитал?
— Я не очень хорош в расчётах. Херб решил сообщить мне обо всех твоих успехах. Как дела? Ты счастлива быть матерью?
На мгновение взгляд Реджины утратил надуманный вид.
— Да — пробормотала она. — Это ценный опыт. Думаю, я хорошая мать. К сожалению... как жена я стою чуть меньше.
Харрисон издал смешок.
— Кто я такой, чтобы противоречить тебе?
На мгновение Реджина растерялась, а потом рассмеялась.
— Хорошо выглядишь, Харри. Ты настоящий красавчик: тебе говорили?
— Примерно половина населения Нью-Йорка.
— А вторая половина?
— У неё ужасный вкус.
Бывшая жена протянула руку и коснулась его щеки.
— Я так и не извинилась перед тобой.
— И не начинай делать это сейчас. Я не выношу извинений и не выношу прощаний. Избавь меня хотя бы от первых.
У Реджины появилось сначала сомнительное, а потом встревоженное выражение.
— Это означает, мы должны сказать «прощай»?
— Думаю, да. Мы никогда не делали того, что от нас ожидали люди и сомневаюсь, что начнём сегодня вечером.
Харрисон не раз спрашивал себя, как он почувствует себя, увидев Реджину. Скажет, что всё ещё любит её? Отомстит каким-нибудь эффектным способом? Удивительно, но он не испытывал ни мучений, ни страданий. В каком-то смысле он даже был ей благодарен. Без того удара он никогда бы не вырос и не стал тем, кем был сейчас. Тогда он был просто дураком, смущенным успехом и влюбленным в богиню, чьё тело обожал, но не мог терпеть сердце. Он был индивидуалистом, убеждённым в том, что он гений и неспособен потерпеть неудачу. Он был идеальным идиотом и рисковал просрать свою жизнь. Если бы он не сбежал, то умер бы и сделал это за то, ради чего умирать не стоило. Именно это стало бы настоящей трагедией, а не сама смерть.
— Найдёшь другого.
— Но я никогда никого не любила так сильно, как люблю тебя!
Это такая типичная фраза, которая вела к следующей по списку: кем бы он ни был.
— Но увидишь, появится кто-нибудь ещё. Ты заполнишь пустоту, я уверен. Реджина Уэллс не может жить в одиночестве.
— Никто не может жить один, даже ты.
Харрисон на мгновение задумался.
— По-моему, ты права: я тоже не могу жить в одиночестве.
— Почему тогда не со мной? То, что произошло, никогда больше не повторится. Теперь у меня есть всё, что я хочу. Я не собираюсь ничего искать в другом месте.