Кероглу.Азербайджанский народный эпос.(перепечатано с издания 1940 года " Кёр-оглы")

Автор неизвестен

Улучив минуту, схватил он Эйваза за плечо и стиснул жилы. Потемнело в глазах у Эйваза. Весь мир закружился перед ним. Увидал Кероглу, что Эйваз пропадает. Не выдержало сердце его. Крикнул Кероглу так, что содрогнулись горы и скалы, и пропел тогда он:

Жизнь и душа моя, Эйваз Взгляни, не опуская глаз, Чтобы в сердца друзей сейчас Вошла печаль — не допусти!

Потом обернулся к стоящей на площади Хури-ханум и пропел:

Стоит она, как горный хан, И смотрит, смотрит как султан. Как хищный

сокол, сквозь туман, В бой, где сверкает сталь, — пусти. Клинок сверкает впереди. Закрыты другу все пути. Я Кероглу, чтобы в груди Была печаль — не допусти.

Слова Кероглу словно влили силы в Эйваза, и он вырвался из рук Араб-Рейхана.

Восторженные крики удальцов понеслись к небу. Прошелся Эйваз вокруг площади и пропел:

Кероглу отдал приказ — Должен, должен я твою Голову разбить сейчас, Должен, должен я твою. Как у волка — щелк зубов. Саблею пролью я кровь, И потом отнять любовь Должен, должен я твою. Я Эйваз, мне — побеждать. Услужу Хури опять — И забвению предать Должен имя я твое!

И словно разъяренный лев, накинулся он на Араб-Рейхана. С первого же удара простер его на землю.

Не давая опомниться, сел ему на грудь и теперь сам стиснул, как тисками, плечи Араб-Рейхана. На губах Араб-Рейхана выступила пена. Увидел это Кероглу и пропел:

Попал ты в страшную беду. Арабоглу, [129] Арабоглу! Окутал саваном себя Арабоглу, Арабоглу! Без дани будет жизнь плоха, Без жизни и земля глуха. Ты — тлен, ты — нечисть, ты — блоха, Арабоглу, Арабоглу. Ты Кероглу теперь узнал, И род его, поверь, узнал, С тобою шутку я сыграл, Арабоглу, Арабоглу!

129

Арабоглу — сын араба.

Эйваз, выпустив вдруг плечи Араб-Рейхана, схватил его за пояс. И крикнув: «Уповаю на твою помощь!», поднял Араб-Рейхана на воздух, со всего размаха бросил наземь и снова сел ему на грудь.

Вся площадь пришла в ликование. От криков восторга звон стоял в ушах.

Посмотрел Кероглу с высоты минарета на Араб-Рейхана и запел:

На вершинах высоких гор Непогода, туман бывают. Снег идет и сугробы лежат, Злые ветры, бураны бывают. Коль силен, благороден игид, Коль рука у него не дрожит И скакун у него знаменит — Острый меч и багряным бывает. Если друга свойского нет, Полководца у войска нет И сражений геройских нет — Горе поздно иль рано бывает. Хищный сокол летит, высок, Он

охотится у осок. Кто в краю чужом одинок, Тот несчастен, обманут бывает. Не кичись, не ярись, подожди, Острый камень не жми к груди, На ристалище не выходи — Стан могучее стана бывает!

Кероглу сделал знак Эйвазу. Тот вынул кинжал и приставил его к горлу Араб-Рейхана. Потом обернулся к Кероглу, узнать, чего он хочет.

Кероглу сказал:

— Эйваз, как-то раз в честном бою я победил его и подарил ему жизнь. А он предательски поступил со мной. Предателям же нет на земле места!

Эйваз не стал больше ждать. Вонзив острие кинжала, он в одно мгновение отделил голову от тела Араб-Рейхана.

Тотчас удальцы открыли дверь минарета. Кероглу вышел на площадь.

Войска Араб-Рейхана, видя своего предводителя мертвым, сдались.

Удальцы вступили в город. Как ни искали пашу, найти не могли. Он, как говорится, обратился в кусок сдобного теста и выскользнул из рук.

— Не беда, — сказал Кероглу. — Это тоже особая храбрость. У таких людей десять доблестей. Девять из них — бегство, а десятая — уменье вовсе не попадаться на глаза. Не ищите его больше!

Словом, сели удальцы на коней. Все были наготове. Кероглу приказал, и отряды двинулись. Смотрит Кероглу только Эйваз не сел на коня, и как будто не думает садиться. Он спросил:

— Эйваз, чего ты ждешь?

Эйваз промолчал. Кероглу спросил снова. Эйваз опять ничего не ответил. Когда же Кероглу спросил его в третий раз, взял Эйваз саз, обвел глазами площадь, остановил взгляд на одной ее стороне и спел:

На вершине высокой горы — Мне снежок розоватый видится. Голубоглазая мне В одежде крылатой видится. К дому друга я подхожу, На груди шнурки развяжу; Я устами ее дышу — На груди два граната видятся.

Обернулся Кероглу, взглянул в ту сторону, куда смотрел Эйваз, и что же видит? Хури-ханум рассыпала свои шелковые кудри вдоль стана, опустила голову на плечо и смотрит так печально, так печально, словно раненая газель. Понял все Кероглу и задумался, как быть, а Эйваз докончил песнь:

Я Эйваз, не сдержать тоску, Не щеголять мне больше в шелку, В Ченлибеле гулять не смогу — Мир, тисками зажатый, видится…

Все стало ясно для Кероглу. Тут и думать было больше не о чем. Хлестнул он коня и, проезжая мимо Хури-ханум, протянул руку, поднял ее на скаку, усадил на коня и поехал. Эйваз мгновенно сел на своего коня и поскакал следом.

Словом, выехав из города, удальцы поехали в Ченлибель.

Не успели они проехать немного, как видят, едет по дороге юноша, на крупе его коня сидит еще кто-то. Поравнялся с ним Кероглу и спросил:

— Куда ты, приятель?

— В Ченлибель, — ответил тот. — Оставаться в Карсе мне теперь нельзя.

— А кто же это с тобой на коне?

— Мать моя. Мы переезжаем к вам навсегда.

Словом, где прямой дорогой, где обходным путем, приехали все в Ченлибель.

Тут уж была встреча, так встреча! Радовались все, обнимались…

Приказал Кероглу, и у ног Хури-ханум было заколото семьсот семьдесят семь жертвенных баранов.

— Я должен, — сказал Кероглу, — сыграть Эйвазу такую свадьбу, какой еще никто не видывал.

— Кероглу, сейчас не время играть свадьбу, — возразили удальцы.

— Нет, сейчас как раз время, — ответил Кероглу. — Хасан-паша собирался сделать дело руками Болу-бека и Араб-Рейхана. Болу-бека я разрубил пополам и привез его невесту Дунию-ханум. Отправив Араб-Рейхана в преисподнюю, привез Хури-ханум. Разгромлю Тогат и привезу в Ченлибель самого Хасан-пашу.