Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Я займу твое место. От клана. Ты меня понимаешь?
– Ты умная, Анна. Хорошая… Я чуть‑чуть соображаю. Потом буду больше. Наверное…
– Кивнешь, когда надо? Сможешь?
– Да… Ох напасть, – чуть опустила взгляд, – напасть ты моя ненаглядная…
Викарий чуть слезу не пустил. С Августины‑Ираклии можно было писать Мадонну. И как этот свет неземной сочетается с той яростью, которая встает из глаз гневной базилиссы? Пожалуй, силой чувства. Теперь понятно, как она могла спастись, когда схватили ее сестру и мать. Ярость отбрасывает, любовь смиряет…
Снова картина встала перед внутренним
Любимый голос заставил Кэррадока поднять взгляд. Он сразу понял, что сиде не до него, что она ничего не заметит. И залюбовался. Забыв сомнения, потому что сида не могла быть злом. Пусть он ее недостоин – но хоть она достойна любви. А значит – его боль и его крест остаются с ним. Плакать было нужно. Но рыцарь улыбался. Впрочем, многие улыбались… Хмурился сэр Эдгар. Вот и уел сиду! Ответ оказался куда интереснее… Какой бы приговор он теперь не вынес, одно существо напрочь выпало из‑под власти командующего. И к добру. Казнить младенцев – штука неприятная. А больше несмышленышей среди красных курток не нашлось… Выходило, что сида поступила правильно. Укусила, но не в ущерб, а в пользу. Странная. Как хорошо, что остались только суд, дневка да возвращение в город. И целый год король не будет призывать на службу исполнившую свой долг сиду!
– Мы нас окрестим, вот прямо сейчас, только батюшка Адриан освободится, – сорокой трещала над младенцем сида, любуясь. – И вырастет из нас хороший валлиец, а не бандит какой‑нибудь. Как же назвать‑то, а? Надо, чтобы и короткое имя звучало, и полное вышло подлиннее, да покрасивее… А полное имя у нас будет длинное, вот слушай, что к нашему добавим: ап Немайн, ап Дэффид, ап Ллиувеллин, ап Каттал, ап Барра, ап Карган, ап…
Малыш, видимо, испугался причисления к такому длинному роду. И заорал.– Кушать хочешь.
Откуда‑то Немайн точно знала, что новообретенный сын именно проголодался, а не описался, к примеру. Затравленно оглянулась. И протянула бывшей матери: мол, покорми. Но из рук не выпустила.
– Не отдам! – объявила сида, глядя, как малыш с ее рук сосет чужую грудь. – Никому не отдам… Ну почему у меня своего молока нет… Ребеночек есть, а молока нет…
– Наставница…
– А?
– Вот. Надевай. Через голову… Осторожней. Вот так, теперь пропустим край под ремень, вытянем наружу… Да никто не посмеет у тебя маленького забрать.
– Что это?
– Твой плед. Свернутый для переноски ребенка. В холмах так не носят? И зря, очень удобно. Руки не заняты… Я и двоих так таскала. Средних своих, близнят. Один на левое, другой на правое плечо. Так и вышли – один ангел, другой чертенок, а лица одинаковые… Скажи, если можно, отчего тебе этот разбойник так глянулся?
И только тут схлынуло. Нет, ребенок не превратился в привычную Клирику
– Потом. С губ на ухо… А теперь надо кормилицу искать. Слушай, Анна, по хуторам младенцы часто мрут?
Знания о Средних веках подсказывали, что часто. Но валлийцы были весьма здоровым народом.
– Бывает… А еще, сама знаешь, маленьких крадут. Иной раз не возвращают даже после того, как подменыша узнают… Конечно, если рядом приличные тилвит тег живут, еще можно как‑то договориться. Но именно здесь крепость Гвина неподалеку, и все холмы у ней в подчинении. Подменыша можно даже убить, да без толку, своего не вернешь. А молоко остается. Бывает, озерные шалят, пацанов крадут… У них своих мало. Но это редко. Поход окончен. Поездим, поспрашиваем. Такие вести расходятся… – Анна смерила взглядом «фэйри». – Ступай к своим.
Наклонилась, прошептала в ухо:– Этой, мы, пожалуй, казнь отложим. Пока другую кормилицу не найдем. Многие у фэйри по такому делу прирабатывают. А уж коли не в холм, да за те же деньги, да к сыну самой Немайн… Любая охотно пойдет. Хоть какая благородная.
Судебное заседание ожидалось очень коротким. Роли были уже распределены. Судья – сэр Эдгар. Для пущей важности поднялся в седло. Представители кланов. От Вилис‑Кэдманов – Анна. Никто из своих возразить не посмел. Викарий – юрист‑консультант, а заодно – секретарь суда. Разложил письменные принадлежности: перья, чернильницу – любопытное местное изделие, которое можно перевернуть вверх дном, и ни капли не прольется, и пергамент. Скобленки, разумеется. Много чести разбойникам – новенькие листы на них пачкать. Присмотрелся…– Не понимаю! Эти скобленки – протоколы процесса Немайн! Совсем не затерто: " Передайте пирожок с курятиной…" Вот что у вас в Камбрии хорошего, так это кухня…
– Точно, поесть мы любим, – согласился один из видоков. – Но тебе повезло с поварихой. Даже Гвен так не умеет, а Альме всего двенадцать – а вот умеет же! Некоторые, по слухам, нарочно болеют – чтобы кусок пирога у врача в доме перехватить. Вдруг повезет и стряпала Альма?
Викарий не слушал. Он вытаращил глаза и продолжил изучать тонкую кожу, как будто от тщательного разглядывания полузатертые следы букв на ней могли поменяться.
– Но как?! Их же положено хранить пять лет! – стонал он.
– Они твои! Так ты и объясняй как.
– Я в королевском архиве спросил скобленок! И сунул во вьюк не глядя…
– Сэр Эдгар, от имени короля говоришь ты, – встряла Анна. – Как это понимать?
– Я вообще ничего не понимаю в крючкотворных делах. Но если грамота бесполезно валяется, ее следует выскоблить и пустить в дело. Таково мое мнение, которое и филид, хранитель архива разделяет.
Грек схватился за голову.