Клад
Шрифт:
— Лида! — Виктор умоляюще скрестил на груди руки. — Нельзя мне сейчас и думать о семье. Два десятка лет понадобится для напряженной учебы, опытов, всевозможных исследований. У меня сейчас ни минуты свободной для себя. Какой из меня семьянин, подумай! Да, мы с тобою слишком разные… Ты — нежная, хрупкая, поэтичная… Ты будешь хорошей матерью ребенку, верной подругой мужу. Ты красивая, привыкла к поклонению. Я не воспитывал в себе достоинств мужа и отца, мой кумир не женщины, а наука. Да, я фанатик, что поделаешь? Извини, Лидочка, ты должна понять меня, если любишь…
— Но я же не матреха какая-нибудь, не ведающая что к чему! Я тоже собираюсь остаться в аспирантуре. Твоя мама помогла бы нам с малышом.
Из глаз ее снова сорвались две слезинки, побежали по бледным щекам вниз, упали на руку, крепко сжавшую платок.
— О какой помощи говоришь, если ты и сейчас не вдумываешься в мои слова, настаиваешь на своем?! — воскликнул Виктор в отчаянии. — Неужели ты не замечала наших аспирантов, поселившихся с женами и отпрысками в общежитии? Поженившись студентами, они не ведают теперь ни сна, ни отдыха, носятся с пузырьками да авоськами по магазинам, напрашиваются в грузчики на базах, чтобы заработать на хлеб внезапно появившимся иждивенцам. В непролазной нужде они давно забыли, что такое любовь и какими судьбами очутились в капкане, называемом семьей. Посмотри на Сергеевых… Саша превратился в ходячий скелет, несмотря на свои двадцать четыре, Катя в немытом переднике и с распатланными волосами, когда на кухне, выглядит старше своей матери… А ей чуть за двадцать… Во имя чего их страдания? Во имя нежных чувств? Силу их и красоту давно высосала нужда… А дальше будет не лучше! К тридцати язва желудка и покалывание в области сердца, к сорока инвалидность, равнодушие ко всему, развод из-за частых скандалов… Вот тебе готовый портрет иждивенца в науке, статиста, беспомощного служащего в какой-нибудь конторе. Жизнь ради прокормления кучки детей и озлобленной неудачами жены, лишившейся всяких иллюзий.
— Ладно, Табаров, — Лида поднялась, поправляя юбку. — Ты реалист, конечно. Иди в свою науку… Скажи лишь, как записать дитя после рождения? Я все же решила осчастливить тебя, буду рожать… А вдруг с наукой не повезет, хоть ребенок останется воспоминанием о молодых годах… Отцом тебя записывать? Или ты хочешь быть прочерком в метрике своего ребенка?
Табаров не мигая смотрел на Лиду, будто хотел удостовериться в серьезности ее слов. Кажется, она выносила ему приговор, с намеком на возможную неудачу в жизни? Ее всегда улыбчивые, широко распахнутые глаза смотрели на него с ненавистью. И они уже не казались ему столь голубыми.
Шагнул вслед, когда она поспешно направилась к двери.
— Лидочка, — окликнул он дрогнувшим голосом. — Мы сами еще дети! Зачем такая обуза?! Избавься от ребенка, и мы будем опять друзьями.
Скворцова обернулась и с размаху ударила его по щеке.
— Нет, нет! — закричала она. — Я не смогу этого сделать! Ты жестокий эгоист, только сейчас поняла.
— Ну, тогда поступай как знаешь! — отрезал Табаров, поглаживая левую щеку. — Каждому дорого свое! Тебе — ребенок, мне — мои идеалы!..
Лида ушла, но мысленные споры с нею продолжались еще долгие годы.
