Клаксоны до вторника
Шрифт:
11
Два поворота ключа, скрежет давно несмазанного замка, дверь открылась. Он вернулся домой уставший и поздно, желая быстрее лечь спать, но, войдя в прихожую, замер. Ситуация складывалась нетривиально, необходима предельная осторожность. Теперь ни тишина внутри всей квартиры, ни подозрительная при таких обстоятельствах нетронутость вещей, ни отсутствие видимых следов не могли сбить Его с толку.
В Его доме были чужие. Неаккуратные, они оставили включённым настенный светильник в
Вынув револьвер, Он взвёл курок и медленно двинулся по коридору. Дотянулся до выключателя, погасил свет и ещё раз прислушался. Толстые стены надёжно скрывали Его от врагов. Пройдя ещё в глубь первого этажа, Он заметил в полумраке, что дверь в мастерскую приоткрыта наполовину, не в Его манере. Чуть пригнувшись, на цыпочках, Он крался к мастерской и приготовился выстрелить, как вдруг из-за двери прозвучало спокойное:
– Напрасно вы это, всё равно я выстрелю первым, причём, в отличие от вас, в цель.
«Глупость».
Он выпрямился и расслабился. Толкнув дверь, вошёл в мастерскую. В полумраке, фиолетовой тенью прислонясь к оконному косяку, Связной тушил в пепельнице сигарету: – Добрый вечер.
Недовольно выпятив губы, хозяин апартаментов включил свет и ждал объяснений для подобной внезапности:
– Давно вы здесь?
Лёгкая небрежность, правильная осанка, сдержанность и расчёт. Когда Связной говорит, нет мимики и лишнего жеста, только вибрация металлических струн где-то в pianointimo:
– Около часа. Кстати, вот посмотрел вашу студию. Ничего?
– Ничего.
Вечная ухмылка всезнания:
– Интересно, как вас оценивают критики.
– Я мало выставлялся.
– Немудрено. Вы что, действительно размечтались вот так, в объятиях сексуальной блондинки, с букетом роз войти в историю?
– Кстати, критикам-то нравится. Считается, что у меня глубокое понимание цвета, оригинальное видение… Связной чуть рассмеялся:
– А по-моему, всё о похоти графа.
– Вы, наверное, о Заколдованном мире. Эти наросты обозначают фаллосы, половые губы и скрытые от глаз желания.
– Спасибо, я понял. Только картина называется по-другому, а именно – я хочу всех.
– Забавно, не думал, что вас это интересует.
Связной взял в руки маленькую зарисовку и, видимо, любовался ей.
– Ну почему же. Во всяком случае, вам надо подумать, что должен отображать художник, играющий в подобные игры.
Потенциальный баталист убрал оружие в кобуру, Он тоже может быть ироничным:
– Взятие Бастилии?
– Нет, пожалуй, пожар в Рейхстаге. У вас много энергии, но вся она уходит куда-то. Сказывается дурное воспитание на заповедях и почитании истин, вот и боитесь обидеть своих критиков.
Начиная злиться,
– А вы, я смотрю, уважаете тех, кто ломает на сцене стулья и хамит публике, приводя её в восторг. Это дёшево.
– Это дёшево как шоу. Но как нечто изначальное это выглядит примерно так. Есть две цепочки. Вот первая – любовь к одной женщине, семья, дети, домашний очаг, счёт в банке, телевизор, по телевизору мелодрама. А вот вторая – талант, непонимание, презрение, одиночество, ненависть, война, смерть. – И вдруг Связной оскалился Ему в лицо. – Хотя возможны победа и вечная слава.
Осуждающе художник-пацифист покачал головой:
– Демагогия, «талант, война»…
– Будьте праведником, заводите ночной колпак. Если трясти, то трясти, чтоб страшно стало, каждым штрихом. Это действительно красиво, – и, показывая Ему выбранный из папки набросок: – Познакомьте меня с этой девочкой.
– С какой? Ах, это. С ней спит полгорода.
– Ну и что?
Он пожал плечами:
– Вы по делу?
– Да, обговорить детали, наметить план.
– Кофе?
– Будьте любезны.
Уже было за полночь, когда за чашкой кофе, развалившись в кресле, Связной показывал Ему фотографии, передавая по одной через сервизный столик:
– Вот ваша мадам. Согласитесь, красива, хотя для вас старовата.
Следующий снимок.
– А это её муж.
– Этот? Однако, – и, поборов изумление: – Дело становится действительно интересным.
– Вам надо привыкать к подобным ставкам.
– Я не о том, это родственник одного моего друга.
– Тогда у вас джокер в руках. – Связной посмотрел на часы. – Пожалуй, нам пора.
12
В больнице уже давно все спали. Молоденькая медсестра вела Его и Связного по длинному тёмному коридору. Приложила палец к губам. Ей казалось, что тайные гости топают слишком громко.
В ординаторской был полумрак, горела только настольная лампа, низко уткнувшись в белую столешницу. Из тёмных углов виднелись призраки кушетки, шкафа с папками, стульев. Не прикрыв за собой дверь, медсестра молча удалилась. Связной указал Ему на кресло у самого окна:
– Сядьте там, он не должен вас видеть.
Через пару минут, жёстко поддерживая за локоть, медсестра привела горбящегося пациента. Небритый, с отсутствующим взглядом, с дрожащими руками, с пигментным пятном на щеке, тот опустился на стул, как полупустой мешок с грязным бельём. Словно проверяя швы своего замусоленного халата, пробежался пальцами вдоль всего туловища. Затем провёл ладонью по серым потрескавшимся губам и поправил грязную повязку на шее.
Связной что-то положил в маленький кармашек на груди медсестры и, закрыв за ней дверь, уселся напротив больного. Достал из ящика стола бутылку вина, плеснул в стакан, придвинул к пациенту и доверительно шепнул: