Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Тогда отгадай загадку: о ком речь идет? Воительница. Ездит на колеснице, которую сделала сама. Закрывается кожаным щитом. Бросает огромные камни и дротики. Разгоняет армии людей и не‑людей в одиночку или с собственной армией. Эта женщина сведуща в ткацком ремесле и торговле. Осчастливила рецептами новой посуды – хоть и пустяковой – стекольщиков. Усовершенствовала арфу. Изменила конскую упряжь – у здешних всадников ноги вставлены в какие‑то петли…
– Стремена, – вставил римлянин.
– Есть название, значит, вы их используете. Еще она ознакомила всех с горячим напитком из ячменя и цикория. И вот совсем недавно усовершенствовала пиво… За что ей искренне благодарна половина горожан. Нет, больше. Камбрийки любят пиво не меньше мужчин. И вся гильдия углежогов.
Замолчал– Совсем забыл, вот ведь память стала… Она девственница. И у нее большие серые глаза. Кто это?
Римлянин молчал. Пытался переварить. Ему не нравилось то, что он слышал. Но спорить было трудно.
– Она крещеная, – наконец, выдавил он.
– Мы не говорим об исповедании, – заметил друид. Ему все больше и больше нравился разговор. Он ощутил вкус к проповеди иноверцам – к проповеди с позиции не силы и меча, но истины. За ним были факты. За римлянином – нежелание верить очевидному. Преодолимое. – Мы говорим о том, кто она.
– По описанию выходит Минерва. Но этого просто быть не может! Она человек! Ее узнали как человека.
Жалкое сопротивление. Агония разума, цепляющегося за прежние предрассудки.
– Кто? Все местные жители уверены, что она богиня… Не такая, как христианский бог, и даже не такая, как римский Юпитер. Она из плоти и крови. Хочешь проверку? Когда ее дни? Главные, а не августовская суета?
– Откуда мне знать! Я христианин.
– Знать и соблюдать – разные вещи. Поверишь ли ты мне, если я скажу, что минервины в Риме приходились на весеннее равноденствие?
– Допустим. И что из того?
– Сегодня осеннее. Если то, что с ней случилось, обычный яд, подсыпанный в кушанье земной женщины, – она умрет до утра. Если же это болезнь, вызванная поворотом годового колеса, – в ней нет ничего опасного. И если она не умрет к утру, это богиня.
– А какая разница, богиня или нет? – риторически вопросил римлянин. – Все равно… Хотя мне нравится твоя версия, ирландец. Но если так, что Минерва делает в приемных дочерях у трактирщика?
– Боги – странные существа, – заметил друид, – а крещеные боги и вовсе непостижимы. Они и должны быть непонятными. А притворяться человеком – любимая игра богов. Или дело. Возможно, ей нужно занять чье‑то место. Для чего‑то. Ты знаешь о проделках Манавидана?
– А кто это?
– Морской бог. И большой ходок… Любимая шутка принять образ мужа.
Комес улыбнулся. При всех неприятностях гораздо приятнее быть обманутым богиней, чем влипнуть в историю по собственной дурости. А истории про идеального ходока Манавидана оказались достаточно занятными, чтобы под них дождаться рассвета. Тогда друид ушел расталкивать товарищей.
Нион Вахан, не отрывая глаз от ровно, очень ровно дышащей Неметоны, перегоняла в голове по кругу мысли. Привыкла. Что бы ни было вокруг – смотри на то, что действительно важно, а мыслить можно про что угодно. Так ее учили, и этот урок она усвоила очень хорошо – очень уж помогал. Не будь его, может, не было бы сейчас глупенькой пророчицы, была бы красивая черноволосая оболочка. Делающая только то, что скажут. Но лет с пяти она научилась убегать от учителей внутрь себя и там гоняла по кругу простенькие да глупые мысли свои. В том была главная ценность, что свои. Была и вторая – наружу не пробивались ни глупости, ни важное и интересное. И это сейчас снова пригодилось. Нион поспешно оборвала ценную мысль. Эта мысль ей сейчас не по чину пусть ее богиня думает. А Луковке довольно и мыслей, скажем, про сестер. Странные существа – сестры. У Нион Вахан их никогда не было. У нее и матери не было. Умерла родами. Была б мальчиком – мачехи б души не чаяли, обычной девочкой – затравили б до смерти. А так – отдали друидам. Отец при этом был весел – и тогда Луковка решила забыть его имя. Потом поняла – можно быть очень радостным снаружи, печальным внутри, а если там, в глубине, есть и кусочек не своей, божественной души, то и сама не поймешь, какое у тебя настроение. Но к этому времени имя надежно забылось. А друиды не напоминали. И в этом были правы. У Нион есть Неметона – не мать, не отец, не сестра. Ближе. Гораздо ближе.
