Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Ты мне здесь предскажи, в полевых условиях.
– Нельзя. Несолидно.
Самолет был вполне гражданский – «Як-40» или что-то вроде, я не поглядел. Кроме нас, в салоне был полковник, очень грустный человек. У него были густые брови домиком. И черные глаза.
– Овсепян, – представился он.
– Герман Аршакович, – развил тему дядя Миша.
– Я лечу с вами, чтобы не возникло трений, – сказал полковник Овсепян.
Он сел отдельно от нас и всю дорогу курил.
Мы летели часа три. Сначала мы с дядей Мишей немного поговорили, вспоминали боевых товарищей и минувшие битвы. Мне казалось, что существование мира без времени
– Дурак ты, Гарик, – сказал генерал. – Мы когтями цепляемся, как мальчик вдоль рваной плотины носимся. Представь себе, какое это крушение всех законов физики!
– И религий, – согласился я.
– Религия выпутается, даже будет рада. Докажет, что это чистилище для некоторых душ. А дальше дорога или в рай, или в ад.
– А может, это и есть ад.
– Пока мы сами не поймем... – сказал дядя Миша. – Религия потерпит.
– Вы можете опоздать. Американский империализм не дремлет.
– Как ты понимаешь, я не один. Если полгода назад нас было шестнадцать человек, и то по совместительству, то сейчас... больше тысячи.
– И вы охраняете тайну?
– Из этой тысячи дай бог десятеро знают, о чем идет речь. Если проблему разделить на параграфы, ты никогда не догадаешься, какой кусочек тебе достался и что он означает, если сложить сто кусочков. Да и по-человечески все во мне против того, чтобы люди знали. Это же мир ложных надежд.
– Может быть, вы правы, – сказал я. – Недаром из нашего института ничего не уплыло. Уж на что Тамара – открытая книга.
– Тамара – себе на уме. Но некоторым пришлось наложить швы.
– Что? – не понял я.
– Условное обозначение. Но некоторым людям мы наложили пустое место на воспоминание о Нижнем мире, мире без времени. Они вроде бы и помнят, а желания поделиться с человечеством не высказывают. И вообще я тебе должен сказать... нам этот мир без времени помог решить несколько таких интересных физических проблем... Ого-го!
– Какого черта вы меня позвали?
– Ваша лаборатория для меня как родная деревня. Понимаешь, когда я провожу совещание, то понимаю дай бог каждое пятое слово. Там все умнее меня. А для вас я – кум королю. Эйнштейн.
– Не зазнавайтесь, – сказал я. – Передо мной вы, может быть, и Эйнштейн.
– Неужели ты думаешь, я посмею кинуть камень в Калерию Петровну?
Вот у него и прорезалось чувство юмора. В минимальной форме.
– Этот мир, – сказал он после паузы, за время которой достал сигареты и закурил, – этот мир – лишь часть тех диких тайн и опасностей, которые нас окружают. Ма-а-алень-кая часть. Ты просто не представляешь ситуации.
– Маленькая часть? Дай пример более важной проблемы.
– Знаешь, как-то Менухина, это был такой скрипач, спросили, что он думает о советском скрипаче, лауреате Сталинской премии Ойстрахе. И Менухин сказал, что Ойстрах – второй скрипач в мире. А кто первый? – спросили Менухина советские люди. А первых много, – ответил этот агент сионизма.
Дядя Миша замолчал. Этот номер у него был отработан. Я в этом убежден. Но ухмылка была наполеоновская.
Я не выспался и потому задремал. И если дядя Миша хотел меня испытать – сплю или нет, он разочаровался. И меня к себе в тайные агенты на высокую зарплату не возьмет. И правильно сделает. Я сначала разлюбил, а потом и возненавидел передачу «Что? Где? Когда?», которую когда-то держал за лучший телеспектакль. Вместо
Говорят, что каждого человека можно купить, была бы предложена настоящая цена. Нет, господа, встречаются исключения. Ваш покорный слуга доволен своей зарплатой...
Я проснулся, когда самолет снижался, и дядя Миша с чувством превосходства начальника, который никогда не спит, сказал:
– А ты, оказывается, храпишь?
– У нас дома только так и отличают благородного маркиза от золотаря.
Дядя Миша рассмеялся и пристегнул ремень. Он был из тех людей, которые всегда выполняют инструкции.
Мы сели на военном аэродроме. Близко к посадочной полосе подступал лес. Сколько мы летели? Часа три? Два с половиной? Мы на Урале? Гор не видать...
Погода была похуже, чем в Москве, холоднее, ветреней.
И ветер был лесной, зябкий.
– Я думал, что вы с собой возьмете команду, – сказал я, когда мы спустились на бетон.
– Куртку захватил? – спросил дядя Миша.
Я расстегнул сумку и достал куртку. Тогда дядя Миша ответил на мой вопрос:
– Даже среди самых близких ко мне сотрудников никто не знает всего... того, что известно тебе. И зачем расширять круг? Мои люди проверили окрестности всех Максимовок, все прочесали, залезли в документы. Нашли одну Максимовку, возле которой была база. Закрыта два года назад. Но была. Те, кто искал и проверял, в связи с консервацией знали, зачем это нужно. Полковник Овсепян представляет соответствующее управление Минобороны. Но он не знает, что мы ищем, а ты не знаешь, где он служит. Так лучше.
– А вы знаете, что мы ищем?
– В том-то и проблема, – сказал дядя Миша.
По трапу спустился полковник Овсепян. Он был в плаще и фуражке.
От небольших строений рядом с вышкой диспетчера к нам катили две машины.
Первая, к моему удивлению, оказалась малиновым «Мерседесом», не самым новым, но добротным и недешевым. Вторая была обычным «уазиком».
«Мерседес» лихо развернулся и тормознул. Из него вылезли два офицера – полковник и майор. Полковник был помоложе, поухватистей и недостаток роста компенсировал фуражкой с такой высокой тульей, которой могли бы позавидовать преображенцы при Бородине. Майор был вялым, ленивым, растолстевшим без физической закалки провинциальным штаб-офицером. И фуражка у него была обыкновенная.
Полковник сразу вычислил, кто у нас начальник, и, козырнув, сказал:
– Шауро, местный мельник.
Он был слегка и привычно пьян. Такие штуки я чую за полкилометра. Глаза наглые, самоуверенные от безнаказанности. Я подумал, что при осторожности дяди Миши его чина и должности полковнику не сообщили – так, шишки из Москвы, из министерства, проверить шахты. Я думаю, что не ошибся. Такие, как полковник Шауро, не ухмыляются в лицо генералам секретных ведомств.
Майор стоял на шаг сзади и кивал. Он тоже был пьян.