Кирилл Обломов и его невероятные миры
Шрифт:
– Почему не получится?- не понимает меня банник.
– Я не смогу её задушить.
– Кого, курицу?- весело смеётся обдериха.
– Да,- сознаюсь я. Мне стыдно, но переступить через себя не могу, лишать жизни кого
либо, для меня невыполнимая задача. Как представлю, как буду гоняться за курицей, а
затем душить, в дрожь бросает.
Банник кривит губы, раздувает щёки, чешет нечёсаную голову, затем порывисто
встаёт, ходит по бане взад-вперёд,
– Добрый ты Кирюша, нельзя таким быть, пропадёшь. Хорошо, хотя бы чёрный хлеб с
солью принеси. Это ты хоть, сможешь сделать?- хмыкает он.
– Конечно,- обрадовался я.
– Вот и ладушки,- вздыхает банник.- Ох, как я намучился с тобой!- вздыхает он.
– Спасибо, вы такие добрые,- искренне говорю я.
– Давно мы такое уважение в свой адрес не слышали,- улыбается обдериха и даже лицо
преображается, словно лучик света по нему пробегает.- Вот, что тебе скажу, сынок,-
хихикнула она,- можешь заходить просто так, без всяких подарков, ты их нам сейчас с
лихвой дал, я даже себя молодой почувствовала. А насчёт волков я у неё сама спрошу,-
неожиданно она гладит меня по голове.- Какой хороший мальчик. Вот, что я подумала, переберёмся мы в твою баню. Надеюсь, она у тебя есть?- она, не мигая, смотрит на меня.
– Недавно папа построил на даче,- хвалюсь я.
– Из дерева?- строго вопрошает банник, видимо ему понравилась идея жены.
– Из дерева,- киваю я.
– Вот тебе подарок, Кирюша,- банник протягивает мне странный медальон –
миниатюрный веник из тоненьких прутиков,- опустишь в росу, встряхнешь, бодрость, и
небывалая сила сразу вольются в тело.
– Спасибо,- вновь благодарю я,- а мне даже нечего вам дать. Вот, что, возьмите мою
кольчугу!
– Нет, она из металла, всё тело сожжёт,- смеётся банник.- Не переживай, для нас лучшим
подарком будет перебраться от этих топей в нормальное человеческое жильё. Каждую
ночь ностальгия мучает, раньше мы у купца одного жили, да извела его Баба-Яга и к себе
нас забрала. Ты ведь, приглашаешь нас?- хмурится он.
– Конечно,- не задумываясь, говорю я.
– Тогда по рукам,- он протягивает толстую, всю в шерсти ладонь.
С опаской жму её, и искорки пробегают по нашим пальцам.
– Всё, договор заключён,- с облегчением вздыхает банник. А я не знаю, хорошо это или
плохо.
Банник и обдериха как-то незаметно исчезают, а я наконец-то привожу сметенные
мысли в порядок. Оно конечно положение не аховое, но у меня появились если не друзья, то союзники. В какой-то мере замаячил шанс выбраться из
В предбаннике одеваюсь в чистые одежды, перепоясываюсь волшебной верёвочкой
и выхожу во двор в тот момент, когда Баба-Яга заканчивает загонять в загон ужасных
гусей. В сарае звякает цепь, медведь тяжело вздохнул, переворачиваясь с боку на бок, из
глубины топей донёсся хохот кикиморы, филин ухнул, щёлкнул клювом и повернул в мою
сторону голову. Я под постоянным присмотром, вероятно, помимо филина есть и другие
кто за мной приглядывают. Стайка летучих мышей нахально проносится у самого лица, и
я почувствовал злобное внимание с их стороны.
Баба-Яга шумно нюхает воздух, чует меня, оборачивается через плечо, затем
ковыляет ко мне, опираясь на растрёпанную метлу.
– Как тебе баня, Кирюша?- она смотрит на меня, улыбается, но глаза злющие, словно у
бешеной собаки.
– Спасибо, бабушка,- кротко отвечаю я.
– Банник с обдерихой не обежали?- в её голосе столько яду, что я едва не отравился.
– Да так,- неопределённо говорю ей,- сильно друг другу не мешали.
– Что выспрашивали?- старуха цепко держит меня на прицеле своих холодных глаз.
– Ничего неопределённого,- осторожно говорю я,- за чёрную курицу и хлеб с солью
благодарили.
– С ними надо быть вежливыми, если, что не по ним будет, с живого кожу стянут, в печь
затолкнут. Нраву они дикого и необузданного, живут старыми традициями и не приемлют
ничего нового. А сейчас, Кирюша, иди в дом, покушаешь, а завтра старушке поможешь, эти две бочки,- указывает она огромные бадьи литров на тысячу каждая,- наполнишь
водой из колодца, а если до обеда управишься – наколи дровишки, но сначала тот
столетний дуб спили, а затем его на дрова и пусти. Вот, впрочем, и вся работа,- разводит
она руки,- успеешь к вечеру сделать, можешь уходить, неволить тебя больше не буду,-
ехидно посмеивается она, жуя нижними зубами верхнюю губу.
С неудовольствием смотрю на вредную старуху, но словно спотыкаюсь об её
людоедский взгляд и поспешно говорю:- Буду стараться, бабушка, но невольно бросаю
взгляд за ограду из человеческих костей, там моя свобода, вот только выбраться
необходимо до того как она решит меня сожрать.
– Вот эти слова мне по душе,- хвалит она меня,- надо хорошо работать и хорошо кушать. С
этими словами она тихонько подталкивает меня метлой к дому, но этого было достаточно, чтоб я влетел в дверь как снаряд, брошенный из пращи.