А сестры – они странные. Любят друг друга – это хорошо. Это непонятно, как такое получается, без общей‑то души, но правильно. Эйлет и Сиан беспокоятся за богиню. Что непонятно: почему
– Луковка, это ты? – едва слышное.
Нион встрепенулась. Пусть у нее ничего иного нет. Только верность. Сильнее собачьей, нежнее дочерней. Но разве этого мало?
– Я всегда рядом. Если не прогонишь. Все сделаю. Скажи что.
– А что тут сделаешь?… – Слова давались с трудом. Приходилось их ловить как… как капли вина жаждущим ртом. – Кровь идет… Значит… заразы нет. Так всем и передай.
Неметона болезненно сморщилась. Челюсти напряглись. Губы, как их Нион ни смачивала, все равно выдавили капельку крови. Но ни стона.
– Ведьма говорила, у тебя есть трава, которая может снять боль.
– Опий? Нет… Расскажи, что снаружи… интересно.
Слова продирались сквозь горло, как зазубренный наконечник из раны.– Хорошо… А почему ты при сестрах притворилась, что спишь?
– Эйлет… всех позовет. Расспрашивать будет.
Нион захотела себе язык вырвать. Дрянь любопытная! Не лучше смертных сестер богини!
– Прости, что спрашивала… – вспыхнула виной. И торопливо заговорила, спеша исполнить просьбу больной. – Сначала тебя в храм занесли. Людей всех прогнали, чтобы воздух был. Мэтр Амвросий сказал, что яд виноват. Тогда все ворота закрыли и начали искать. Повара, что пир готовили, до сих пор все под замком. Хуже них пришлось только королю и варварскому послу. Король оказался кругом виноват – его пир, а хозяин за гостя отвечает. А тут не просто на пиру – за его столом отраву подносят! Тут и отец твой взвился. Знаешь, сколько людей твоего клана в городе живет? Мно‑о‑ого! И воинов сразу много собралось. Сколько пальцев на руках и ногах вместе. Те, кто в поход с тобой ходили, да местные, да твоя семья. Вот их Дэффид разослал ко всем воротам да на все стены – не доверял городской страже. А потом другие кланы своих привели. Стало как в осаде! Но главными все равно оказались твои родичи – все понимали, что они в своем праве и раз король не против, так пусть командуют. Так что Кейр взял восточные ворота, Эйлет – западные, северные – лично Дэффид. А на юге ворот нет, там луг заливной… Глэдис внутри осталась, со мной и лекарями. А у дверей храма твои большие встали. А в качестве командира при них – Эйра. Взяла щит, копье – и ну командовать. Видела бы ты их физиономии! Но ничего, скоро оценили – у Эйры голосок тоненький, почти как у тебя, и когда она кричит – все слышат. Даже кто очень не хочет. Что еще? Принц Рис тоже нашел своему войску применение. Приставил как охрану к послам. Он же на них подумал – не знаю почему, но тогда я была тобой и все‑все понимала. Что Дэффид подумал на короля, принц – на саксов, саксы – на епископа, епископ – на кого‑то, кого нет в городе, ученица твоя – на бога Мабона. Мне даже смешно стало. И о тебе очень беспокоюсь, и понимать стараюсь – а мне это трудно. Особенно командовать. Я ведь только часть тебя на самом деле. Поэтому я только один раз и распорядилась. Но ведь не подвела?
Неметона согласно взмахнула ресницами. И снова улыбнулась – до крови. Не удержалась. Уж больно молитвенно задала вопрос Луковка.
– Вот. Я твоим голосом говорила, кто будет слушать меня саму?
– Я, – выдавила Неметона. И даже ухом слабенько дернула.
– Спасибо. Ты правда меня слушаешь? То есть чего я хочу, а не когда я рассказы рассказываю, вот как сейчас? – В другое время Нион бы от счастья прыгала. Сейчас сил на это не было. А оттого вдруг приблудилось понимание, такое, что ладошки рот закрыли. – Ой! Ты же меня насквозь слышишь… Ты, пожалуйста, не делай всего, чего я хочу. Я иногда злая бываю. Нажелаю кому‑нибудь гадостей, а потом сама жалею. Или, по крайней мере, делай не сразу.