Кентавромахия
Шрифт:
Поник и обескрылел.
Быть может, потому
Скучаю в самом деле
В загадочном Крыму,
В прекрасном Коктебеле.
10-11 августа 1971, Ослиное гнездо
(17)
Карман мой пуст, но голос чист
И лёгок посох мой.
Феодосийский жёлтый лист
Я увезу домой.
Легчайший символ этих мест,
Прозрачный, как перо,
Взамен
Он — всё моё добро.
Ребяческий весёлый свист,
Заплаты, хвастовство,
Феодосийский жёлтый лист —
И больше ничего.
11 августа 1971, Ослиное гнездо
* * *
Ты, говорят, разошлась
С мужем своим... Это странно...
Только-то? — Старая рана,
Вижу я, прочно срослась.
Впрочем, признаюсь: задето
Сердце моё, но слегка,
Неким подобьем толчка.
Если не выдумка это,
Было бы грустно узнать!
Было бы, право же, грустно
Письменно или изустно
Заново все начинать.
8 ноября 1970
* * *
Настанет мой черёд
Шагнуть в слепую бездну,
Во мрак летейских вод.
И вот, когда исчезну, —
Утонет эта весть
В созвездиях и травах —
И будет всё как есть
В её чертах лукавых.
И будет в этот миг
Ничуть не меньше света
И мудрости, и книг...
Когда случится это,
Не станет тишина
Сопутствовать вплетенью
Нелишнего звена
В круговорот движенья.
Но будет в этот, миг
Любовь за то в ответе,
Чтоб подарить других
Взамен меня планете.
10 ноября 1970
* * *
Вот твой портрет. Ты здесь не Беатриче.
Былых тосканских черт в помине нет.
Откуда взялся этот облик птичий?
Передо мной усталости портрет.
Ты в зимнем здесь, и взгляд куда-то мимо,
Задумчивый, направлен. В нем испуг
И пустота. Один давнишний друг
Прислал в письме мне этот странный снимок.
Должно быть, в спешке и без настроенья,
В другие погруженная дела,
Снималась ты. Ко дню рожденья
Мне эта почта прислана была.
Да, снимок неудавшийся. А всё же
На нем, усталая и не моя,
И смутная (засвечены края)
Ты мне веселой, той, моей — дороже.
11-12 ноября 1970
* * *
Осени карнавал,
Тот, что вершил круженье
Листьев, — весны крушенье
Мною ознаменовал.
Но
Тихою грустью полон,
Просто черту подвёл он
Взаимосвязи лет.
Еле приметный след
Он по себе оставил:
Несколько скучных правил,
Писем, ночных бесед.
Я бы его назвал
Столпотвореньем лета,
Если б не знал, что это
Осени карнавал.
12 ноября 1970
* * *
Погода на дворе — ни осень ни зима.
Снег было лёг, да стаял. Сыро, грязно
И скучно. Отчего? Вот пища для ума!
Но образы в мозгу проносятся бессвязно...
Примусь читать — всё то же. Спят благообразно,
Пылятся над столом ученые тома.
Как ночь темна... Скупясь, отсчитывает Хронос
Минуты длинные, повсюду тишина,
Лишь лампа от стола бросает узкий конус,
Да полка книжная слегка освещена.
Вот умных книжек ряд... Чему научит он нас?
Не всюду ль в них сомненье — истина одна?
Их много набралось... Скольжу пристрастным взглядом
По толстым переплетам, уходящим в тень.
Монтень и Вяземский — они случайно ль рядом?
— Что знаю я? — весь век свой повторял Монтень, —
По мановению чьему приходит день
И ночь? И что есть Бог, земля и атом?
Не более дала его судьба земная
Петру Андреевичу Вяземскому. Он,
Свой лимб восьмидесятилетний завершая,
Такой отвесил современникам поклон:
— Я жил, не разумея, для чего рожден,
И умер, не поняв, зачем я умираю.
22 ноября 1970
* * *
Ключ к нормальной нашей речи —
Эпохальный эпос сечи.
Напихаю в уши вату.
Прочитаю Илиаду.
Олимпийцы-боги! В стане —
Беотийцы, афиняне:
Кто в доспехах и каратах,
Кто в прорехах и заплатах, —
Всех обида мучит злая
За Атрида Менелая:
Мол, сломаем эту стену
И поймаем мы Елену!
Будут крыты златом шканцы
И убиты все троянцы,
Враг давнишний... Всех огнем бы
Вместо пышной гекатомбы.
Это блюдо сварим живо —
То-то чудо, то-то диво!..
Над землёю этой грешной
Следом бою — бой кромешный.
Где твой парус, бог скитанья?
Я прощаюсь, до свиданья!
26 ноября 1970
* * *
Что тебе не спится, мельник?
Чёрт ли вертит жернова