Кембрия. Трилогия

Коваленко Владимир Эдуардович

– Грешна, – резанула Немайн.

Ушла в темноту. К колеснице. Клирику давно не было настолько паршиво. Возможно, никогда. А как еще может чувствовать человек, который, в первый раз в жизни, презирает сам себя? За трусость. Он мог попытаться спасти рыцаря. Откуда‑то знал, что нужно делать – так же, как на стене атакованного викингами города. Но – не поверил в себя. И не набрался наглости делать операцию. Сложную. Наверняка бы ничего не получилось, и он бы попросту зарезал раненого – мучительно, а не коротким ударом. Без анестезии, даже без толкового обеззараживания… На глазах друга. Но шанс был. Заткнуть тампоном артерию. Пробить в легком еще одну дырку, спустить кровь. Заткнуть

обе раны чем‑то плотным, что бы воздух не проходил. И звать викария, потому что конец был бы тот же! И все‑таки это была бы попытка спасти. Шанс. Ведь бывают чудеса. Хотя бы просто из математической статистики… А он из собственных страхов убил человека. Боялся неудачи. Вот и сделал то, что получилось наверняка, – ударил в сердце. Вполне удачно… А сидеть рядом, сложа руки и молиться, как тот же сэр Эдгар, не смог. Зато с опозданием вспомнил, что в самой дорогой из травных аптечек, выданных Сущностью, был опиум. С собой его не взял: к чему, мол, славным валлийцам болезнь английского солдата? Про то, что не все могут успеть ею заболеть, не подумал… К злости на свою трусость и нераспорядительность прибавлялась злость на нынешнее тело, которое украдкой роняет слезы, что, щекоча, бегут по щекам, вдоль носа, смачивающие соленым сжатые в белую щель губы. Его‑то Клирик в основном и наказывал – нудной и совсем для него непростой работой: пришивал заплаты на пробоины в щитах, прикрывающих колесницу. Толстая кожа совсем не хотела протыкаться туповатым шилом местного производства, приходилось налегать всем весом, да и усталость накопилась – тонкие сухожилия не хотели лезть в упруго затягивающиеся дырки, но шить мертвую вещь было куда легче и приятнее, чем кровоточащую, подрагивающую он боли, сочащуюся кровью и уксусом – вина в округе не водилось, а обеззараживать надо. Каленое железо отчего‑то вызывало стойкие ассоциации с болевым шоком и некрозом тканей… За неторопливым ритмом трудных движений незаметно накатило забытье. В кошмаре было жарко. Замершие лопасти вентилятора под потолком. Сырой жар из решеток климатизатора. На восстановление энергоснабжения после бомбового удара конкурентов с севера потребуется несколько часов. А решать нужно сейчас. Сзади мелькает тень стюарда.

– Как приказано, сэр. – В голосе легкое недоумение. В руках – вожделенный ящик аккумулятора.

Ну для него обычный летний денек. Почти прохладный. А для европейца? Да даже для арабов – эти‑то привыкли к сухой жаре. Но людям заказчика аккумуляторы принесли всем. А из концерна…

Скафандр‑климатизатор – штука недешевая. Впрочем, Клирику приходилось мотаться по миру от Антарктиды до Калахари, так что, когда он купил эту штуку, никто не удивился. Когда пару раз надел в Москве – и вовсе сочли, что человек дорвался до новой игрушки… И не сделали правильных выводов – что эта штука удобна и заменяет любую верхнюю одежду. Кроме официальной. А в некоторых случаях и отлично прячется – если та достаточно свободна и широка. Вот как теперь.

У генерального тоже есть скафандр. В номере. Не стал одевать на переговоры. Верно, не влез под английскую тройку. У арабов таких проблем нет. Как и у Клирика, выглядящего сущим Лоуренсом Аравийским – загорелым европейцем в традиционном восточном одеянии. Остальные служащие концерна либо пожадничали купить скафандр, либо не могли себе позволить такую роскошь. Купить служебные господин генеральный, разумеется, не распорядился. Теперь русская делегация сидела мокрая от пота – до кончиков галстуков. И должна была бы быть готова на все – лишь бы переговоры закончились. Вся, кроме одного человека. Которого и держали на такие случаи…

Уже через несколько минут генеральный сдался. Струйки пота текли по лицу, рука непроизвольно потянулась к сердцу.

– Дальнейшие переговоры проведет господин экстраординарный директор, – сообщил он, – которому я полностью доверяю в данном вопросе. Все сказанное им можете расценивать как сказанное мной, господа.

Заказчики кивнули. Чужих генеральный никогда не подставлял. А Клирика они знали. Догадывались, что, раз дело доверено ему, дела плохи. Потому беспокойно зашевелились. Но поначалу все шло мирно. Только унесли пару сомлевших русских, да Клирик куда‑то отослал – бегом, бегом – секретаря. И господин экстраординарный директор принялся тянуть время. Час за часом. Наконец, его секретарь вернулся – как раз в служебном скафандре, сзади стюард вприпрыжку тащит батареи – протянул цилиндрик ручного компьютера.

Клирик

вытянул тонкий лист экрана. Секунду читал. Затем обвел глазами конференц‑залу.

– Ну вот, – сказал он, – мы и добрались до серьезного разговора. А именно, до разрыва концерном всех текущих соглашений. Я не намерен вести дела со стороной, применяющей бомбовые удары для изменения климата на переговорах. Точнее, имитацию таковых, довольно грубую… Кроме этого, информирую вас, что в качестве неустойки и компенсации морального и медицинского ущерба концерн намерен сохранить все возводимые нами в этой стране объекты за собой.

– Но решения правительства о предоставлении концессий нами не будут корректироваться, – заметил шейх, и тут окно вздрогнуло. Над городом шли истребители‑бомбардировщики с опознавательными знаками, не принадлежащими ни одному государству мира.

– Разумеется, будут. После того, как будет изменено правительство. – Клирик по‑акульи улыбнулся. – Кого мы поставим, я еще не знаю, но мой добрый друг из "Экзекьютив солюшенз" уверяет, что в стране, в которой есть четыре непримиримых оппозиции, хоть одна, да примет наши условия…

Грохот нарастал. Небо расцвело парашютами. Один из десантников быстро – очень быстро, но это же сон – спустился, завис напротив окна. Расколотил стекло бронированной ногой, и, откинув прозрачное забрало, слегка грязное от жидкокристаллических меток, шагнул внутрь.

– Привет, дружище! Через недельку мы передадим это государствишко вашей СБ, – сообщил он. – Как хорошо, что тебе нарастили опцион – ты сразу стал постоянным клиентом… Скидка в десять процентов на каждый государственный переворот в мелкой и тридцать в крупной стране тебя устроит?

– А почему в крупной так дешево?

– Потому, что там ваше СБ с формированием новой армии не справится, и контракт будет длительным… Но черт побери, мы же с Хайфона не виделись!

Он шагнул вперед и, не соизмерив силу экзоскелета, с чувством встряхнул Клирика за плечи.

И тот проснулся. Так Анна наставницу и застала – с шилом в руке, навалившейся на щит. Шило осторожно забрала, а щит – чем не подушка? Облака уже зарозовели снизу, намекая на скорый рассвет. А потом было утро. Куда хуже ночи. Сэра Кэррадока к утру так и не нашли. Исчез, будто и не было. А все рыцари хором твердили, что в лес он въехал с ними. Тут и припомнился давешний поцелуй в лобик. Нужно же было на ком‑то выместить горечь потерь. А заодно и всю глупость свалить на ту же, на рыжую… Резвость в резании голов – Кэррадока. Избыточную решительность – Эдгара. Общее шапкозакидательство. Сыграла роль и зависть – Немайн так очевидно собрала в конце боя все лавры, заставив "красных курток" сдаться себе… Анна заметила, что со многих голов пропали ольховые венки. Почуяла мимолетную тяжесть бросаемых исподтишка взглядов. Поняла – дело не ладно. Принялась расталкивать сиду. Как раз управилась, когда к колеснице явился сам командующий. За спиной – королевские рыцари. Все, кто жив и цел. Все семь. Вид отчаянный. Руки на рукоятях мечей, иные и из ножен показались. Получалось любопытно: добровольцев кланов нет, окрестных ополченцев – тоже. Одно хорошо – рядом с вальяжной ленцой расположились норманны.

– Сида Немайн?

Тон у сэра Эдгара официальный. Значит, гадость приготовил крупную.

– Слушаю тебя… – А вот Немайн то ли не проснулась, то ли не совсем здесь. Провела рукой по лицу, размазав смазку, чужую кровь и утреннюю свежесть, сбила шлем ободом на затылок. Получилось немного воинственно и очень вольно.

– Как командующий этой армии, обвиняю тебя в измене и причинении вреда товарищам, павшим и покалеченным из‑за неисполнения тобой своего долга. Как христианин – в принесении человеческих жертв. Как представитель короля, требую сдать оружие. Как судья…

Вот тут сида проснулась. И перебила:

– Затыкаешься и слушаешь! – Голос сиды скорее походил на визг, и перебить его, неверное, было нельзя даже снеся голову с плеч. Железо по стеклу – скребло душу, и в самой гадкой форме. – Я головы резала? Я ночью в лес дуром перла? Твоей кавалерией? Ты плясать от счастья должен, что жив, что победил! Немочь дурная, обвиняет! Когда сам не способен выполнить последнюю волю друга. На сиду грязь свою свалил… Поди прочь. И подручников забери. Подале.