Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Ладно, поставь на пианино.
Пронькин подошел к роялю. Мне были видны его сияющие ботинки. На носке я увидел пятнышко. Мне так захотелось его стереть, что я еле удержался.
Башмаки Гаврилы тоже подошли к роялю. Гаврила отхлебнул кофе и сказал:
– Слабо завариваешь.
– Я не знал, как ты любишь.
– Не важно. А что ты из фирмы не вызвал?
– Не хочу чужих людей сюда пускать, – сказал Пронькин.
– Нужные бумаги, говоришь? – Гаврила прошел к стене, затем я увидел, как он включает дрель в штепсель, который был у самого плинтуса.
Когда дрель завизжала, Пронькин отчаянно завопил:
– Нельзя потише? Весь дом перепугаешь!
– Пускай привыкают, – отозвался Гаврила.
Дрель жужжала, Гаврила переступал с ноги на ногу, подбираясь к замку, выискивая в дырке нерв.
– Я не могу, – заявил Пронькин и вышел из комнаты.
Но тут же вернулся, и я понял, что бумаги, забытые в сейфе, слишком ценны, чтобы доверять их слесарю или взломщику.
Мы оба терпели – только мне было труднее, потому что я терпел, скорчившись под роялем, а Пронькин – сидя на диване. Правда, я мог без боязни шевелиться и даже греметь костями, потому что скрежет, стоящий в комнате, мог заглушить даже предсмертные вопли.
Не знаю точно, сколько это продолжалось, – но долго.
В середине операции снизу начали стучать. Но стук лишь придал Пронькину отваги.
– Давай! – крикнул он. – Скорее! Не обращай на них внимания! Быдло собачье!
А потом вдруг скрежет прервался. И стало так тихо, словно у меня отключили уши. Нет, шум остался – тот шум, что возникает в голове, если ты ушел под воду.
Раздался скрипучий металлический звук, и Пронькин объяснил его для меня:
– Японцы-японцы, а петли не смазаны.
Две пары ног стояли близко от меня, повернутые носками к стене, – рассматривали содержимое сейфа.
– Ну все, – сказал Пронькин – Я тебе благодарен. Понадобишься, позову. Держи. Тут пятьсот, как договаривались.
– Это была предварительная договоренность, – интеллигентно возразил взломщик. – Теперь цена увеличилась вдвое.
– Послушай, Гаврила, – сказал Пронькин. – Я спешу, шеф на даче. Тебе нет смысла портить с нами отношения.
– А вот я и не знаю, с кем рискую испортить отношения, – ответил Гаврила. – Потому что ты мне не нравишься, директор. Все в Москве знают, что Веня уже неделю нигде не возникает.
– Я же сказал – он на даче. Отдыхает. На Валдае.
– Да ты его на Валдай за миллион баксов не затащишь, – рассмеялся Гаврила. – Думай, Пронькин. Вени нет, ты меня срочно тащишь к нему на новую хату – вроде бы ты потерял все ключи. И еще от сейфа. Чудо какое-то – от входной двери ключи не потерял, а от сейфа потерял. К тому же ты предлагаешь мне за работу пятьсот баксов – да когда такие деньги у тебя водились?
– Это не мои деньги, – быстро возразил Пронькин. – Это деньги Вени. Я действую по его распоряжению.
– Ладно, я пошел, – сказал Гаврила. – Но ты знаешь, что я тоже знаю в Москве разных людей и могу позвонить по одному-двум телефонам.
– Нет, – сказал Пронькин, – ты не будешь
Ноги в башмаках стали отступать к двери.
– Ты чего? – сказал Гаврила. Что-то его испугало. – Ну ладно, поговорили, и хватит. Я пошутил, понимаешь, – мне ничего, кроме бабок, не нужно. И гарантирую молчание ягнят. Не бойся, Пронькин.
– К сожалению, я не могу тебя отпустить, – сказал Пронькин. – Я сомневался, а теперь наверняка знаю, что ты продажная тварь, Гаврила. И, может, даже шпион.
– Да кончай ты...
Ноги Гаврилы были уже в дверях. Он давал Пронькину выговориться. Как в кино, где герой по воле автора заставляет негодяя высказать все свои злодейские мысли, а в последний момент хватает его за горло. Ничего подобного не произошло. Почему-то Гаврила сказал:
– Стрелять нельзя, услышат.
– У меня он тихий, – сказал Пронькин. Затем последовал выстрел, в самом деле негромкий. Гаврила медленно сполз на пол, и я получил редкую возможность разглядеть его вблизи – голова слесаря с черной дыркой над бровью, из которой не вытекало никакой крови, мягко легла у ножки рояля. Глаза были полуоткрыты.
Пронькин начал быстро собираться, что-то засовывать в «дипломат», который лежал, открытый, на стуле. Он невнятно бормотал и в своих движениях по комнате старательно обходил тело слесаря, но так спешил, что невзначай – мне было видно – наткнулся на него и от страха перепрыгнул. Затем побежал из комнаты, вернулся с одеялом, взятым с кровати. Он накрыл одеялом тело слесаря, и, видно, это его успокоило. Движения Пронькина стали более осмысленными.
У меня страшно затекла нога, и я решил повернуть ее – от этого меня пронзила боль, такая, что я чуть не подпрыгнул под роялем. Шума, произведенного мной, оказалось достаточно, чтобы Пронькин замер и стал оглядываться. Мне было видно, как поворачиваются, пританцовывая, его ботинки.
К счастью, заглянуть под рояль он не догадался, а подбежал к окну и стал выяснять, что могло вызвать шум.
Не выяснил, захлопнул «дипломат».
Еще потоптался немного и поспешил прочь из дома.
Мне было слышно, как он собирается в коридоре, наверное, надевает свой блестящий плащ и шляпу. Ну что ж, прощай, Пронькин.
Хлопнула дверь. Проклиная все на свете, я выполз из-под рояля и, распрямившись, на минуту застыл, ожидая, пока кровь снова потечет по сосудам. Но, борясь с болью, я не переставал осматриваться. И тут обнаружил, что дверца сейфа открыта.
Пронькин не считал нужным тратить время на приведение квартиры в порядок. Впрочем, трупам, вокруг которых валяются инструменты для вскрытия сейфа, открытая дверца вполне соответствует. По крайней мере, стороннему наблюдателю ясно, что взломщика застал хозяин дома и убил на месте. В пределах допустимой обороны.
Старательно обойдя накрытый одеялом труп – здесь хозяин дома, убивший взломщика, поступил странно, но пускай в этом разбирается милиция, – я подошел к сейфу. И правильно сделал, что заглянул туда. Ведь часто люди хранят в сейфах не только деньги, но и вещи куда более ценные.