Кирюха
Шрифт:
– Уйди! Изыди, нечисть! Изыди!
– в истерике кричал отец , размахивая руками.
– Папа, это я, Кирюша. Па...
Руки отца оказались на моей шее, мне стало нечем дышать. Я пытался сделать вдох, но это мне не удавалось.
– Ты что творишь, ирод?
– услышал я голос матери, вошедшей в комнату, прежде, чем потерял сознание.
–
– спросила медсестра.
– Вот это, - кивок головы в сторону алконавта, - отнести в палату? Услуга за услугу. Мы тащим это тело в его палату, а вы больше не называете меня его сыном. Никогда.
– Кирюша...
– проблеял алкаш.
А у Кирюши, забывшего о времени в этот момент начался приступ.
– Нет, только не сейчас, - пробормотал я, опустился на пол, рядом с отцом, привалился к стеночке, и закрыл рукой правой глаз. Стонал и раскачивался взад-вперёд. Видимо, медсестра вызвала дежурного врача, поскольку в какой-то момент я увидел рядом с собой ещё одного человека в белом халате. Он осторожно взял меня за руку и потянул за собой. Я не сопротивлялся. Мы пришли в процедурку.
– Помогите мне умереть, - тихонько сказал я, - Не могу больше эту боль каждый день терпеть. Сил нет.
Заметил, что врач в ужасе отшатнулся. Откуда-то в процедурке оказалась медсестра. Мне поставили какой-то укол в вену.
– Я сейчас засну и больше не проснусь, да?
– спросил я.
Медсестра и врач переглянулись.
– Тебе не стаёт легче?
– спросил врач.
– Нет, - через силу ответил я.
Приступ продолжался ещё минут двадцать, всё это время вокруг меня скакали люди в белых халатах, очевидно, совершенно не понимая, что со мной. Совершенно неожиданно для них, я засмеялся.
– Всё, прошло! Теперь почти сутки без боли!
– поделился я с ними своей радостью.
– У тебя такие приступы каждый день?
– спросил врач.
– Да, - сказал я, - Уже почти полгода. Всегда в одно и то же время.
– Почему ты не обратишься к врачу в поликлинику?
– Обращался, там за обследование деньги надо платить, а у меня столько нету. У нас же медицина бесплатная только официально, - съязвил я.
– Здоровье всё равно дороже. Неужели родители пожалеют тебе денег на обследование.
Медсестра хмыкнула:
– Борис Анатольевич, его родители у нас с алкогольным. Один из них в коридоре валяется, где-то в больнице выпивку сумел найти.
– Да? Мне бы хотелось поговорить с ними.
– Без меня. Я домой пошёл, - сказал я. И прежде, чем меня успели задержать, выскочил за дверь.
Больницу я покинул также, как и вошёл - через приёмный покой. В кармане неприятно лежали деньги, взятые у тёти Маши. Нет, это не честно. Надо признаться. Она ко мне со всей душой, а я... А я кушать хочу. Ладно. Сказала же она, что себе можно какую-то часть оставить. И снова в моей голове эхом отозвались её слова: "Сколько посчитаешь нужным". Я решил всё же купить булку хлеба, очень уже хочется есть! Но это сделать мне не удалось - хлебный был уже закрыт и я направился домой, где не застал ни Хорька, ни Борова? чему был несказанно рад. Разделся, рухнул на софу и тут же заснул. Всю ночь меня мучали кошмары. Тётя Маша узнав, что я украл у неё деньги, обращалась в Медузу Горгону, но я вместо того, чтобы превратиться в камень, начинал убегать от неё. Горгона всегда меня догоняла, кусала своими змеями, и в этом месте я просыпался, боясь уснуть вновь. Сон повторился несколько раз за ночь.
Утром я встал совершенно не выспавшимся,
Дверь была открыта, хотя я отчётливо помню, как закрывал её. В квартире - бедлам. В дверках шкафов разбитые стёкла, валяющиеся по полу бумаги, книги, фотографии, одежда сорвана с вешалок... Я обвёл взглядом помещение, стараясь ни к чему не прикасаться и пытаясь решить, что делать дальше. В моей голове бедлам сейчас был почище, чем в квартире у тёти Маши. У тёти Маши. Точно, нужно пойти к ней и рассказать о произошедшем. Это единственное, что я могу сделать, чтобы попытаться отвести подозрения от себя.
Через полчаса я стоял у её больничной койки и пытался собраться с мыслями.
– Говори, не бойся, - подбадривала меня тётя Маша. Несмотря на это от страха у меня тряслись коленки.
– Я... я...
– который раз пытался начать я. Тётя Маша терпеливо ждала. Тогда я закрыл глаза и выпалил на одном дыхании:
– Когда я был у вас в квартире, забрал все деньги и не хотел отдавать! Вот!
Сердце замерло. Я боялся пошевелиться.
– Дальше, - услышал я.
– Вчера, когда вы предложили оставить мне сколько-нибудь себе, мне стало стыдно, и тогда я решил вернуть всё, - я приоткрыл один глаз. По выражению лица тёти Маши было совершенно невозможно понять, как она отнеслась к моему признанию, - Сегодня утром я пошёл в вашу квартиру, чтобы вернуть деньги на место, совершенно забыв, что ключей от неё у меня теперь нет. Но они и не понадобились. Дверь была распахнута, а в комнате - бедлам, - я открыл второй глаз. Сердце ухало в груди.
– И тогда ты пошёл ко мне, боясь, что я подумаю на тебя?
– Да.
– Почему я сейчас не должна на тебя думать?
– Не знаю. Вот. Возьмите, - я протянул ей оставшиеся деньги и чек, который на всякий случай сохранил, - Простите меня! Можно я пойду?
– Ты спешишь?
– Нет, но...
– Ты думал, что после того, как ты признался, я видеть тебя не захочу?
– Да...
– Если бы всё было так просто... Сегодня утром тебя родители искали.
Я покраснел.
– Правда я не совсем поняла, что им от тебя было нужно, они, как бы это помягче сказать, были не совсем трезвыми.
– А как вы узнали, что это мои родители?
– Вчерашняя медсестра решила, что я сестра или твоей матери, или твоего отца. Отрицать я не стала, а родителям твоим, по-моему, вообще неважно, кто их сестрой назвался.
– Так и есть.
– Честно говоря, после того, как я узнала о них, то решила предложить пожить тебе у меня, если они постоянно пьют. Но теперь... Даже не знаю.
– Не надо. Я привык. Выживу.
– Выживешь. Но, какой ценой?
В палате повисло тягостное молчание, которое прервала заглянувшая в дверь моя, с позволения сказать, мать.
– Кирюша?
– Чего тебе?
– оглянулся я на неё.
– Ты не знаешь, где здесь магазин какой есть?
Я покрутил пальцев у виска, сказал:
– Ты в больнице!
– Но, мне... мне...
– Опохмелиться надо, - закончил я, - Твои проблемы.
– Вот ты где!
– услышал я голос своего, с позволения сказать, отца, оставшегося скрытым за дверью, - Смотри, что я добыл! Спирт!
– Отлично, а теперь закройте двери с той стороны!
– рявкнул я. Да так рявкнул, что тётя Маша опешила.