Временами Табаров был близок к тому, чтобы разыскать ее и признать свою вину. Однако мужская логика удерживала его от этого шага. Не логика даже, а успехи, которые неизменно сопутствовали точному расчету и будто покорялись его воле. «Вот защищу кандидатскую и потом съезжу к Лиде», — внушал себе. Но сразу после защиты его вдруг направили в интересную зарубежную командировку — по теме… «Вернусь из командировки, начну устраивать личную жизнь», успокаивал он свою совесть. Возвратился из дальней поездки с такими богатыми идеями и с головой окунулся в научные обоснования. А дальше ждали новые увлечения! Как ни странно, человек этот считал себя однолюбом, потому что ни одна из женщин ему больше не нравилась.
Будущее открывалось Виктору Николаевичу
Со студенческих лет Виктор Николаевич понимал: наука потребует от него полной отдачи, много лет придется напрягать себя в беспощадном труде. Лишь тогда его упорство будет вознаграждено, раскроются непростые подступы к таинствам постижения неизведанного.
Несмотря на несходство судеб, как думал Виктор Николаевич, Лида Скворцова оставалась для него не просто случайным эпизодом. Табаров умел без лишней спеси, взвешивая реальные факты, оценить вклад в его блестящую карьеру прямых и косвенных соучастников. Скворцовой он щедро отводил роль непрямой помощницы в задуманном. В той ситуации она могла сильно навредить ему, стипендиату, члену бюро комсомольского комитета, кандидату в аспирантуру. Но молодая женщина не сделала ничего плохого, пощадила его, виновника своих страданий, приняла все последствия за случайную близость на себя.
«Какая ты умница, Лидусь! — воскликнул он, узнав, что Скворцова еще до рождения ребенка оформила перевод и уехала в другой город. — Истинная женщина со всеми лучшими качествами. Как ты мне помогла своим гордым поступком!»
О ребенке он никогда не вспоминал, даже не знал: он или она появились на свет. Но в своей холостяцкой жизни не раз возвращался к мысли о несостоявшейся женитьбе. Если бы не случайная встреча в Томске, никогда бы не занесло его в рудный край! Тут не просто везение, а предначертание судьбы. Здесь наконец он применит в полном объеме свою теорию и посмеется над косным и неграмотным ведением дела местными практиками, работавшими вслепую. За такие упущения, как здесь, полагалось снимать погоны с генералов, а всяких «богов» и «боженят» как можно скорее спустить на оскверненную ими землю…
Итак, завтра на совещании в обкоме должна сработать предложенная Табаровым новая теория разведки.
Доктор наук заполнял тезисами доклада листок за листком, давно уже поняв, что увлекается подробностями. Часы показывали начало десятого, когда он почувствовал усталость. Прошелся к окну и обратно. «Не худо бы освежиться в реке, — подумал он. — Да и подкрепить силы…»
Виктор Николаевич не любил нарушать сложившегося режима. Сегодня он лишь кое-что переставил местами в распорядке дня: выпил чая, затем снял с вешалки полотенце, чтобы идти к излюбленному месту на пляже. Но остановился над листками своих записей.
— Прибавить фактов в начало! — приказал себе. — Ссылки на примеры из жизни всегда действуют больше, чем научные выкладки… Особенно если разговор идет не с теоретиками, а с теми, кто измеряет энтузиазм людей по результатам их деяний.
Табаров был из категории ученых, которые не только не уклонялись от схваток за свои идеи, а первыми шли в бой.
2
Ильяс Кудайбергенов не сидел сложа руки в ожидании, когда другие решат его судьбу. Излюбленным приемом у него была атака, ошеломляющий наскок на неугодного ему человека с целью остановить, если удастся, смять, обратить в бегство. Ко всему прочему Кудай любил действовать чужими руками, чтобы свои собственные держать незапятнанными. Услужливые руки для борьбы с недругами Ильяса всегда находились. Единомышленники или просто подручные ограждали своего шефа от опасного развития событий. На этот раз генеральному грозил поединок с доселе неизвестным врагом, тоже владеющим кое-какими приемами и способным на удары исподтишка…