Кибердемоны 2. Сонгоку
Шрифт:
– Не могу.
– Конечно можешь. Вставай, одевайся и иди по адресу, который я сообщу. Поторапливайся.
– Мне, в отличие от тебя, требуется отдых, – Мирон начал закипать. Попав в конструкт, Платон ничуть не изменился: всё то же пренебрежение чужими интересами и безапелляционные приказы. – Физическому телу, если ты уже забыл, нужны еда и сон. Хотя бы еда и сон. Иначе оно перестанет функционировать. Так что заткнись и иди погуляй в Плюсе.
– Прости, пожалуйста, – Мирон приоткрыл один глаз. – Я действительно не подумал о твоих потребностях… Но моя информация слишком важна, чтобы спать! Профессор
– Пошел в жопу, Платон, – он повернулся на бок и накрыл голову полой куртки. – Сейчас мне абсолютно похую, где профессор, кто выиграл Суперкубок и есть ли жизнь на Марсе.
– Конечно есть, разве ты забыл? Колонии две тысячи сорок третьего и…
– Если не заткнёшься, я отключу тебя от сети.
– Ну хорошо. Тридцати минут тебе хватит?
– Отключаю…
– Ладно. Позови, когда проснёшься.
Мирон вырубился мгновенно. Ему снились девочки с мечами и стрекозиными крылышками за спиной, рекламные логотипы Технозон, поджидающие клиентов возле дверей лав-отелей и страшный квадратный рот с желтыми зубами, который гнался за ним по мокрой от дождя улице…
…Адрес, который назвал Платон, находился неподалёку от парка Уэно.
Утро было промозглым, сырым и пронзительно чистым. Ни сухих листьев, ни упаковок и мятых бумажек, ни проституток. Только стерильно-влажный проспект и глянцево-зеленые листья деревьев. Мирон никак не мог понять, настоящие они, или нет.
Даже небо казалось вымытым начисто голубым окном, в котором полощутся белые занавески облаков.
Кофе походил на жженую резину – еще ни разу в Токио Мирону не удалось попробовать нормального кофе. Его потряхивало спросонок и очень донимало то, что не удалось нормально помыться: в коробке лав-отеля была крошечная раковина и такой же унитаз, больше похожий на шланг утилизатора в астролайнере, но принять душ по-человечески было нереально. От одежды пахло незнакомо и чуждо, но к этому, кажется, он начал привыкать.
Пока он пешком дошлёпал до крупного проспекта – Мелета переводила названия улиц и надписи на вывесках – совсем рассвело.
На улицах – тьма народу. Домохозяйки с авоськами, служащие бегут на работу, мамаши с колясками спешат выгулять детишек… Пенсионеры всех мастей, с газетками из смарт-бумаги наперевес, торопятся занять козырные места на скамейках и лавочках.
Половина седьмого утра. Япония просыпается рано.
Мирон глядел на человеческий муравейник так, будто весь город сошел с ума: его утро обычно начиналось часов в одиннадцать-двенадцать. Семь – это глубокая ночь.
Электричка, затем набитый пассажирами двухэтажный автобус. Ужасающее чувство близости чужих тел, горячее дыхание на шее, запахи чеснока и имбиря, пронзительные вопли младенца, отрывистый смех кондуктора, с ловкостью угря протискивающегося сквозь толпу… Мирона хватило на одну остановку.
Лучше пешком.
Перед глазами – неоновые всполохи. Даже днём прохожих доставала вездесущая реклама. Её сложно было отличить от названий улиц, которые выводила Мелета на сетчатку глаз, и он вновь попросил всё отключить. Оставил только звуковое сопровождение…
– Район
Сейчас деревья стояли голыми. Мирон с трудом отличал вишню от яблони, и где здесь сакура ему было плевать.
– Также здесь находится знаменитый зоопарк и Метрополитен-музей…
Смотреть на робо-зверюшек, имитирующих суету настоящих животных, настроения не было.
Навстречу прошелестела стайка девочек. Желтые зонтики, пышные, похожие на пачки балерин юбки, громоздкие кроссовки и бессмысленные счастливые улыбки. Мирон чуть не шарахнулся от них в боковую аллею, сдержался еле-еле: девчонки в его сторону даже не посмотрели.
– Экскурсия школьниц интерната Сибуя, – пояснила Мелета. – Они носят желтые зонтики в память…
– И где тут дом, в котором живёт профессор? – нетерпеливо спросил Мирон, когда ноги вынесли его на берег озера.
По спокойной воде, как два галеона, плыли чёрные лебеди. Он, опять же, затруднился бы сказать, настоящие это птицы, или искусная анимированная имитация.
– Он на том берегу озера.
Мирон прищурился против ветра. Озеро было небольшим, вытянутым, как овальное зеркало, и на противоположном его конце высилась непонятная тёмная громада. В вышине угадывались загнутые козырьки крыш и верхушки древних криптомерий.
– Синтоистский монастырь, который находится здесь со времен эпохи Хэйян, – перед глазами картинка ступенчатой крыши с выгнутыми коньками, красные столбы ворот, – в последние десятилетия был перестроен из-за беспорядков, лихорадивших Токио на рубеже веков…
Обойдя озеро по живописной тропинке, Мирон задрал голову на сплошную металлическую стену. Листы ржавого железа – через минуту он понял, что это выровненные прессом капоты старых автомобилей – были скреплены хромированными заклёпками.
Японцы точно знают толк в том, как произвести впечатление: сделай что-то действительно большим, и это будет выглядеть действительно клёво…
Скольким тачкам пришлось расстаться с жизнью, чтобы хватило на такую махину, он даже считать не стал. Впрочем, во времена нефтяного голода старые железные тачки – миллионы и миллионы – остались не у дел, и утилизировал их всяк в меру фантазии.
Мирон видел через Плюс целые городки, построенные из старых грузовиков и автобусов. Они вставали на вечную парковку где-нибудь в пустыне, снимались с колёс – покрышки шли на топливо – и приспосабливались под жильё тысячами нью-бедуинов, променявших суету мегаполисов на вечное безмолвие песка.
– И как, блядь, я должен туда попасть?
В сплошной стене не было видно ни дверей, ни калиток, ни еще каких-либо отверстий. Мирон постучал кулаком по ближайшему капоту, раскатанному в плоский блин, сцепленному, зажатому между наслоений других капотов. Куда подевались остальные части корпусов, было непонятно. Звука не было. Этот колосс поглощал любые звуки, а так же неплохо защищал обитателей от постороннего вмешательства.