Кемаль Ататюрк
Шрифт:
Кемаль был вынужден лавировать между теми и другими, чтобы его не могли упрекнуть в диктаторстве.
Результат: декларация Национального собрания от 28 апреля, «посмевшая сказать народу правду». «Великое национальное собрание работает, чтобы освободить халифа, нашего падишаха, чтобы предотвратить расчленение Анатолии и присоединить нашу столицу к родине. Мы, ваши представители, клянемся именем Аллаха и пророка Мухаммеда, что предположение о нашем „выступлении против халифа и падишаха“ — всего лишь ложь, направленная на уничтожение сил, защищающих страну, мусульманами, находящимися в заблуждении, и на захват страны, оставляя ее без лидера и защитника <…>. Да проклянет Аллах предателей, помогающих врагу! Сострадание и благополучие всем, кто работает на освобождение
Кемаль выступал перед депутатами, чтобы убедить их в нарастающем недовольстве населения, отстоять тот или иной принцип, как, например, когда он заявил, что «Национальное собрание состоит не только из турок, черкесов, курдов и лазов. Это чистосердечный союз всех мусульман…». Наконец, был принят ряд законов, в том числе закон о действиях против предателей родины. Но первым принятым законом был закон о налогах. Одним взмахом пера депутаты в четыре раза увеличивают налог на скот. Подобное решение не лишено смелости: в какой стране, в какую эпоху видели крестьян, и без того уже жестоко пострадавших, выражающих энтузиазм по отношению к правительству, поднимающему налоги? Однако гражданские чиновники и военные, составляющие половину Национального собрания, не задумывались над этим. Фактически у них не было выбора. Еще в Сивасе Мустафа Кемаль поставил фундаментальный вопрос: «Сколько у нас денег?» В течение двух часов были проанализированы все возможные источники доходов: десятина, налог на коз, подоходный налог, банковские ссуды, внутренний заём и заём, полученный у США, добровольные пожертвования. Вывод один: денег недостаточно и возможностей их получить немного. Национальное собрание должно было действовать решительно; оно берет на себя ответственность.
Таким образом, проблем было необычайно много, и не только в самой Анатолии, но и на Западе, а точнее — в Берлине. В начале мая правительство Греции информировало европейских дипломатов, что Энвер и Талаат присутствовали на панисламистском конгрессе в Берлине, проходившем под председательством маршала Людендорфа.
Через несколько дней поступила более точная информация. Согласно сведениям посла Франции в Берлине, конгресс якобы лишил султана его функции халифа и провозгласил «Турецкую Республику Советов»; Талаат был провозглашен «диктатором», тогда как Энвер был назначен «военным полномочным представителем Европы в Москве», а Мустафа Кемаль — «главнокомандующим турецкими войсками в подчинении директории», руководимой Талаатом. Те же источники уточняли, что Кемаль якобы потребовал у руководителей конгресса устранить всех лиц, виновных в растратах и преступлениях.
Кемаль, командующий турецкими войсками в подчинении Талаата, Кемаль, вступающий в переговоры с Энвером, Талаатом и другими юнионистами в изгнании, — какой сюрприз! То, что бывший триумвират и его приспешники хотели бы сотрудничать с Кемалем, неудивительно. Но какой интерес Кемалю из Анкары сближаться с ними, бывшими лидерами партии, которую он не признает, с людьми, кто в неприглядном свете представлял Турцию? Разве Кемаль, вступая в контакт с ними, не рискует дать лишние козыри ярым антинационалистам, для кого «националисты и младотурки идентичны», тем, кто ищет любую возможность, чтобы разоблачить «обширный германо-большевистско-кемалистский фронт», инициируемый юнионистами в изгнании?
Нет никаких сведений, подтверждающих информацию из Афин, и от французского посла в Берлине. И всё же Кемаль согласился вступить в контакт, по меньшей мере письменный, с бывшим триумвиратом и в первую очередь с Талаатом.
