Кисельные берега
Шрифт:
– Да что же это такое… - простонала незадачливая дуэнья, бессильно опускаясь на кровать. – Что могло произойти в моё отсутствие?
Кто-то из прислуги обнаружил зайца, без приглашения проникшего в замок, и увёл для выяснения? Или она сама смылась, пока… Кстати, а запирала ли горгона замок после того, как повела меня на завтрак? Возможно, что и нет… Зачем ей запирать пустую комнату? Хм… не припомню… Если дверь осталась открытой, и Пепелюшка этим воспользовалась…
Хорошо бы, если так. И хорошо, если бы ей удалось выбраться за стены замка. Хотя, зная эту дурочку,
Впрочем… Она ведь понятия не имеет об этой необходимости!
Кира воткнулась локтями в колени и сжала пальцами виски: что же с ней будет теперь, о боже… Почему, ну почему я не напугала её как следует, не сказала, пусть не полную, но правду! Может, страх придал бы ей боле сознательности и расторопности? Может, это бы её спасло! Проклятый пиетет: как сказать да как назвать, блин! Как? Как положено – прямо и грубо!
Вот где она теперь? Будет шибаться, наверное, по замку и трепаться повсюду о своей подруге – невесте «принца» до тех пор, пока злые люди не обидят или добрые не пожалеют дурочку…
– Бу! – пискнул над ухом знакомый голос.
Погружённая в беспокойные думы Кира взвизгнула и подпрыгнула, шарахнувшись в сторону. А потом во все глаза уставилась на объявившуюся пропажу, до ушей довольную удавшейся внезапностью и бурной реакцией объекта на пугалку. Пепелюшка весело рассмеялась и захлопала в ладоши:
– Как здорово! Здорово у меня получилось подстеречь тебя? Правда, ты не ожидала? Не ожидала, Кирочка?
– Не ожидала, - устало промямлила Кирочка: злиться на эту идиотку не было почему-то ни сил, ни желания.
Наверное, из-за напряжения бессонной ночи.
Даже не поинтересовавшись местом, где всё это время пряталась затейница, словно внезапный испуг послужил катализатором, перещёлкнувшим лихорадочное нервное возбуждение на спасительную апатию, Кира заползла на кровать и, едва коснувшись щекой пыльных шкур, немедленно провалилась в глубокий сон без сновидений.
… Просыпаться было тяжко и муторно – как всегда, после дневной дрёмы. Кира долго плавала в пограничье, не в силах очнуться до конца, прислушивалась к тихим мелодичным звукам.
Звуки становились всё определённее, всё явственнее опознавались, по мере пробуждения, как человеческий голос… потом, как тихое пение… потом стал различим тембр, мотив и слова…
Кира приоткрыла глаза.
Пепелюшка сидела на окне, болтала ногами и вполголоса пела. Голосок у неё оказался приятный, а слух безупречный. Что-то про колокольчики на весеннем лугу…
– Я тебя разбудила, Кирочка? – спросила она виновато. – Прости,
Кира, опираясь на руки, с трудом села. Скривившись, потёрла затёкшую шею. Чувствовала она себя помятой, лохматой и похмельной. И жутко голодной.
– Кушать хочешь? – заботливо осведомилась певунья и соскользнула с окна. – Тут приходила одна милая женщина, принесла нам обед!
– Пепелюшка с видом иллюзиониста сдёрнула холстину с умывального столика и гордо, словно кролика в шляпе, продемонстрировала поднос с мисками, бокалами и кувшином.
– Милая женщина? – сиплым после сна голосом переспросила Кира. – Интересно… Это такая горгона длинная и худющая?
– Ну… - засомневалась Пепелюшка, - не уверена, что её зовут Горгоной, она не представилась… Но да, в самом деле – она стройная и высокая.
– Фартук на ней ещё такой засаленный?
– Ага, очень интересный фартук: там в уголке узорчик вышит премиленький!
– И морда угрюмая?
– Кто? А… Должно быть, и в самом деле… Ты такая наблюдательная, Кирочка! Мне тоже кажется – вот сейчас, когда вспоминаю – что эта женщина хоть и очень добрая, но очень несчастная…
– Блин! – Кира спустила ноги с кровати и резко встала - недавно только оплакиваемая Пепелюшка вновь её неимоверно раздражала. – Ты издеваешься, что ли? С какой стороны она добрая, хотела бы я знать? Где у неё эта доброта пришита? Может к заду, потому и не заметно?
Девчонка растерянно захлопала ресницами:
– Ну… Кирочка, а как же? Она ж нам обед принесла, а… ночные вазы вынесла… Разве ж не мило с её стороны?
Кира фыркнула. Взяла с подноса миску и принялась там же, не отходя от умывальника, с жадностью уминать полбяную кашу, запивая молоком из крынки и более не задаваясь вопросами о санитарно-эпидемиологических условиях, в которых всё это готовилось и хранилось. Периодические голодовки и привычка притупили и брезгливость, и требовательность, и чувство самосохранения. А куда деваться?
– Где ты пряталась? – промычала Кира с набитым ртом, чувствуя, как отдохнувшее и насытившееся тело вновь начинает испытывать интерес к жизни.
– О! – обрадовалась этому интересу чемпионка по пряткам. – Я сейчас тебе такое покажу! Думала, ты сразу спросишь, а ты спать завалилась… как пришла… Откуда, кстати? Разговаривать с принцем ходила? А меня зачем спрятала в каморку? Вы ж не здесь общались… И что он сказал? Признался в любви? Ах, я…
Кира отставила пустую миску:
– Показывай давай.
С таинственным видом Пепелюшка просеменила на цыпочках к гобелену и поманила подружку за собой. Они вместе проскользнули в каморку. Темно – хоть глаз выколи…
– Чего здесь можно увидеть-то? – буркнула Кира. – Надо было хоть свечу захватить.
– Подожди-ка…
После непродолжительного шуршанья, громыханья и негромкого ойканья темноту вдруг разрезала тонкая и острая полоска неяркого серого света… Полоска поплыла, раздвинулась в узкий прямоугольник…
– Идём! – шепнула Пепелюшка и первая выглянула за дверцу.