Кинжал Гая Гисборна
Шрифт:
Оглядевшись вокруг, Йован, за неимением лучших вариантов, выбрал в качестве собеседника паука, ютившегося в уголке над шкафом.
«Итак, мистер Восьмиглаз, что мне теперь делать?»
Паук философски молчал, давая шанс неразумному человечишке самому решить свои проблемы.
Думать о вдове было горько. О Гае — отчасти страшно.
«Он ведь так и останется здесь навсегда, если я не смогу убедить его уехать…»
Йован поежился, представив себе дальнейшую жизнь Гисборна, помнящего обо всём и скрывающего это. Веками жить здесь, бок о бок со вдовой, зная, что
«Вот уж нет! — со злостью подумал он. — Может я и трус, но чего я никогда не делал, так это не бросал друзей».
Мистер Восьмиглаз выражал молчаливое одобрение. Конечно, до крысы с её умной мордочкой пауку было далеко, но всё же он неплохо справлялся с ролью воображаемого советчика.
Однако проблема оставалась нерешённой. Как двум почти ничего не смыслящим в магии людям можно наверняка обезопаситься от колдуньи?
Йован считал, что им стоит рискнуть и просто уехать. Паук предлагал расчленить вдову и закопать части как можно глубже. Он был слишком жесток для такого крохи.
Неизвестно, в каком варианте доля риска была больше, и всё же прямое нападение казалось слишком уж радикальным.
Он прислушался. Внизу раздавались голоса: Гисборн всё ещё рассказывал, вдова и дети иногда задавали какие-то вопросы, но слов было не разобрать. Йован был уверен, что старушка внимательно ищет подвох в рассказе и жалел, что они с Гаем не успели как следует обговорить детали истории, которая не вызовет у неё подозрений. Впрочем, происшествие было из ряда вон выходящим, и вдова точно должна была засомневаться в действенности своих чар.
Когда ей стало известно, что Гай освободился от её заклятия, то, возможно, не стала ждать и сразу же наложила новое? В таком случае, если убийство Робина было под запретом, вдова догадается об амулетах. А она, при её-то могуществе, точно сможет побороть эту защиту, наскоро сделанную полубессильной нежитью.
Был бы Гай чуть решительнее, можно было бы сбежать, даже не возвращаясь в деревню, и пусть старушка думала бы, что их захватил Робин или сожрали дикие ежи… Но нет, Гисборн методично накручивал и себя, и Йована, уверяя, что вдова знает чуть ли не всё и может достать на другом конце вселенной.
Но теперь оставалось только надеяться, что старушка поверит Гаю, а после — что Гай согласится на побег.
Глава XXIX. Отъезд
Где-то через полчаса Гисборн постучался в комнату.
— И семисот лет не прошло! — недовольно фыркнул Йован. — Заходи. Ну что там? Нас не собираются убивать?
— Разве что нескончаемыми расспросами.
— Думаешь, она ничего не заподозрила?
Гай неопределенно пожал плечами.
— Даже если и так, наши проблемы окончены. Я уверен, что вдова не причинит нам вреда. Когда ты собираешься уезжать?
— Когда мы собираемся уезжать, ты хотел спросить? — с нажимом поправил Йован.
— Я уже говорил, что не покину деревню.
— Каждый из нас временами несёт несусветную чушь —
Ничего не ответив, Гисборн подошёл к окну и вперился в даль таким задумчивым взглядом, будто решил податься в супергерои, а первой из пафосных фишек выбрал размышления над городом.
— Ты неправильно стоишь, — хмыкнул Йован. — Спину прямее, расправь плечи и скрести руки на груди. А ещё нужен ветер, чтобы плащ развевался. Только выполнив все условия человек имеет право погружаться в мысли о самопожертвовании.
— Это не самопожертвование.
— Ещё какое! И ладно бы ты кого-то этим спасал, но нет, ты тупо кладёшь себя на алтарь идиотской привычки постоянно страдать.
— Как поэтично, — буркнул Гай, не отворачиваясь от окна.
В дальних домах горел свет. Вряд ли хоть один человек в деревне сейчас спал. Наверняка жители собрались и засели где-то там, сбившись в кучу и держась за руки, как дрейфующие выдры. И тряслись от страха сильнее, чем когда-либо, несмотря на то, что их враг убит.
Йован подошёл к окну и задернул штору прямо перед носом Гая.
— Я познакомлю тебя со столькими видами бухла, что ты даже не сможешь их сосчитать.
Некоторое время Гисборн продолжал философски созерцать закрытую штору и только через пару минут наконец повернулся. На его лице читалась грусть, в кои веки-то раз без примеси раздражения.
«Какие глубокие чувства к алкоголю!» — умилился Йован, представив его рыдающим от переизбытка эмоций у витрины винного магазина.
Гай быстро обвёл глазами комнату и решил, что противоположная стена тоже подойдёт для того, чтобы на неё глубокомысленно смотреть. Эта его манера в стрессовых ситуациях таращиться в сторону начинала сильно подбешивать.
Йован пощёлкал пальцами перед его лицом и наконец удостоился взгляда.
— Бухло, чувак, бухло. А ещё чёрные готические плащи, декоративные и не очень ножи, кино про зомби и куча всего, что тебе понравится.
Вздохнув, Гисборн опустил голову.
— Я хотел бы уехать.
— Совсем не звучит как согласие, — нахмурился Йован. — Вот скажи, что такого ужасного может сделать вдова, что из-за этого стоит запереть себя здесь?
Гай вдруг встрепенулся и резко схватил его за предплечье.
— Отдай оберег.
— Что?
— Отдай оберег, — повторил он, шипя сквозь зубы. — Или сам отберу.
Йован отшатнулся, но крепкая хватка не позволила ему сделать и шагу назад.
— Ни за что! Это самый несправедливый исход из всех возможных! Серьёзно, чел, лучше сдохнуть, чем забыть такие вещи.
Выражение лица Гисборна нисколько не утратило злости. Но пока он не спешил отнимать амулет силой — похоже, такая мера его тоже не слишком радовала.
— Если попробуешь забрать, я аккуратно вырежу из себя твоё сердце и заброшу в какую-нибудь барсучью нору, где ты его и за тысячу лет не найдёшь, — пригрозил Йован. — В жизни я сильнее всего ненавижу три вещи: предательство, тупость и стирание памяти. А ты сейчас собираешься совершить последнее посредством первого, исходящим из второго. Я не слишком сложно выразился?