Киерленский изувер
Шрифт:
Недобро улыбаясь, Ностан двинулся к нему. Он был уверен в своей победе, и не без оснований, с орком сейчас мог справится даже ребенок. Одним прыжком Этли настиг торговца, выхватил корд и, схватив Ностана за плечо, развернул к себе. Острие корда уперлось лавочнику в горло.
– Чтоо вы делаете?
– выдохнул Ностан, он снова побледнел, глаза расширились от ужаса.
Краем глаза Этли глянул, не собирается ли торговец ткнуть его своим клинком, но тот и не думал о сопротивлении. Затем он бросил взгляд на спутника Ностана, тот схватился
– Ты, жигудина!
– прошипел Этли.
– Ты заварил эту кашу, ублюдок! Я пытался помочь тебе, скажи спасибо своей женушке, но из-за тебя, скалдырь, меня чуть не убили. Ночью я видел тебя, гад! Видел, что ты пытался сделать с приличной женщиной! Только за это я готов вскрыть тебе глотку.
– Я не хотел ей вреда, - практически пропищал Ностан.
– Посмотри на этого орка! Вот так держат слово, ничтожество! Я не дам тебе убить его! Предлагай ему мир или твоя Фрия все же останется вдовой!
– Мир! Слышишь, я предлагаю тебе мир!
– Соглашайся!
– рявкнул Этли зеленокожему.
– Или, клянусь Судией, я срублю тебе башку!
– Я не клялсся его убивать, - осклабился орк, - я клялсся, что он пожалеет о своих словах. Теперь он жалеет. Я ссоглассен!
Этли оттолкнул Ностана.
– Проваливай отсюда!
Оба увратца заспешили прочь. Но когда они удалились на приличное расстояние, Ностан заорал:
– Никогда! Слышишь, никогда больше не приближайся к моему дому! Клянусь Триединым, ты больше не получишь от меня ни гроша!
В этом-то Этли не сомневался. Да, не так он собирался поговорить с Ностаном, но, что случилось, то случилось. Смирение - вот еще одна черта добротного человека.
***
– Ссначала ты хотел убить меня, а затем дважды спасс жизнь, - засмеялся орк, - ты...как это...дурила?
– Видимо, да.
Крона в неделю! Но, даже пригоршня справедливости - стоит дорого. Жалеть не о чем.
– Смотрю у Кэла позаботились о тебе.
– Ага, попытались добить.
Орк хотел поднять палку, но чуть не упал. Этли помог ему.
Ничтожества благоденствуют, хотя их слово имеет цену только в звонкой монете. Тот же Ностан затеял все это - лишь ради будущих деловых сделок. Те, кто держат слово ради чести - нищенствуют. Наверное, жрецы правы, скоро Судия придет на землю, воздавая всем по их праведности. Уж, быстрей бы!
– Меня зовут Аскель Этли. Если хочешь, можешь прийти к трактиру Оттика, там есть свободный угол. Но цена кусается.
Орк поразмыслив ответил:
– Мне все равно некуда идти.
– Я поговорю с Оттиком и другими жильцами, все-таки для Киерлена орк - это необычно. Ты же должен дать клятву.
Орк неопределенно хмыкнул.
– Поклянись, что не причинишь вреда никому, кто живет там, и не будешь буянить.
Орк поклялся. Поклялся своими предками. Этли знал, такие слова много значат в Оркейне.
***
Когда Этли добрался до трактира Оттика, там
– Вот, - сказал владелец заведения, - только, что принес какой-то мальчишка.
Толстяк всучил ему какую-то коробку и проворчал:
– Я тебе не вестовой, еще раз что-нибудь передадут через меня - возьму плату.
– Значит, все-таки вестовой, - усмехнулся Этли.
Коробка была весомая, из нее вкусно пахло свежим тестом и печеными яблоками. Этли прошел к кухне и весело крикнул:
– Лавена! У нас на ужин сегодня вкуснейший яблочный пирог!
Через полминуты посетители трактира могли услышать, как изменившимся, почти испуганным голосом Этли спросил:
– А...а, чего это ты так на меня смотришь, Лавена?
Часть 6. Компонент для зелья. Глава 1
Как часто я слышу слова «счастливый случай» или «вот, несчастный случай», но все это – порождение человеческого невежества. Может ли допустить Триединый, чтобы в мире происходило нечто без его воли? Такой вопрос кажется абсурдом, абсурдом и является. Любая случайность – суть, долгая цепь множества закономерностей, сплетенных в единую паутину.
Из записей Аскеля Этли.
Приближалась зима. Небо сменило цвет с глубокой синевы на бледное неуютное покрывало. Оно окутывало город, временами превращаясь в серую пелену ненастья, грозя снегопадом и бурями. Белые прорехи чистого неба холодили взор, давая понять – благословенное тепло ушло до весны.
Тусклое солнце едва пригревало в послеобеденные часы, да и то, когда небо не покрывала серая дымка непогоды. Но утром и вечером неизменно холодало, а ночи становились по-настоящему морозными. Над крышами домов, убегая ввысь, курились струйки дыма.
Снег, правда, не спешил падать и скрывать барельефы застывшей грязи на улочках Языка. Грязевые рисунки таяли в короткие теплые часы, но к вечеру появлялись вновь. Тонкая изморозь покрывала пороги и окна домов, серебром сверкая в утреннее время. С реки дул холодный ветер.
Сама Велава потемнела, ее волны стали тяжелыми, тягучими и казалось, что великая река через силу тянется к далекому морю, словно умирающий от жажды, из последних сил ползет к нежданно появившемуся роднику.
Этли старался не выходить из дома, он предпочитал сидеть у себя за занавеской с «Запредельем» в руках. Тут же, на небольшой дощечке, Этли приспособил ее вместо стола, располагались чернила, перья и бумага. Тепло от жаровни разливалось по комнате, даря уют. Этли переводил эльфийскую рукопись, не считаясь с приступами тошноты и головокружения. Отрывался от работы только в предобморочном состоянии. Тогда он все прятал и пластом лежал на кровати. Способа избавиться от проклятья он так и не мог обнаружить в книге. Точнее, там вообще ничего не говорилось о проклятье Мириада. Словно эльфы ни разу с ним не сталкивались.