Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Это малый сабантуй, – сообщила «барабашке» Немайн. – Это даже разочаровывает. Посмотрим, на что ты еще способен, "братец".
Встала. Вытерла перепачканные в коричневой влажной земле перчатки о рясу. Вырвала длинную метелку какого‑то полевого злака, сунула в уголок рта. И не торопясь, словно на прогулке, пошла наверх.
Она проделала больше половины пути, когда душу сжало великанским кулаком. Вершину холма заволокло смертельно холодным туманом, трава под ногами стала седой. Немайн била дрожь. Но на этот раз она даже не упала. А спустя несколько секунд, когда трава снова позеленела, а туман растаял, сделала шаг вперед. Еще. Потом еще. Хотелось бежать
Когда перед глазами встали черно‑зеленые скалы вершины, похожие на остатки сгнившего зуба, холм закричал снова. Прямо перед глазами встали ряды фигур в белом, дневные тени тянули бесконечные руки к Немайн.
Сида не побежала, но упала. И в землю вцепилась, будто на отвесной круче.
– Выживу, – бурчала под нос, – наплюю на все, начну учиться вышивке. Гладью, крестиком и всяко. И вообще, немецкие три «к» – правильная штука: Kuchen, Kirchen, Kinder – кухня, церковь, дети!
И поползла вперед. На вершине было голо. Черные и бурые скалы как гнилые зубы торчали из вереска. Никого и ничего.
– Я еще тут? – удивилась Немайн, отнимая от ушей дрожащие руки. – Как странно. Но раз так… Господи, не дай попасть под это на вершине! Ну… встала. И пошла!
Клирик был зол. По инерции – на себя. И все повторял себе и повторял, что, если не решит задачу с холмом, вернувшись в город станет обычной девчонкой. Насколько вообще позволят. А, видимо, позволят, смирятся. Выйдет замуж, будет доить коров, как озерные… Кстати, интересное прочтение девиза: "Негоже лилиям прясть". А гоже лилиям карабкаться по палеозойским отложениям? Юрской складчатости, кайнозойского подъема? Но что же это за дрянь? Ктулху, как и первой уэльской ночью, не фтхагн. Но тогда что это было? Неясно. Но понятно, что без плана действий и гипотез, лезть наверх больше не стоит. Для Эдгара с компанией это магия. А с нормальной, естественной точки зрения – феномен. Скорее всего природный… А, вот ты где. Ну здравствуй, «братик». Как же тебе сделать "прощай"?
Случайный казус выветривания – и вершина холма запела неслышимую людьми песнь. Вроде той, которая доносится от гребней морских волн. И в которой главное совсем не басовитые стоны, которые в состоянии расслышать человеческое ухо. Эти породили название. А табу и суеверия произошли от звуков с так называемой частотой страха – от семи до семнадцати колебаний в секунду. Вызывающих инстинктивный ужас и расстройства зрения.
Вот она – дыра. Полтора на полтора метра. Внутри пещера. Объем можно посчитать – приблизительно, исходя из формул для резонатора Гельмгольца. Но внизу! А потом засыпать эту дрянь! Стереть! Уничтожить! Но снизу…
И сида, очертя голову, бросилась бежать к подножию. Сэр Эдгар был прост и категоричен.– Нападение на посла есть начало войны, – сухо объявил он. – Сразу предупреждаю вопросы: это уже не зависит ни от короля, ни от собрания кланов. Этой армией все еще командую я. И я не позволю такого обращения с подчиненными мне людьми, греками, сидами или кем‑нибудь еще. Посему вопрос: леди Немайн, ты сумеешь еще раз дойти до вершины? И спеть? Понимаю, что неприятно, но другие просто не смогут.
– Дойти смогу. Находиться там достаточно долго –
– Как?
– Засыпав вход в тулмен. Точнее, забросав с расстояния.
– Но… Метательная машина?
– Точно. Большая метательная машина. Очень большая.
– Сделаем. Расскажешь, что нужно. Теперь фэйри. Гвин их не выкупил. Типичная шутка сида – не солгал, просто не стал разговаривать.
– Их выкуплю я, – предложил викарий. – На постройке машины все равно нужны рабочие. Эти обойдутся дешево. И добрых чувств к предавшему их испытывать не будут.
– Они разбойники, а не плотники.
– Черная работа неизбежна, – заметил викарий. – К тому же я немного представляю себе машину о которой идет речь. Взводить и спускать ее – опасное занятие. Вдруг что сломается? Пусть лучше этих убъет.
Командующий задумался.– Тогда тебе не стоит их выкупать. Эти фэйри захвачены нами и как существа бездушные являются скотом короля. И мы можем их использовать на всех работах, которые потребуются, кроме тех, где нужны мастера. Но надо шельмовать, чтоб издали видно было – опасный народ, без душ…
– Шельмовать обычно? Опаление волос?
– Волосы отрастают…
– Можно уши отрезать. Один такой уже есть, – встрял викарий. Для византийца наказание такого рода было делом обыденным.
Вот так и получились "диведские фэйри". Как ни странно, многие из них к этому времени судьбу свою приняли и едва не удовольствие получали, оказавшись мифологическими персонажами. Пусть и отрицательными, вроде Вечного Жида. Все исправно просили каждого прохожего христианина молиться за них, вели себя тихо и покорно, работали усердно.
С наймом плотников возникла проблема. Не потому, что не было желающих получить половину воинской платы. Были. У сэра Эдгара не оказалось денег. Каких‑то десяти золотых, как заметила сида. Это ее очень удивило. Но сразу полезла в широкий пояс и предложила заем. Сэр Эдгар согласился и ожидал увидеть монеты – но увидел листки пергамента. Типичная уже годовая расписка Немайн – на этот раз на ползолотого и безо всякого серебряного паритета – мастеровых вполне устроила. А вот командующему пришлось читать мелкий шрифт. Пусть и чертежный, четкий. Почитал, покряхтел, убедился, что убыток со временем капает в сторону сиды, – но король обязуется вернуть указанные суммы в течение трех дней после возвращения в город. Подписал. И еще раз убедился, какие же сиды язвы. Немайн поинтересовалась:
– А у короля в казне десять золотых есть? Я туда не заглядывала.
– Чем‑нибудь отдаст, – буркнул командующий.
Ушастая немедленно хитро сощурилась. Видимо, начала придумывать чем. Но дело закипело. Пока собирали людей, пока заготавливали лес – сида сказала сколько, шли дни. Клирик с интересом обнаружил, что ухитряется жить, будучи практически прикованным к грудному ребенку. Который, между прочим, не только хнычет, но и орет. Что для треугольных ушей почище колоколов громкого боя. Когда спал больше двух часов подряд – забыл. Зато ухитрялся дремать в любую свободную минутку. Сны, разумеется, ушли. Какие тут картинки прошлого? Просто смыкаешь глаза и подпрыгиваешь от тревоги, которая для тебя – тело тут не переспорить – куда значимее боевой. И откладывались в сознании афоризмы типа: