Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8
Шрифт:
Но Черчилль был непреклонен. И он, слетав в Париж, заручился безусловной и полной поддержкой генерала де Голля.
На узком заседании Военного совета Королевства в ответ на сомнения, высказанные главным маршалом авиации Корнуэллом и генералом Монтгомери, он сказал так:
– Я согласен был бы отменить акцию, если бы она была направлена против Германии. По той простой причине, что у нас есть основания полагать, что Германия находится на пороге возвращения к нормальной цивилизованной жизни. Но в России к власти пришел еще более кровавый и страшный убийца, чем Сталин, – палач, который
На Ножовку, на Полярный институт, тяжелые бомбардировщики Англии и Америки шли отдельными эскадрами, причем они имели точные карты расположения института и заводов по обогащению урана, а также складов и ангаров. Воздушные эскадры разделили цели между собой.
Американские Б-26 появились над институтом первыми – в середине дня, они шли с севера, через полюс, с канадских баз и не опасались советских истребителей.
Матя Шавло был на аэродроме.
Он встречал Вревского.
Первоначально договаривались, что сюда прилетит сам Берия, чтобы обговорить будущие планы института и меры по его охране от внешних хищников, которые наверняка теперь ищут к нему пути. Но потом обнаружилось, что Лаврентий Павлович не может покинуть столицу и прилетит Вревский, который останется здесь с Матей, чтобы сменить больного Алмазова.
Погода была ветреной, свежей, но солнце грело – все же середина лета. Недавно взлетную полосу удлинили и сделали вторую, покрыв ее металлической сеткой, чтобы сюда могли садиться тяжелые транспортные машины. Берия решил устроить рядом с объектом военно-воздушную базу и в будущем быть спокойным, что никто не покусится на Испытлаг с воздуха.
Устройство базы тоже входило в круг задач Вревского. С утра Матя слушал радио – война в Европе завершилась, но началось восстание в Италии, и Мате было жалко, что в любимом им Риме сейчас стреляют и убивают людей. Как ему захотелось сейчас туда! Но теперь, с окончанием войны, у него появлялись надежды вернуться в академические круги не тюремщиком, а достойным членом семьи. Ведь о том, что он командовал тюремным институтом, через год-два забудут, а о том, что он – отец атомной бомбы, человечество будет помнить вечно. И хоть трагедия Варшавы в какой-то мере остается на совести бомбы, ученый, как известно, не может нести ответственности за решения политиков. Иначе изобретатель пулемета должен был бы повеситься, узнав, сколько человек убито из его изобретения.
– Летят! – закричал диспетчер, выглянув из небольшого домика, что с позапрошлого года стоял на краю поля. Возле домика поднимались высокие антенны. «Через год здесь будет большой аэродром, – подумал Матя. – И может быть, скоро наступит то благодатное время, когда мы придумаем, как использовать бомбу для мирной работы на благо людей».
Черная точка быстро превратилась в самолет. Самолет, не делая круга, зашел на посадку – это была небольшая
– Я рад, что вы будете здесь.
Сзади раздался шум мотора. Они обернулись. По разбитой, грязной дороге, разбрызгивая воду, ехала «эмка» Алмазова. Она въехала на сетку аэродрома и затормозила. Дверца распахнулась, и никто не появился из машины. Сидевший рядом с шофером охранник вылез наружу и с трудом выволок из машины Алмазова. Алмазов был в полной форме и в фуражке, надвинутой так низко на лоб, что открытыми оставались лишь синие щеки и распухшие, потрескавшиеся губы.
Алмазов пошел к Шавло и Вревскому, но через два шага его повело в сторону, и охраннику пришлось его поддерживать.
– По вашему вызову, товарищ комиссар второго ранга, явился.
Матя понял, что мысли больного Алмазова путаются и язык не подчиняется ему, потому что он накачался водкой, чтобы заглушить болезнь.
– Я намерен узнать, получил ли товарищ Берия мой доклад об изменнической деятельности Матвея Шавло, убийцы и предателя родины? – спросил он.
Вревский обернулся к Мате, словно за советом. Матя подумал, что Берия вряд ли показывал письмо Алмазова кому бы то ни было, даже Вревскому.
– Товарищу Алмазову плохо, – сказал он.
– Я тоже так думаю, – сказал Вревский. – Ян Янович, я думаю, тебе лучше вернуться к себе и отдохнуть.
– Я не шучу, – настойчиво повторил Алмазов. – Этот человек – изменник родины, и я передал письмо об этом наркомвнудел товарищу Берии.
– Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) товарищ Берия мне никаких указаний на этот счет не давал, – мягко, но со значением произнес Вревский.
– Как? – Алмазов пытался осознать эту новость. Внимание Вревского привлек новый шум – он доносился с севера. Вот показалась одна черная точка, вторая, третья…
– Это что значит? – обернулся Вревский к Мате. – Кто должен прилететь?
– Ума не приложу.
Они смотрели вверх – самолеты приближались, и становилось понятно, что это не наши, чужие самолеты.
– Немцы? – тупо спросил Матя.
– Какие, к черту, немцы! – закричал Вревский. – В укрытие!
– Здесь нет укрытия!
– Тогда в машину – и подальше отсюда!
– Куда же?
До машины Шавло надо было еще дойти – он оставил ее за пределами поля, рядом была только машина Алмазова.
– А ну быстро в машину! – приказал Вревский, стараясь оттолкнуть Алмазова. Вревский залез внутрь.
– Скорей же! – кричал он.
Но Матя задержался, потрясенный зрелищем гигантских четырехмоторных машин, которые медленно подплывали к аэродрому.
Так же не спеша они опускались все ниже, и Матя увидел, как от них начали отделяться многочисленные черные точки – бомбы.
Следующая волна самолетов, надвигавшаяся на Испытлаг, шла ниже, и два самолета на глазах Мати пошли на посадку – именно на ту посадочную полосу, где он только что встретил Вревского. Мате казалось, что это сон, кошмар…