По крайней мере, два письма были продиктованы Талаатом одному из соратников, сыгравшему роль посредника с Кемалем, в конце 1919 года и в последние дни февраля 1920 года. Что же писал бывший великий визирь? Очень осторожно, неуверенный в реакции адресата, Талаат описывает организацию юнионистов в Европе и контакты с большевиками, сообщает о денежных проблемах, уточняя при этом, что он не просит денег, и набрасывает основные черты панисламистского и пантюркистского движения.
Кемаль
Когда Талаат получает ответ Кемаля, конец его уже близок: он будет убит в Берлине в марте 1921 года армянином Тейлиряном, отомстившим за жестокую расправу с армянами в 1915 году. Больше Кемаль не будет иметь контактов с Талаатом.
Глава вторая
ВРЕМЯ ДЕРЗКИХ ШАГОВ
В начале февраля 1920 года Кемаль обратился к войсковым командирам с посланием, в котором анализировал ситуацию, высказывая свое мнение и ожидая реакции соратников. Оценивая обстановку в Анкаре, он писал, что союзники «пытаются взять нас в окружение». Чтобы противостоять этому, «мы должны либо договориться с правительством Стамбула, либо вступить в контакт с большевиками с целью координации военных операций и получения новых ресурсов». Кемаль считал, что для того чтобы вырваться из изоляции, в которой он оказался, все средства хороши. В апреле он направляет Ленину в Москву «первое предложение Великого национального собрания Турции советскому правительству». Без обиняков Кемаль предлагает установление дипломатических отношений между Москвой и Анкарой и участие националистов в «общей борьбе против империализма», причем одним из первых объектов в этой борьбе будет «империалистическое правительство Армении»; взамен Кемаль просит помощи. Запросы турок конкретны: «аванс» в пять миллионов фунтов золотом, боеприпасы, оружие, медикаменты и продовольствие.
Письмо от 26 апреля 1920 года — это прежде всего своеобразный вызов истории, тринадцати войнам турок с Россией и враждебному настрою их к русским, о чем свидетельствует поговорка в Анатолии: «Если вода может иногда остановиться, то Россия не остановится никогда».
Это письмо — маленький шедевр прагматизма и политического оппортунизма. Кемаль — не приверженец марксизма, хотя в его библиотеке чуть позже появится десяток книг, изданных турецкой коммунистической партией, в том числе две книги Ленина. Он не представлял, что такое «революционный характер коммунизма», но зато быстро усвоил, какую пользу можно извлечь из антиимпериалистических выступлений большевиков.
Кемаль, впрочем, не питал никаких иллюзий относительно природы сближения с Москвой: «Быть большевиком — это одно, а вступить в соглашение с большевистской Россией — совершенно другое». В этом смысле он нашел в Ленине очень понятливого партнера. Принимая в декабре 1921 года Аралова, только что назначенного послом в Анкару, Ленин говорил: «Конечно, Мустафа Кемаль-паша — не социалист, но, очевидно, хороший организатор, талантливый командующий, он возглавил буржуазную революцию. Кемаль — прогрессивный человек и умный глава государства. Он понял смысл нашей социалистической революции и ведет себя благосклонно по отношению к социалистической России… Нужно ему помочь, вернее, помочь турецкому народу».
Наконец, Кемаль не вдруг осознал, какие возможности открывает соглашение с Москвой. Еще в Амасье, девятью месяцами ранее, паша и его окружение обсуждали и пытались оценить преимущества и недостатки сближения с Россией. В сентябре 1919 года Кемаль и Карабекир отправили в Баку Халиль-пашу и доктора Фуада Сабита. Фуад Сабит, Халиль-паша и Баха Саит, один из лидеров «Каракола», создали в Баку турецкую коммунистическую ячейку, искренне желая продемонстрировать большевикам свои коммунистические настроения. Кемаль внимательно ознакомился с отчетом Халиль-паши и Фуада Сабита. Таким образом, письмо Ленину не было чистой импровизацией.