Киноповести
Шрифт:
— Культурные люди в чужом доме сядут и сидят.
— Ну и неправильно! Надо... развязней быть. Поговорить...
— Ты уж один раз поговорил... Говорун.
— Конечно. А то сидим, как аршин проглотили. Надо, чтоб мы людям не в тягость были... Чтоб интересно с нами было,— учил Иван. Откуда только набрался!— Возьми вот расскажи, как вы в прошлом годе от медведя чесали. Пусть люди похохочут...
Вошел профессор, весело объявил:
— Сейчас будем завтракать!
Нюра не шевельнулась.
А
— Хорошее дело.
— Ну, так как вам Москва-то?
— Очень большая,— вежливо сказала Нюра.
— Вавилон! Заметьте, однако: за последние годы рождаемость в городах упала в два раза. А прирост населения в полтора раза увеличился. Опять отдувается Деревня-матушка. Не хотим мы рожать в городе, и все тут. Нам некогда, мы заняты серьезной деятельностью!.. Охламоны.
Марья Ивановна, собирая на стол, заметила с упреком:
— Не утомлял бы гостей, товарищ профессор. Сам же...
— Им это полезно знать.
— Сына упрекаешь за лекции, а сам...
— Это цифры ученых. Социология.
— Что же здесь плохого, если они знают эти цифры? Они этим занимаются... Они ставят перед обществом вопросы.
— Честные, деятельные люди перед собой ставят вопросы, а не...
В дверь в это время позвонили. Марья Ивановна пошла открывать.
Вошел пожилой человек, по облику тоже профессор... Лысый. Поздоровался.
— Приехал?
— Приехал...
— Ну, как? Полностью сельский человек?
— Не говорите! С собой даже привез... На сына набросился — за лекции...
— Предлагает ехать в деревню?— с улыбкой спрашивал лысый профессор, снимая плащ.— В народ?
— Теперь это надолго,— вздохнула Марья Ивановна. Лысый профессор погладил лысину, вошел в комнату.
— Ну, здравствуйте, здравствуйте!.. С приездом.— Лысый уселся в удобное кресло, с улыбкой осмотрел хозяина.— Как поживает деревня-матушка?
Профессор-хозяин тоже изобразил обаятельную улыбку.
— А как себя чувствует Вавилон?
Профессор-гость не снимал игривого тона:
— Ну, ему-то что сделается! Растет. Шумит.
— Нет, это не рост — нагромождение,— сказал хозяин.— Рост — нечто другое... Живая, тихая жизнь. Все, что громоздится, то ужасно шумит о себе.
— Гуманитарии всякий раз забывают один простой и вечный закон природы: тело не упадет, если сохранит скорость... Не нам с тобой, Сергей Федорыч, дорогой, исправлять этот закон. Будут расти, шуметь, строить... Постараются сохранить скорость.
— Садитесь, пожалуйста,— пригласила хозяйка к столу.
И тут Нюра совсем выпряглась.
— Спасибо, спасибо,— сказала она.— Мы утром чай попили...
— Да вы что!— воскликнул профессор-хозяин.— Ну-ка, давайте...
— Да не беспокоитесь, мы где-нибудь в столовой...
Даже Иван понял, что это уж слишком.
—
— Садитесь, пожалуйста,— пригласила и хозяйка.— Зачем же идти в столовую, когда можно дома?
— Мы в столовой-то знаешь сколько время потратим!— убеждал жену Иван.— А тебе интересней по магазинам походить, сама говорила.
Нюра сдалась.
— Ну, можно закусить немного...
Когда сели уже за стол (профессор-гость отказался, просматривал записи, привезенные хозяином), пришла Люда, невестка, высокая, статная, очень красивая. Иван неприлично открыто засмотрелся на нее.
— Это мои гости,— сказал профессор-хозяин.
— Очень приятно.
— Людмила... как у тебя день?
— У меня с двух часов заочники.
Профессор помрачнел. Замолчал.
— Ваня звонил?— спросила Люда, не замечая, а может, не желая замечать, что свекор помрачнел.
— Он ушел на лекции.
Люда с Марьей Ивановной ушли на кухню.
— Странный ты человек, Сергей Федорыч,— заговорил профессор-гость.— Ну а что ты предлагаешь? Как предлагаешь им поступить?
— Это ты странный!.. Я предлагаю! Я уже давно ничего не предлагаю. Попробовал бы я предложить!..
— Ну, как же быть?
— На это мог бы ответить хозяин дома. Но таковых теперь в домах не бывает... Разве вот у них,— Сергей Федорыч кивнул в сторону Ивана и Нюры.— И то вряд ли.
— Частенько русские... домострой вспоминают. Странная тоска... В профессорском доме. Не находишь?
— Нет, не нахожу.
Профессор-гость уткнулся в тетрадку.
Гости — Иван и Нюра — не поняли, о чем шла речь. Иван аккуратно доставал ложечкой красную икру из вазочки и ел прямо так — из ложечки же. И снова доставал.
— Вкусная штука,— похвалил он, когда почувствовал на себе взгляд хозяина.
— Ешь, ешь,— кивнул Сергей Федорыч.— Это память о домострое. Редкая штука.
ГУМ.
Людская река растекается здесь на десятки проток. То закрутит у прилавка с носками, то увлечет в салон электроприборов... То вынесет на горбатый мостик, и тогда можно оглядеться, передохнуть, прийти в себя.
Ивану очень понравилось смотреть сверху, с мостика, на людей внизу... Но Нюра торопила. Куда торопила? Впрочем, она что-то покупала — что-то такое Иван держал уже в руках, какую-то коробку.
Нюра неутомимо перебирала, прикидывала на голову платки... Продавщицы ей делали замечания, Нюра не обращала на них внимания. Ее очень увлекало это занятие — перебирать товары. Она прямо преобразилась вся. И куда девалась ее деревенская робость, нерешительность!
Она тащила Ивана все дальше и дальше... Они вместе трогали плащи, мяли рукава их, растягивали... Вместе заглядывали в бирочки, где указана цена... И шли дальше.