Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

Булычев Кир

– Я предупрежу его величество о вашем приезде. А вы подождите там... в зале ожидания.

Затем он обернулся к велосипедистам и велел одному из них отнести на кухню ящик с припасами, привезенными с Земли.

Люся подумала было, что велосипедист и украсть может... И тут же ее охватил ужас: «Ведь им, велосипедистам, как и всем прочим, здесь еда не нужна. Им плевать на бананы. Бананы – это прихоть императора, воображающего, что он может продлить свою настоящую жизнь... А так вот пройдет неделя, другая, и мне тоже станет все

равно, есть или не есть, спать или не спать... Я стою сейчас здесь, как человек, которому поставили диагноз, смертельный диагноз, но опухоль или язва во мне еще не болит, она существует, но заболит завтра, и ничем нельзя ее остановить, умалить, отсрочить... Только бы Егор, Егорушка... А что, если он и не знает, что я здесь? Может, он думает, что я уехала куда-то? Или мать не отдала ему записку? Ну не увидел он зова о помощи! Это вероятнее, чем его появление здесь».

Леонид Моисеевич под руку вел ее по ступенькам и вдруг удивился:

– Как вы выросли! А кажется, что мы встречались только вчера.

– Выросла? – Люся вернулась на землю. Она не задумывалась об этом.

– Павел Петрович много раз говорил о вас, – сказал доктор. – Но я был против вашего возвращения.

В зале ожидания было немало народа – видно, знали о ее приезде.

Люся остановилась в дверях вокзала, ожидая, пока глаза привыкнут к сырому полумраку зала.

И в этот момент она увидела ужас в глазах разодетой придворной дамы. Дама запрокинула голову. Другие тоже смотрели вверх, открывали рты, как в замедленной съемке.

Люсю сильно ударили в бок – она потеряла равновесие и упала на каменный пол.

Рядом – совсем рядом – бухнуло нечто настолько мощное, что вздрогнуло все здание.

Когда Люся пришла в себя, вокруг громко кричали. Потом стало больно локтям и коленкам. Кто-то стонал – она обернулась. Доктор лежал рядом – это он ее оттолкнул? Почему?

Чуть дальше лежала расколотая плита, упавшая откуда-то сверху.

– Наверх! – кричал Кюхельбекер. – Скорее!

Велосипедисты пробежали мимо и скрылись в дверях – там, наверное, была лестница.

Господин Дантес, курчавый, изящный, красивый, но весь какой-то смазанный, нечеткий, пытался поднять Люсю.

– Больно же! – Она все же поднялась, и боль от коленки дошла до сердца. – Что с доктором? – спросила она.

Доктор медленно повернулся на спину и открыл глаза.

– Я ушибся, – сказал он.

– Это вы меня толкнули? – Превозмогая боль, Люся присела на корточки рядом с ним.

– Было глупо везти тебя за столько верст и потерять в двух шагах от цели. Император бы мне этого не простил.

– Вы опять шутите, Леонид Моисеевич.

– Как ни странно, я сохранил стремление жить.

Дантес подхватил Люсю под мышки, а доктору приказал:

– Да вставайте вы! Мало ли что они еще сверху свалят. Останетесь на всю жизнь инвалидом.

Люся невольно поглядела наверх. Там было темно.

Плита, хлопнувшись

о каменный пол, развалилась на части.

– Точно метили, – сказал Веня, который вернулся, заинтересовавшись, что же происходит.

– Вам сюда нельзя, маэстро, – повторяла толстая дама в шали, – здесь опасно.

– Я сама. – Люся вырвалась из рук Дантеса, пошатнулась, но рядом уже оказался доктор. Поддерживая друг друга, они сделали несколько неверных шагов к стене. Малкин и Дантес следовали за ними. Толпа зрителей замолкла.

Сверху послышался голос Кюхельбекера:

– Они ушли по веревке.

И тогда зрители снова зашумели, заговорили, обсуждая событие – не просто событие, а покушение. Дантес был рядом.

– Вы сможете дойти до императорских покоев? – спросил он.

– Дойду, – сказала Люся, рассматривая джинсы – к счастью, не порвались.

Они пошли рядышком с доктором.

– Я буду у себя, – сказал доктор, – боюсь, не повредил ли я себе ключицу. Знаете, как здесь все заживает...

– Как? – спросил Веня Малкин.

– Никак, – ответил доктор.

– Но ведь и не развиваются... Я имею в виду болезни.

– После приема у императора вы посетите меня, – сказал Леонид Моисеевич. – И мы с вами все обсудим. Все ваши болячки.

– Вам это не по зубам, – ответил Веня, и окружавшие его поклонники загудели.

Леонид Моисеевич пожал плечами, сморщился от боли и сказал Люсе:

– Ты знаешь, где меня найти.

Леонид Моисеевич побрел к своей комнате, никто ему не помог, а Люсю Дантес поволок к императорской приемной, которая располагалась в бывшей комнате милиции – вывеска так и не была снята. Коленка болела. Люся прихрамывала.

Велосипедист, что стоял на часах у двери, распахнул ее.

Оказывается, Люся все позабыла – но возвращение памяти было почти мгновенным.

Она удивилась тому, сколько ковров может уместиться в комнате, и тут же вспомнила, что была в этой комнате шесть лет назад.

А для императора, который сидел в своем кресле и тянул к ней толстые, как у младенца, руки, прошел день... или минута.

Император был счастлив и взволнован.

– Люся! – закричал он, делая попытку встать из кресла и падая в него вновь. – Я все знаю! Это злодейское покушение на жизнь моей невесты, организованное советом ветеранов, зачтется им. Хватит! Моему терпению пришел конец! Вы их поймали?

– Ловим, – ответил Кюхельбекер, закрывая дверь. В комнате остались лишь он сам, Дантес, Люся и Веня Малкин.

– Эти бесконечные заговоры, эти попытки... Завтра они примутся за меня! Они уже угрожали мне.

– Разумеется, ваше величество, – сказал Кюхельбекер.

– Ну хорошо, хорошо, мы забываем о плохом, мы думаем о будущем, которое озаряется ярким прозрачным светом. Иди ко мне, моя дорогая возлюбленная.

– Павел Петрович, – сказала Люся. – Я уже не девочка, и мне все это не нравится.