Кемаль Ататюрк
Шрифт:
На площади возвышалось здание, где прежде проходили заседания партии «Единение и прогресс». Массивное четырехугольное здание архитектор украсил двумя узкими террасами. На этих балконах будут появляться перед толпой Кемаль и его сподвижники. Кемаль шел за знаменем, подойдя к зданию, он поднялся по ступенькам крыльца и разрезал ножницами красные и белые ленты перед центральным входом. Под слово молитвы «Во имя Аллаха милостивого и милосердного…» Кемаль вошел в зал средних размеров. На первый взгляд зал был похож на класс с рядами узких парт и скамейками. В глубине зала — трибуна, над которой возвышался штандарт, а стол президиума в знак траура был покрыт сукном. Священнослужители, присоединившиеся к Кемалю, читали молитвы. Аллах велик, и его
После соблюдения мусульманского протокола старейшина депутатского корпуса объявил: «Я открываю Великое национальное собрание, заявляя всему миру, что работа, необходимая для полной независимости, внутренней и внешней, начинается здесь…» Открытие было коротким, Кемаль произнес несколько слов, чтобы напомнить, что Национальное собрание состоит из депутатов османского парламента, которые смогли покинуть Стамбул, и депутатов, избранных [37] во время оккупации столицы; он добавил также, что новое собрание является легальным, и его поддержали аплодисментами.
37
Каждый кантон отобрал пять представителей из местных избранников и членов Ассоциации защиты прав. Порой отбор был весьма оригинальным. Полковник Кязым, командующий дивизией в Западной Анатолии, был «избран», получив телеграмму от Кемаля, где тот выразил желание видеть его депутатом собрания.
На следующий день Национальное собрание приступило к серьезной работе. С программным докладом выступил Кемаль. Паша говорил властным, несколько хрипловатым голосом, речь его, сочетающая народный турецкий язык с более рафинированным языком османской элиты, была конкретной, лишенной каких-либо эффектов риторики. Эта трибуна Национального собрания скоро станет символом физического и духовного присутствия Кемаля в центре своей страны. И днем и ночью при свете керосиновых ламп он возвышался на трибуне, «волевой подбородок и высокий лоб», энергичный, амбициозный, резкий, осторожный, непобедимый, рассказчик, волшебник, говоривший часто часами, что заставило одного депутата заявить: «Заставьте его замолчать, или он в конце концов убедит меня». Длительность его выступлений, впрочем, казалась одним из элементов, определяющим его успех, если верить другому депутату, который, беседуя однажды с послом Франции в Анкаре графом Шамбреном, сравнил ораторское искусство во Франции и Турции: «Ваши блестящие ораторы в Бурбонском дворце выступают не более одного-двух часов, тогда как наш гази может говорить четыре дня подряд. Вот это оратор!»
В эту субботу Кемаль, несмотря на усталость, говорил в течение четырех часов, проанализировав события, происшедшие с момента перемирия, и изложив свои действия — от декларации Амасьи до созыва Национального собрания в Анкаре. Речь-марафон, похожая на рапорт Генерального штаба, излучающая силу эгоизма оратора и украшенная несколькими правоверными и лояльными фразами, которые ввели бы в заблуждение любого скептика: «Национальное собрание спасет падишаха, халифа и Османское государство, продемонстрировав всему миру, что османская династия всё еще жива… С нами Аллах!» Можно ли удивляться, что речь Кемаля вызовет аплодисменты и крики «Да будет так!»?
Ненасытный Кемаль продолжил при закрытых дверях. На этот раз он не стал тратить время на сообщение всем известных фактов и ограничился перечислением основных принципов своего действия: «Наша задача — добиться освобождения народа внутри национальных границ. Мы не хотели пантуранистской политики, чтобы не столкнуться с внешними трудностями. Мы не защищали и панисламизм, пугающий иностранцев. Но нам необходима моральная и материальная поддержка мусульман. Впрочем, нас поддерживают исламские государства. У большевиков свои идеи. Я не знаю их точно. Мы считаем, что справедливо использовать любую поддержку
Что можно добавить? Всё сказано цинично, недвусмысленно.
Не теряя ни минуты, Кемаль начинает новое выступление, на этот раз на открытом заседании. Он заявляет: в настоящий момент Национальное собрание должно сформировать правительство, даже до принятия конституции; президент Национального собрания должен быть также главой правительства. Чтобы консерваторы успокоились и пришли в себя, Кемаль добавляет, что султан — наш верховный правитель, халиф и глава исламского сообщества, поэтому мы не можем допустить, чтобы халифат был отделен от султаната; по той же причине бесполезно и невозможно назначать представителя падишаха в Анатолии. Момент напряженный. Впрочем, никто не сомневается: в течение трех минут непрерывные аплодисменты приветствуют оратора в конце его заявления.
Он снова появляется на трибуне под приветственные возгласы и крики «браво», чтобы выполнять функции президента Национального собрания, которым его только что избрали. Он произносит всего несколько фраз, но каких: «Национальное собрание <…> созвано, чтобы спасти султана-халифа <…>. Я буду работать на благо народа и страны, не преследуя никаких личных интересов <…>. Пусть Аллах даст жизнь и здоровье нашему падишаху и удалит от императорского трона все опасности, чтобы сделать его свободным!»
Успех полный: учреждение Великого национального собрания для управления страной; избрание Кемаля главой Национального собрания и правительства. В состав правительства вошли его друзья: Бекир Сами — министр иностранных дел, Хакки Бехиш — министр финансов, Исмаил Фазыл, отец Али Фуада, — министр труда, Февзи — министр обороны и Исмет — начальник Генерального штаба. Следует отметить, что назначение Февзи, который после оккупации Стамбула публично называл националистов «бандитами» и присоединился к ним только после открытия собрания, удивило многих, но не Кемаля. Февзи был слишком опытным военным, чтобы Кемаль не воспользовался его услугами.
Особое место в этой команде занимал Джелалледин Ариф, назначенный министром юстиции. Этот бывший главный судья Стамбула и лучший конституционалист Турции был последним президентом османского парламента и прибыл в Анкару с четкой идеей и завышенными амбициями. «Национальное собрание — не что иное, как продолжение распущенного парламента Стамбула», — заявил он, требуя поста президента. Кемаль, которого обрадовало прибытие этого видного либерала в Анкару, решил, что целесообразно ввести его в правительство и это не будет большой жертвой со стороны националистов. После переговоров пришлось уступить Арифу пост вице-президента, причем при голосовании он набрал всего на один голос меньше, чем Кемаль на президентство. На самом деле Кемаль будет предоставлять Арифу вести почти все заседания, за исключением очень важных дебатов, которые он оставлял за собой.
25 апреля Кемаль поднимается еще четыре раза на трибуну: работа Национального собрания продолжается. Возбуждение происходящим, недостаток опыта, опасность, нависшая над Анкарой, — всё это разжигает рвение и пыл депутатов.
Разгорается горячая дискуссия, и выступающие часто агрессивны. Только французская журналистка Берта Жорж-Голи под впечатлением от движения националистов и его лидеров осмелилась написать, что «парламент Анкары достаточно близок к английскому парламенту». Как она не увидела, или не захотела увидеть, глубокое соперничество между молодыми офицерами, ходжами, вождями племен в разноцветных тюрбанах, молодыми буржуа, покинувшими европейские университеты, и представителями религиозной элиты? Пропасть разделяет консерваторов и радикалов, не желающих останавливаться на «освобождении» султана-халифа и выступающих за создание в Анатолии общества, отличного от навязанного Стамбулом.