Казна Кальвадоса
Шрифт:
Борис оглядел комнату:
– Они чего-нибудь взяли?
Борис проверил вещи. Ничего не пропало.
– Всё цело, - сказал Борис Степанову. Тот, задумавшись, отошёл к окну.
– Чего они от тебя хотели? – допрашивал Борис сына.
Витя пожал плечами.
– Тебе передавал что-нибудь Кальвадос? – неожиданно спросил Степанов.
Борис изумлённо посмотрел на Степанова, потом на Витю. Витя вздрогнул и отрицательно затряс головой. Борис схватил сына за плечи, притянул к себе:
– Говори, тебе передавал, что-нибудь Лысый?! Говори правду, этот дядя из милиции!- Борис подмигнул Степанову.
Витя молча смотрел то на Степанова, то на отца, из глаз его бежали слёзы.
–
– Гляди!
Среди разбросанных на полу вещей Степанов разыскал на полу брошенный ботинок Вити. В каблуке ботинка зияла с палец дыра, по краям следы жвачки. Витя задрожал.
– Что у тебя с ботинками?
– рассвирепел Борис.- Мать в Москве на тебя новые в дорогу надела!
Степанов внимательно осматривал ботинок. Края дыры были рваные.
– Это могли быть и мыши, верно, Витя? – спросил Степанов.
Степанов и Борис глядели друг на друга. Борис сел на корточки, быстро зашарил у сына по карманам. Витя стоял, безропотно опустив руки. Из кармана штанишек мальчика Борис извлёк мятую фотографию Кальвадоса.
– Откуда у тебя это?
– В самолёте нашёл.
Борис протянул сыну платок, и теперь тот вытирал слёзы.
– Где?
– Между рядами.
– Кто уронил, видел?
– Нет.
– Почему нам не сказал?
– А что, это так важно?
Степанов взял фотографию. Формат 14х15, цветная, выполнена с большого расстояния, изображение размытое. За спиной Кальвадоса видна неясная архитектура, трудно поддающаяся определению, европейская или латиноамериканская, крыша автомобиля, женщина показавшаяся над ней профилем, лицо смазано , черт не разглядеть. Самое важное, Кальвадос стоял в другом костюме, нежели тот, в котором его нашли в московском аэропорту.
У Вити добиться так ничего и не удалось.
Когда на следующий день Степанов встретился с сотрудником российского консульства, тот ничего утешительного ему не сообщил. Не в одном госпитале Сан-Пауло человека, похожего на Кальвадоса, не обнаружили, полицейские участки его задержание тоже не регистрировали. Степанов находился в крайне подавленном настроении, не зная, что предпринять. Сотрудник консульства не стремился к приободрению. В принадлежащей ему комнате многоквартирного дома, куда он пригласил Степанова, работал телевизор. Сотрудник через видеомагнитофон крутил старые русские фильмы, и уже не совсем хорошо представлял жизнь родины, которую он покинул восемь лет назад. У него появились другие ориентиры. И если он, куда и мечтал поехать, то в одну из ближайших стран Латинской Америки. Степанов спросил совета. Смешав кашасу с соком гуайявы, сотрудник рекомендовал не торопиться. Время развяжет узлы. Не нашёлся Кальвадос сегодня, возможно найдётся завтра. Если Кальвадос столь беспомощен, как описал Степанов, похитители скоро бросят его, добившись чего хотели, либо, убедившись в невозможности получить что-либо. Сотрудник рекомендовал под разными предлогами помедлить с возвращением в Россию. Он разрешил Степанову позвонить со своего телефона в Москву, связь оплачивало консульство.
