Кирилл Обломов и его невероятные миры

Стригин Андрей Николаевич

взгляда. Будет возможность, пёрышки ему выдёргиваю, мстительно думаю я. Филин

словно читает мои мысли, переваливается с лапы на лапу, скрипнул крючковатым

клювом, крепче обхватывает острыми когтями ветку. Да уж, справится с ним, будет

сложно, разве, что палкой навернуть. Интересно. Есть ещё охранники, или только филин?

Словно подтверждая мои опасения, в загоне громко гогочут гуси и, переваливаясь с боку

на бок, выходят из него огромные птицы, ну просто мутанты какие-то,

размером с добрых

индюков, а то и больше. Они окружают меня, и я пячусь к бане, с удивлением и

растерянностью замечаю, что клювы у них тоже странные, усеянные острыми зубами, как

у крокодилов. От пары штук, конечно, можно отбиться, но со стаей вряд ли, уныло думаю

я, и вваливаюсь в предбанник.

Баба-Яга оборачивается ко мне, учтиво говорит:- Одежду сюда положи, её

обдериха постирает, а оденешь эту,- указывает она на белые холщёвые штаны и такую же

белую рубашку.- Да с банником будь поучтивее, он не любит когда кто-то моется после

двенадцати, но я уговорила его не свирепствовать, чёрную курицу задушила и, не

ощипывая, закапала под порогом бани,- гнусно улыбается старуха,- вот и кусок чёрного

хлеба положила и крупной солью засыпала. Надеюсь, не станет он тебя обжигать

кипятком и кидаться камнями в печи-каменке. Разве, что в стену будет стучать, но ты не

бойся, до смерти он запаривать тебя не будет.

– Банник, а кто это?- вздрагиваю я, но пытаюсь не подавать вида, что мне страшно.

– Не уж то никогда не встречался?- удивляется Баба-Яга.

– Так мы привыкли мыться в ванной, под душем,- невольно шмыгаю носом, так мне не по

себе.

– Банник – дух, живущий в бане, а обдериха – его жена. Если найдёшь с обдерихой общий

язык, одежду выстирает и дырки заштопает, волосы расчешет. А если всё же захотят

чинить против тебя зло, вот, возьми,- старуха протягивает железный прут,- они как огня

боятся железа.

– Спасибо, бабушка,- уныло говорю я. Никогда бы не мог подумать, что мытьё в бане

такой опасный процесс, лучше грязным ходить, чем одной рукой веничком себя

наяривать, а другой – железным прутом от нечисти обороняться.

– Пойду, ужин разогрею, тебе надо хорошо поесть, а то работать завтра будешь плохо, да и

не ровен час похудеешь,- хихикнула старуха, нижними зубами почесала верхнюю губу и, вздыхая и кряхтя, удаляется.

Остаюсь один, испуганно таращусь по углам, но никто с криками не выскакивает.

Немного успокаиваюсь, снимаю кольчугу, скидываю грязную одежду и осторожно захожу

в парилку. Лёгкие мгновенно обжигает жар, в клубах пара почти ничего не видно, только

светятся раскалённые камни. Плеснул на раскалённые камни водой и едва не задохнулся

от взвившихся вверх клубов

пара.

– Кто ж так на камни брызгает!- вблизи раздаётся раздражённый басовитый голос.

– Кто здесь?- я едва не упал в обморок, но нахожу в себе силы и взмахиваю железным

прутом.

– Не маши своей железякой, не трону тебя, нам и курицы чёрной достаточно!- грозно

говорит некто.

– Вы … банник?- дрожа, спрашиваю я и в клубах пара пытаюсь рассмотреть невидимого

собеседника.

– А кого ты ещё здесь хотел увидеть, кикимору, что ли?- банник хохотнул, посчитав это

хорошей шуткой.

– А вы камнями кидать не будете?- вспоминаю я слова Бабы-Яги.

– Будешь махать этим прутом, точно швырну,- обещает мне он.

Я поспешно опускаю прут, и силюсь сквозь клубы пара увидеть незримого

собеседника.

– Ты бы вообще положил бы его на пол,- звучит напряжённый голос.

– А вы мне точно ничего не сделаете?- я стараюсь незаметно приблизиться к предбаннику, чтоб улизнуть от страшного духа.

– Сказал же, не трону … ты все, как положено, сделал … чёрную курицу под порогом

закопал, а сейчас в предбаннике жена моя – обдериха, чёрный хлеб жуёт и солью

посыпает,- звучит грубый, но с добродушными нотками голос.

Я уже приоткрыл дверь и хотел выбежать за неё, но взглядом упираюсь в косматое

существо, в грубой рубашке до пяток, волосы на голове прямые, сосульками свешиваются

ниже плеч и сквозь них выпирают узкие уши.

Обдериха повернулась ко мне, её жующий рот попытался растянуться в улыбке,

обнажая редкие зубы, круглые глаза останавливаются на мне и не мигают. В мохнатой

руке зажат кусок чёрного хлеба, густо посыпанный солью. Я отпрянул от двери, сердце

заколотилось так, что даже больно стало и в этот момент часть пара вытянуло в щель

двери и в глубине бани обозначается силуэт невысокого, коренастого мужчины, так же

покрытого шерстью.

– Что ты носишься по бане, здесь париться нужно, а не бегать. Смотри, сколько пара

выпустил, разве так можно!- банник окунает веник в кадушку со студёной водой и слегка

брызгает на раскалённые камни. Клубы пара вновь скрывают его, но внезапно он

оказывается прямо передо мной и, вперив суровый взгляд на железный прут, требует:-

Брось сейчас же!

От неожиданности разжимаю пальцы, прут с грохотом падает, подкатившись к

лохматым ногам банника, тот поспешно отпрыгивает, глаза наливаются кровью, но,

сдерживается:- Это ведь ты случайно сделал?- с угрозой спрашивает он.

– Простите,- прижимаю я руку к сердцу.

– Ладно, проехали,- миролюбиво отвечает банник,- вижу ты ещё совсем маленький,