Клад адмирала
Шрифт:
Нарушая ход мыслей, донеслась из комнаты Сергея и Полины телефонная трель. Минуты две слышался отрывистый, с властными нотками голос Сергея. После звонка и разговора Сергей щелкнул выключателем на кухне, громыхнул чайником, набирая в него воду.
Зимин поднялся с постели, натянул спортивные брюки и рубашку и прошел в кухню. Сергей брился, стоя около небольшого, подвешенного на стене овального зеркальца.
– Чего не спишь? Пятый час всего, – спросил у Зимина, обернувшись на скрип двери.
– Разница во времени с Москвой.
– Понятно. Еще полночь там.
–
– По мелочи. Дом одной бабенки подожгли. Наркотиками промышляет.
– Надолго ты?
– Да нет. Там уже известно, кто поджег.
– Быстро нашли.
– Наших заслуг – ноль. Мать одного акселерата-потребителя отомстила. Подпустила петуха – и сейчас стоит, на огонь смотрит.
– Круто.
– Не круче, чем сына потерять.
Сергей, разговаривая, сполоснул водой лицо после бритья, утерся полотенцем, плеснул из чайника в чашку немного кипятка.
– Наша поездка не отменяется?
– С какой стати. Иди спи, я быстренько съезжу. – Сергей размешал в чашке кофе, сделал несколько торопливых глотков. – Вернусь – и мы в Вереевский бор…
– Здесь раньше озеро было. Большущее, вдоль насыпи тянулось километра на полтора и в ширину метров до ста местами, – рассказывал Бражников, когда они втроем в линялых рассветных сумерках шагали через сухое болото по устроенному Бражниковым на натоптанной тропе деревянному настилу шириной в три кромленные топором плахи, брошенные на отслужившие свой век шпалы, от насыпи железной дороги до маячившего впереди ельника. – Дед говорил, когда в деревню, в Витебку, нужно было попасть, на лодке или на плоту переправлялся через озеро. А теперь и следа от озера не осталось…
Из слов Бражникова ясно было: расстилающийся окрест увитый сивой сухой травой кочкарник, тропа с выстроенным на ней тротуаром, тянущаяся в этом кочкарнике, – дно плескавшегося здесь некогда, а ныне сгинувшего озера.
– Помнишь, вчера говорил, что Тютрюмов весной приезжал на кордон? – сказал Бражников, обернувшись к Зимину.
– Помню.
– Точно весной было. Вы уехали, а я поглядел дедовы бумаги. Он, когда документы на пенсию оформлял, во всех местах, где работал, подтверждения запрашивал. Так вот, в Бийское депо он с двадцать восьмого мая двадцатого года работал. Значит, весной, в начале или в середине мая приезжал Тютрюмов. Нет ошибки.
– Нет ошибки, – обескураженно машинально повторил за Бражниковым Зимин.
В следующую секунду Бражников сказал нечто даже очень обнадеживающее для Зимина:
– А золото, какое Тютрюмов спрятал здесь, у нас, в Веревском бору, могло быть взято у купца Архангельского. Слышал о таком?
– Нет.
– Первый богач в Пихтовом был. Всегда Пушилины Игнатий и Степан впереди по богатству шли, он их обогнал перед самой революцией. Пушилины как торговали в Пихтовом, так и продолжали. А он погрузил все свои запасы продуктов в вагоны и в губернский центр айда скорей. Какую-то станцию, как ни пыжься, с губернским центром не сравнишь. Махом все у него там ушло. А главное – на бумажные деньги совсем не торговал. На золото, камни, кольца. Даже кресты нательные брал. Потом исчез до самого двадцатого года. Вернулся в Пихтовое
Новое имя – купец Архангельский. Кажется, вполне правдоподобная фигура. Странно, что до сих пор слышал только о Пушилиных. Не могло так быть, чтобы, кроме них, в Пихтовом не было богатых семей. И неудивительно, если Архангельский при появлении в Пихтовом попал сразу в руки Тютрюмова. У командира ЧОНа был на таких людей нюх особый…
Сергей не слушал их с Бражниковым разговора. Шел, глядя себе под ноги, немного позади. Неведомо, какие мысли занимали его. Но уж, наверное, меньше всего он думал о золотом кладе, который ищут без малого век.
– Погодка, – сказал Зимин, поеживаясь от задувающего колючего ветра.
– Сейчас придем. По ельнику две минуты ходьбы – и на месте, – сказал Бражников.
Точно, не успел он выкурить папиросу, как уже пересекли ельник, и шагах в шестидесяти-семидесяти от окраинных хвойных деревьев взглядам предстал громадный дом с завалинкой и под железной крышей, со стенами, срубленными из толстенных лесин. Коровник, баня, вросшие в землю, осевшие дощатые сараи, между которыми тянулась, прихотливо изгибаясь, длинная поленница березовых и сосновых крупноколотых дров, были рядом. И колодец среди дворовых построек тоже был. Однако одного беглого взгляда на него хватило, чтобы определить: не первый год, конечно, служит хозяевам, однако явно не в начале века построен.
– Значит, сюда Тютрюмов приезжал? – остановившись рядом с Зиминым у колодца, спросил Нетесов.
– Сюда, – утвердительно кивнул Бражников. – От губернского тракта ночью подъехал, весь от дождя мокрый. Запасной жеребец с ним.
– Так говоришь, будто очевидцем был, – не без иронии заметил Сергей.
– Как мне рассказывали, так и передаю, – не обиделся на подковыристый тон Бражников.
Следы летних раскопок около дома не были заметны. Их и не пытались сохранить, напротив, постарались поскорее навести порядок.
– Так где копал рыжий этим летом? – спросил Нетесов.
– У самого крыльца, вдоль него сделал траншею метров в пять. И по всем углам – ямы. Брустверы выше окон намолотил. – Бражников пальцем указал, где приблизительно проходила траншея. – А в первый раз, когда по телеграмме к сыну уезжали, все по периметру дома разрыли. И шурфов больше десятка наделали, я говорил.
– Ясно. А сами вы? Тоже, наверное, лопатки не раз брали, а?
– Дед – да. Под полом все перерыл, доски сдирал. И на чердаке. А я – ни разу. В клады верю, как в машину по лотерейному билету.
– Выигрывают же… – заметил Нетесов. – А отец?
– Отец в этих местах никогда не жил. Из-под Бийска на фронт как призвали в сорок третьем – так вечная память…
Бражников закурил, позвал зайти в избу погреться, попить горячего чаю с травами. Сергей не спешил воспользоваться приглашением. Смотрел на Зимина выразительно. «Ну вот, мы на месте, что дальше?» – вопрошал его взгляд.
– Иван Артемьевич, колодец здесь один?
– Один. – Бражников кивнул. – А что?