Степанов услышал в трубке свирепый голос начальника, требовавшего немедленного принятия совершенно взаимоисключающих мер совместно с бразильской полицией. Широкие полномочия Степанова в розыске Кальвадоса должны были в ближайшие два часа подтвердиться высланным из Москвы факсом. Степанов слушал Данилу Евгеньевича, а в душе его происходила сумятица. Голос босса звучал издалека, будто из–под земли. Разделявшие их двенадцать тысяч километров снижали уровень московского руководства, делали его нереальным, карликовым. Степанов начинал понимать сотрудника консульства, больше всего боявшегося отзыва в Россию. Здесь забыли её. Здесь
Степанов с сотрудником консульства положили подождать с возвращением и продолжить поиски Кальвадоса. Тем более что удобный авиарейс в Москву был только через два дня. Степанов вернулся в отель.
Все его новые знакомые отсутствовали, они уехали на экскурсию в Рио. Степанов бродил вокруг бассейна, загорал, пытался купаться в высоких океанских волнах, сидел в баре. Когда он лежал, закинув руки, на лежаке, его расслабленное внимание привлёк человек, перебиравшийся с одного балкона отеля на другой. Степанов принял человека за мойщика стёкол, тем более что и одет он был соответственно. Ни сразу до Степанова дошло, что балкон на который перелез рабочий, это балкон Бориса. Рабочий же тем временем, отодвинув балконную дверь, спокойно вошёл в номер.
Степанов вскочил, как ужаленный. Он побежал на ресепшен. Потребовал открыть номер Бориса. Ему нехотя повиновались. Когда вскрыли номер, там было пусто. Аккуратно лежали разложенные после уборки вещи. Степанов извинился, пошёл в свой номер. А вот там был переполох. Ничего не пропало, но кто-то перевернул всё в поисках неизвестно чего. Посчитав неудобным обращаться второй раз, Степанов не стал сообщать в администрацию отеля.
Вечером, когда Степанов спустился в ресторан поужинать, он натолкнулся на древнюю старуху, запомнившуюся ему по самолёту. Те же два охранника, один почти слепой, в очках с толстыми стёклами, другой – в тёмных очках-каплях, игравший мышцами атлет, узкий пиджак топорщился от бицепсов и трицепсов на его верхних конечностях, двигали инвалидную коляску, подвозя бабулю к столу с закусками и десертами. За спиной старухи шла высокая мужеподобная дуэнья в чепце и просторном платье. Степанов не видел её в самолёте. Дуэнья наклонялась к старухе, громко спрашивая её на ухо, что ей положить. Дуэнья, видимо, полагала себя главнее охранников, потому что не обслуживала старуху сама, а передавала приказ дальше, тому, который плохо видел. Охранник в толстых очках неловко подобострастно изгибался, часто переспрашивал, что ему велели, и клал на тарелку, лежавшую на коленях старухи, очередную порцию пирога или пирожного. Старуха предпочитала сладкое и взяла по чуть-чуть практически всего предлагаемого десерта.
Набрав фруктов, Степанов уселся за стол на веранде или широком балконе, выходившем к океану. Густая тропическая ночь легла на окрестности. Мгла соединилась с чернотой океана, и было не различить, где кончается небо и начинается вода. Полная луна высвечивала длинную серебряную дорогу. Лишь глухой шум прилива напоминал о близком океане. В воздухе звенели цикады. Ароматы магнолии, тропических цветов, морских водорослей густо наполняли атмосферу.
Степанов заказал салат из креветок и бобов и местную рыбу. Официант рекомендовал белое чилийское вино. Степанов не возражал, и, облокотившись о спинку стула, отдался дурманящей бразильской ночи.
Недалеко стоял белый рояль. За ним сидела ещё одна старуха и играла Рахманинова. Старуха номер один, через два столика от Степанова, наклонив голову, с видимым удовольствием слушала музыку. Она что-то шепнула охраннику-атлету, расположившемуся вместе со всей свитой за столом хозяйки. Тот встал, пересёк веранду, вложил в руку тапёрши купюру и прошептал заказ. Завораживающие звуки Альпийской симфонии Вагнера распостронились по ресторану.
Когда ужин подходил к концу, двигавшаяся в инвалидном кресле старуха, проезжая мимо Степанова, остановилась. Колесо кресла задело стул, Степанов вздрогнул.