Кейджера Гора
Шрифт:
Когда в пиршественном зале присутствуют свободные женщины, рабынь обычно одевают в относительно скромные одежды, и служат они незаметно и пристойно. За исключением совершенства их обслуживания, их ошейников и относительной короткости, открытости и бедности их одежды, нельзя было бы даже понять, что это рабыни, если, конечно, кому-либо не захотелось внимательно посмотреть в их глаза, или коснулся их рукой.
– Помните то, что я Вам сказала, - предупредила первая девушка.
– Да, Госпожа, - ответила я.
– А мы не слишком откровенно одеты, Госпожа? – всё же поинтересовалась Эмили.
– Только не для
– Да, Госпожа, - склонив голову и покраснев, сказала Эмили.
Обращаясь к Тиле, мы говорили «Госпожа», поскольку она была, кейджероной – старшей рабыней в доме Эмильянуса.
– Тебя беспокоит то, что предстоит появиться перед господином, столь откровенно одетой и беззащитной?
– уточнила Тила.
– Да, Госпожа, - призналась Эмили.
– Не потому ли, что он Тебе понравился? – поинтересовалась кейджерона.
– Да, - прошептала она.
– И я думаю, что Ты ему тоже понравилась, - улыбнулась Тила.
– Правда, Госпожа!
– нетерпеливо спросила Эмили, прижав руки к груди.
– Да, - кивнула Тила, - но не забывай, что Ты для него не более, чем рабыня.
– Да, Госпожа, - радостно воскликнула Эмили.
– Тебе нечего стесняться теперь, ведь когда он Тебя покупал, то видел совершенно голой, - напомнила Тила.
– Да, Госпожа, - сказала Эмили, опуская голову.
Что и говорить, мужчины на Горе не покупают одетых женщин.
– У Тебя просто нет ничего такого, что стоило бы прятать, -засмеялась Тила.
– Ты рабыня, а тело рабыни общедоступно.
– Да, Госпожа, - промямлила Эмили.
– Оставь в прошлом своё беспокойство по поводу твоего что о Тебе могут подумать, - строго предупредила Тила.
– Единственное о чём Тебе стоит беспокоиться теперь – это как ублажить твоего Господина.
– Да, Госпожа, - покраснев до корней волос, проговорила рабыня.
– И ублажить его превосходно, - улыбнувшись, добавила Тила.
– Я попробую, Госпожа, - пробормотала Эмили.
– Тиффани, - обратилась ко мне кейджерона.
– Да, Госпожа, - откликнулась я.
– Ты довольна, что попала в домом? – спросила она.
– Да, Госпожа! – совершенно честно ответила я.
Хотя я пробыла здесь всего только два дня, какие-то сорок анов, я просто наслаждалась его контрастом с фабрикой.
Здесь было чисто, просторно и тихо, а территория вокруг дома, на которой был разбит прекрасный сад, была окружена высокой, белой стеной. На территорию можно было попасть только через большие декорированные решетчатые ворота. Здесь меня хорошо кормили и не перегружали работой. Мои обязанности оказались не трудны, обычная работа домашней прислуги, подмести, помыть, заправить кровати, навести порядок в комнатах, и тому подобное. Иногда, меня вызывали для помощи по кухне. Вместо фабричной униформы с логотипом компании Минтара, что я носила прежде, мне выдали обычную, лёгкую, белую, домашнюю тунику, подобную той, что часто носят башенные рабыни. А ещё у меня был доступ к ванне. И даже моя конура была удобна и, для конуры, можно сказать, просторна. Конечно, я не могла в ней встать во весь рост, но зато хватало места, чтобы вытянуться лёжа и даже переворачиваться с бока на бок. Дверь для доступа в конуру была крошечной, и зарешеченной, впрочем, вся сторона конуры, обращённая в коридор, представляла собой решётку, состоящую
Нет ничего необычного и в маленькой дверце, это также распространённая конструкция в рабских конурах. Рабыня соответственно вынуждена, входить и покидать конуру только на четвереньках, как животное, которым она, в конце концов, и является, причём юридически. Кроме того, такая конструкция полезна с точки зрения различных способов взятия девушки на поводок или на цепь.
В этом доме, как и в большинстве других, рабыни заползают в конуру раздетыми. Признаться, я ничего не имела против ни крошечной дверцы, ни выставленной на всеобщее обозрение моей наготы в конуре. Уж лучше это, чем жизнь запертой общей спальне на фабрике. Да и одеяла с подушкой выглядели предпочтительней, по сравнению с пролёжанным, набитым старой соломой матрасом и тонким покрывалом на цементном полу спальни.
– Надеюсь, у Тебя нет желания вернуться в цех?
– уточнила Тила.
– Нет, Госпожа!
– я даже вздрогнула представив себе такую перспективу.
– Было бы хорошо для вас обеих, и для Тебя, и для Эмили, -предупредила Тила, - помнить, что Вас обеих взяли сюда не более, чем на пробу. Вы здесь, не для того, чтобы стоять у ткацкого станка. И вовсе не затем, чтобы просто чистить и заправлять кровати хозяев. Ваше рабство в этом доме подразумевает более широкий набор услуг.
– Да, Госпожа, - сказали мы, и у нас не было сомнений относительно того, что именно входит в этот более широкий набор услуг.
Тила выдала нам по золотому браслету для левых рук, в виде змеек, и по цепочке с рабскими колокольчиками для левых щиколоток. Наши шёлковые туники были столь легки, что мы едва чувствовали их на теле.
– Вот теперь, прежде чем войти в зал, Вы должны принять решение, -жёстко объявила Тила, - или Вы хотите служить удовольствиям мужчин, и без условий, полностью, без остатка, или Вы хотите вернуться на фабрику. В общем, Вы сами должны решить, кто Вы, и как бы хотели жить. Я предлагаю Вам благородную альтернативу, чтобы самостоятельно выбрать свою судьбу, подобно действительно свободным женщинам, и вернуться в свой цех, вернуться обратно к изнурительной, скучной работе у ткацкого станка. Альтернатива, конечно, настолько ужасна, я почти не смею упоминать о ней. Это остаться и служить мужчинам, полностью принадлежать им, быть в их полном распоряжении, быть их согласной на всё, послушной, страстной, бесстыдной и беспомощной рабыней.
Мы с Эмили посмотрели друг на дружку.
– Шлюхи выбирают ошейник и беспомощное обслуживание мужчин, -предупредила кейджерона.
– Женщины, которые действительно благородны и свободны, выбирают фабрику и ткацкий станок.
Она пристально посмотрела на меня.
– Тиффани? – спросила она.
– Я выбираю служить мужчинам, - выдохнула я.
– Значит Ты - рабыня и шлюха, - подытожила Тила.
– Да, Госпожа, - согласилась я, хотя такое определение показалась мне через чур, откровенным.