Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Где замуровали?
– У вас устаревшие схемы, – сказал Шауро. – Ну подскажите ему, товарищ Овсепян, что это устаревшие схемы.
– У нас других нет! – отрезал Овсепян. – Что это еще за самодеятельность!
Конечно, он сплоховал и теперь боится за свою шкуру – тебя специально из Москвы прислали, а ты все думал о завтраке?
– Ну пошли, я покажу, – сказал полковник Шауро. – Сами убедитесь.
Мы пошли по коридору. Дядя Миша сложил схему так, чтобы все время держать
– Стоп! – неожиданно крикнул он. – Здесь!
Одна лампа освещала эту часть коридора, тупичок, полутьма.
– Видите, штукатурка. Старая штукатурка, – сказал полковник Шауро. – Вы постучите, постучите.
Дядя Миша послушно постучал костяшками пальцев. Стук был глухой – стена капитальная, я чувствовал.
– Это должно быть в документах отражено, – сказал майор. – Мы вам покажем, если хотите, и сметы сохранились.
– Какие сметы! – закричал полковник Шауро. – Сколько прошло! Лет пять, наверное, меня еще не было. Никого из нас не было.
– Я был, – сказал Хромой, – при мне замуровали. Тогда Иваненко на округе был. Он подписывал. Я же помню ЧП. Приезжали из штаба округа, опасались, что может грозить шахтам, геологи брали пробу. Я как сейчас помню.
– Ну вот видите, – сказал полковник Шауро. – А вы говорили.
– Ничего я не говорил, – мрачно ответил дядя Миша. – Только о таких вещах во время инспекции забывать не положено.
– Это правильно, – сказал Шауро. Он не знал, как величать дядю Мишу, потому концы фразы зависали у него на языке.
– Теперь все? – спросил дядя Миша.
– Теперь все, – обрадовался, что к нему обратились, Овсепян.
– Ну пошли. – Дядя Миша был недоволен.
Все поспешили к выходу. Полутемное опустевшее подземелье удручало.
Дядя Миша стал отставать, кроме меня, этого никто не заметил.
– Ты как думаешь? – спросил он тихо, кроме меня, никто не мог услышать.
– Я не уверен.
– И я не уверен. Надо будет тебе отстать и поглядеть.
– Хорошо, – ответил я, – что-нибудь придумаю.
– Попробуй, – сказал дядя Миша. – А то я не знаю, что делать.
Признание генерала меня порадовало. Не часто дядя Миша признает поражение.
– Не отставайте, не отставайте! – воскликнул полковник Шауро. – Все из-за вас и так пять раз греть пришлось. А ведь для вас грибочки собирали.
– Здесь грибы есть?
– Да вы по базе походите, – сказал майор, – белых корзину наберете. Собирать-то некому. Деревенские уже не ходят, естественно, а нашим далеко, полковник машину не дает.
– Я бы остался, пособирал грибов, – предложил я.
– Уважаете грибочки? – спросил майор. – Мы это для вас тут же организуем. У нас соленые есть, маринованные,
– Я сам люблю, – сказал я. – Пятая охота.
Ох и плохой же я лжец.
Себя слышу и думаю, как плохо и неубедительно звучит голос этого молодого разведчика.
– А если свежих пожелали, – откликнулся полковник Шауро, – то моя жена сегодня утром на рассвете ходила, мы вам с собой корзину сообразим.
– Вот и чудесно. – Дядя Миша пресек все мои дальнейшие попытки отпроситься за грибами. – Спасибо за заботу.
Мы погрузились в машины, я опять ехал с майором, он чувствовал себя хорошо – пронесло!
Нас и в самом деле ждали, обессиленные от разогревания и тщетных пробегов к окну – едут, не едут?! – жены офицеров. Для меня даже привезли какую-то племянницу. Кроме наших офицеров, еще пришел маленький, изображавший Суворова за написанием «Науки побеждать» подполковник по политчасти. Дядя Миша не спорил – он уселся основательно.
Дом, в котором жили офицеры, стоял на краю деревни Максимовка, на высоком берегу речки, отсюда открывались прелестные северные дали.
После первых тостов я сказал Хромому:
– Я пойду на улицу.
– Зачем? Тут все удобства у нас.
– Я пофотографировать хочу, вид у вас чудесный.
– Стоит ли? – Хромой все еще не хотел расслабляться.
– Ты куда? – услышал дядя Миша.
– Пофотографировать хочу, – ответил я.
– Гарик у нас отличный фотограф, – сказал дядя Миша.
Майор догнал меня у дверей.
– А аппарат у тебя где? – спросил он.
– В машине.
– Я с тобой, – вызвался майор Хромой: видно, считал, что мы уже в приятелях.
– Я далеко отходить не буду, – сказал я.
Мы говорили негромко, но нас слушали. Хоть и через шум, который создавали развеселившийся после нескольких рюмок Овсепян и женщины, явно испытывавшие облегчение от того, что наконец-то ожидание благополучно завершилось и их труды не пропали даром.
Нас слушал дядя Миша, улыбаясь жене Хромого, слушал полковник Шауро, даже уши у него покраснели.
– Проводи, проводи гостя, – приказал или попросил Шауро.
– Я и говорю, – откликнулся Хромой.
Я пошел к двери.
Мы гуляли на втором этаже двухэтажной каменной казармы, разделенной на квартиры. Я вышел из дверей, лестница была широкая, ее недавно покрасили синькой, а потом побелили потолки – во всем был уют и скромное достоинство буржуазии.
«Уазик» стоял неподалеку, шофер сидел рядом в тени елки, на корточках, так приучаются сидеть в лагерях, впрочем, солдаты так тоже умеют сидеть, когда сесть не на что.