Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Да, это он, – печально объявил сэр Эдгар. – Открывайте… Добро пожаловать, мой принц.
– И принцесса! – Медведю – медведица. Такая же щуплая, но голос… И где он помещается?
– Простите, прекрасная Гваллен, я не сумел вас разглядеть за поднятой пылью.
– Да, мы с Рисом любим быструю скачку! Но теперь нам нужно по бочке горячей воды на нос и по две на носик!
– Но почему именно так?
– Потому, что вторая понадобится вечером, за день мужчины успеют перепачкаться… Ого! Что это вы тут строите такое? Кот?
Котом валлийцы называли почти любое осадное сооружение. Самые маленькие называли крысами.
– Ну это скорее лев,
Бас дрогнул. И только тут Клирик сообразил, насколько молод его обладатель. Хорошо, если семнадцать исполнилось! И вот этот мальчишка отправляется на войну – с женой, друзьями и подругами. Кстати о жене – Гваллен выглядела взрослее мужа. Возможно, из‑за дорожной пыли.
Только ворота сомкнулись за его отрядом, только отвели тяжело дышащую лошадь, как принц бросился к недостроенному мангонелю. И налетел на монашку с ребенком. Ну а какая девушка еще в рясе ходить будет? Образ портил только шлем, лихо сдвинутый на затылок…
– Извини, сестра… – И сунулся было вперед. И был ухвачен сзади за рубаху.
– Стоять! Не лезь, убъет.
– Кто убъет? – спросил недоуменно принц. – Кого?
Но остановился.– Видишь вон того типа с топором?
– Вижу. Высоко как…
– Видишь, какое здоровое бревно он обтесывает? Что‑то оно не лезет в паз…
– Толстое, да…
– Вот. Во‑первых, если что‑то пойдет не так, бревно упадет вниз. И если на тебя, Гваллен плакать будет, так?
– Не буду, – сообщила подошедшая принцесса. – Кто так умрет, тот не достоин моих слез. Я просто буду сидеть, как собака, на могиле… А потом, если мой муж не будет тебя слушаться около твоей машины, его убьешь ты, Неметона. Я права?
– Не‑а. Это сделает вот тот бородач. Стройкой руководит он, я только советую. Так получилось.
– Это Неметона? – удивился принц Рис. – А уши где?
– Под шлемом. А глаза снаружи, муж мой! А еще у нее под рясой шитое платье и шелковая рубашка. У меня тоже такая есть! А это у тебя кто?
– Сын. Мой.
И попыталась заслонить от внимания.– А у него тоже уши острые?
– Нет. У него обычные уши… Леди Гваллен, пожалуйста, не беспокой моего сына. И не проявляй к нему излишнего внимания. Мне это очень неприятно. Увы, все сиды так устроены…
– Да? Вы так любите детей?
– Ршшрр. – Сида рычала игрушечно и комично, но намека хватило.
– А что нужно сделать, чтобы осмотреть кота?
– Это не кот, это мангонель. Машину придумали франки, оттого и название. А нужно поговорить с одним бородатым типом.
– Тем самым, который убъет?
– Именно. Он расскажет, как себя вести. И заставит одеть шлем. Раз появишься на стройке без шлема или учудишь что – больше не пустит. И не посмотрит, что брат короля. Ему на это наплевать…
– Большой зануда, – подвел итог Рис, – но ничего, уговоримся. Я умею быть хорошим. Жена подтвердит.
– Достаточно того, что я его жена.
– Вот именно. Сама меня выбрала, кстати.
– Ерунда. Выбирает всегда мужчина.
– Но я‑то выбирал из тебя одной!
– Тогда ты счастливый человек, – подвела итог Немайн. – Который сперва отдохнет с дороги, устроит свое счастье поудобнее, пройдет инструктаж по технике безопасности у Эгиля или Харальда, а потом уже полезет под бревна. А жена
– Уши покажи, пожалуйста, – попросил Рис.
Немайн вздохнула и сняла шлем. Уши расправились. Встали торчком. Легли как перед атакой. Свисли к плечам. Снова поднялись. Дернулись. Ищуще пошевелились.
– Ну как? Понравились?
Парочка молчала, глядя во все глаза. Онемели. Немайн ждала. Первой дар речи обрела Гваллен.
– Дай потрогать, а?
Немайн свесила уши к плечам.– Ну пожалуйста, ну хоть погладить…
И гладила. Почти полчаса! Но, правда, очень осторожно. Как царапучую кошку. Пока не согрелась вода в бочках. Клирик ринулся «домой» – в палатку. Откинул полог – внутри девушка. По меркам двадцать первого века – девочка. Сидит по‑японски, на пятках. И именно как японка – привычно и ловко. Нормальный европеец, конечно, и не так может свернуться. Но удобно не будет. А эта естественна. У Клирика даже картинка перед глазами нарисовалась: девчушка снимает гуттаперчевую маску. Представляется: полковник Хидзиката, токийская военная полиция! Достанет из воздуха катану – и хрясь напополам! Стало весело, дальше незваную гостью рассматривал улыбаясь. Для верности обошел кругом. Одежек только две – по валлийским меркам нищета. Верхняя, синяя, чуть коротковата для приличной дамы – так бритты поступают, когда нет денег на два разных платья – для работы и для представительства. А вот грязной каемки по краю нет. Так что не работала она в этом платье и даже ходила недалеко. Рукава узковаты, да еще и перехвачены красной тесьмой на запястьях. Рубашка – краешек торчит – по подолу вышита, и довольно тонко. Кажется, льном. Вот и все. Кто бы ты ни была, милочка, а опыта тайной службы у тебя нет, и прокол детский – бедное платье поверх богатой рубахи. Тоже чистой, а ведь вся грязь липнет на тот подол, что длиннее, в этом Клирик уже убедился. В волосах простые роговые гребни, без резьбы. Никакого намека на клан нет.
И вообще, выглядит чуточку знакомо. А вот ведет себя – нет. Собственно, никак себя не ведет. Разве дышит. Пахнет вишневой настойкой. Самую чуть. Ждет? Хм. В эту игру могут играть двое. И отчего не проверить, как тело эльфийки отнесется к японскому стилю утонченности?
Хорошо отнеслось. Клирик уселся рядом – хотя с эльфийским зрением это было и неудобно, гостью он видеть не мог. Зато прекрасно слышал. Ровное дыхание, больше ничего. Минуты шли. На пятках оказалось уютно. Самое то для отдыха. И для ухода за ребенком, вон как на коленях удобно умостился. Или – любимым человеком… Настроение испортилось. Улыбка не сползла с лица Клирика – выцвела. Но наконец тишина закончилась. Не детским плачем, как ожидал Клирик. Словами.
– Ты права, – сообщила гостья. – Так проще.
И снова замолчала. Потом прибавила задумчиво:– Я – это ты, но ты не я. Не только я. Но меня достаточно… Или нет?
Клирик решил, что да. По крайней мере, что еще сказать, кроме банального "кто ты такая?", не додумался. Но гостья вела себя непросто, и захотелось подыграть. И переиграть.
Гостья встала, поклонилась – низко, но с достоинством – и отбыла. Только тут в палатку вернулась Анна, призналась: