Казна Кальвадоса
Шрифт:
– Пойдём, человек! – сказала Анжела.
Закинув руку Бориса на плечо, она поволокла его в палату, как раненого с поля боя. Борис уткнулся носом Анжеле за ухо, учуял запах резеды и чихнул. В духах присутствовал спирт, непереносимый теперь для Бориса.
– Духи учуял, мальчик? – участливо спросила опытная Анжела.- Ничего. Терпи.
Борис уронил тело на койку, продолжительно лежал без движения, пялясь в пунцовый разбухший нос сопящего соседа напротив. Краски мира померкли. Неразличимая ранее гамма запахов, подавляемая спиртным,
Стараясь не разбудить товарища, в наркодиспансере была пора дневного отдыха – «тихий час», Борис открыл тумбочку, извлёк электрощётку, отправился чистить зубы не к раковине в палате, а в просторную гигиеническую комнату, расположенную у выхода из отделения. Борис волочил ноги, прихрамывал. Таблетки, распихнутые врачом в мышцах ягодиц, давали знать на каждом шагу. Борис чувствовал, точно ему выстрелили в ногу. « Опять задели седалищный нерв, сволочи», - утомлённо, не находя сил злиться, подумал Борис. Шаркающий звук его тапочек гулко раздавался в пустом коридоре. Больные отдыхали. Врачи ушли в ординаторскую, медсёстры – в сестринскую.
В гигиенической комнате Борис подключил электрощётку к сети, выдавил зубную пасту. Он надеялся её запахом отбить другие неприятно дурманящие ароматы. Случилось наоборот. В зубной пасте содержался спирт, и Бориса замутило. Он опёрся о раковину, чтобы не упасть, и тут ощутил, как его обхватили сзади.
Борис успел заглянуть в зеркало. За спиной стояли два человека в белых халатах, шапочках, марлевых повязках, похожие на хирургов. Тот, что крупнее, жевал конфету. Карамель делали на спирту. Через повязку Борис унюхал запах, ослабевшая голова его закружилась, ноги подкосились.
Неизвестные загнули Борису руки к лопаткам. Выворачивая до боли кисти, они поочерёдно шипели:
– Какое второе сообщение?
– О чём вы?! Я ничего не знаю, - недоумевал Борис.
– Болван, если жить хочешь, перескажи второе сообщение, и мы тебя отпустим, - ворчал мелкий лже-врач, поглядывая на дверь. В «тихий час» в отделении мало ходили, но мало ли что!
– Даю тест, - сказал крупный лже-врач.- Пересказывай первое сообщение.
Оба лже-врача говорили с сильным акцентом.
Жевавший конфету расцепил пальцы Бориса, вытащил продолжавшую работать электрозубочистку, ловко набросил на неё конфетную фольгу, извлечённую из кармана. Зубочистка заискрила. Лже-врач направил её в рот Борису, сжавшему зубы. Если бы захотел, сейчас он был не способен заговорить.
– Излагай второе сообщение! – настаивал Крупный.
– Засунь ему зубочистку в другое место, - порекомендовал Мелкий.
Он дёрнул штаны Бориса вниз. Они не подавались. Мелкий запустил руку, пытаясь расстегнуть ремень.
Борис изо всех сил выворачивался. Его бесило непонимание требований напавших. Дали бы ясность, сопротивление обрело бы смысл. Борис
Борис стоял на мокром полу. Искрившая зубочистка тронула щёку. Сеть перемкнуло. Ток через Бориса устремился в воду. Его трехонуло, ударило и лже-врачей, но меньше. Борис повалился на кафель.
– Сильно ты его,- осудил Мелкий.
– Издержки мастерства, - Крупный опустил зубочистку в раковину.- От него мы всё равно ничего не добились бы. Грузи!
Крупный пододвинул прислонённую к стене каталку. Бориса небрежно загрузили на неё, прикрыли с глазами простынёй.
Бориса везли по больничному коридору. Через оглушённое сознание до него донеслись фразы из кабинета групповой психотерапии.
– Я не пью… Я не пью…- пел разноголосый хор.
Медсестра Анжела вышла из процедурной со шприцами.
– Что такое? – заметила она каталку.
– Труп, - взял ответственность Мелкий.
– Наш? – спросила Анжела.
– Ваш. Косоглазов, - ответил Крупный.
– Куда его?
– В морг.
– Ох, ты! – Анжела преградила дорогу. Её грубо отодвинули. Анжела понеслась к ординаторской.
Лже-врачи опустили каталку на лифте к автостоянке. Прильнувший к окнам медперсонал мог наблюдать «мерседес» с дипломатическими номерами, на бешеной скорости удалявшийся от диспансера.
Стопы Бориса нещадно мёрзли. Большой палец согнулся, норовил спрятаться за остальных. Те превратились в ледышки. Мизинец съежился, став размером с оливку. Голова Бориса гудела сверхъестественным звуком. Бывало, она побаливала, особенно с похмелья. Но никогда - столь надрывно, монотонно, оглушающее.
Борис сел. Пол покрылся серебристо-ворсистым инеем. В подавляющей глаза темноте Борис по-прежнему различал единственный тонкий луч света, падавший на пальцы стопы. Борис попробовал встать и тут же ударился о металлическое перекрытие. Звук удара головы о металл заглушился подавляющим рёвом, доносившимся снаружи. Борис коснулся балки. Ладонь его от холода приклеилась. Конструкция вибрировала. Пол ходил ходуном. Борис пошёл на ощупь. Рука его нащупала сумки, баулы, саквояжи, детскую коляску, лыжи. Предметы грозно тряслись.
– Допился! – подумал Борис. Настойчиво лезла мысль, он в аду. В лучшем случае, в чистилище.
Борис потёр виски, силясь вспомнить, что произошло после того, как замкнула электрозубочистка. Глубины сознания вырисовали гроб. Он в гробу. Его везут в катафалке, затем на электрокаре к самолёту. Кто-то спрашивает, что с ним. И хриплый голос с акцентом отвечает: швейцарский сноубордист, трагически разбился на склонах подмосковного Волена. Груз номер двести.
Борис споткнулся о цинковую крышку, огладил её. Колено надавило на острый край гроба. Вот и гроб. Воспоминания о нём навеяли мысли об аде. Крышку плохо прикрутили, и Борис вывалился из гроба.