Классическая русская литература в свете Христовой правды
Шрифт:
Антон Павлович Чехов родился 17 января 1860 года (день трёх Антониев: Антония Великого, Антония Дымского и Антония Черноезерского), то есть он на 32 года моложе Толстого, и назван был Антонием. Уже это говорит о том, что семья Чеховых была благочестивой и особенно была благочестивой и внутренне мать Чехова Евгения Яковлевна, но более внешним благочестием, так называемым, “домостроевским” был благочестив и отец Павел Егорович.
Сакраментальная фраза, которую любят цитировать школьные учителя, что “в детстве у меня не было детства” принадлежит не Чехову, а его старшему брату Александру и во фразе употребляется местоимение множественного числа – “в
Но всё это легко проверить, так как в доме пять сыновей, то есть Александр, Николай, Антон, Михаил, Иван и одна дочь Мария. И, что “в детстве у нас не было детства” – это ложь. Как всякая ложь, если она не характеризует ситуацию, то она характеризует автора этой лжи. Стало быть, она характеризует именно Александра с его пьянством, с его безответственностью, с его неким внутренним паразитизмом, с его, преодолённой к счастью завистью, но, во всяком случае, характеризует человека, так сказать, слабенького – то, что в позднейшей религиозной мысли называлось “немощный член Церкви” (Александр даже и не был особым членом Церкви, потому что был глубоко религиозно равнодушным).
В доме Чеховых, особенно со стороны отца, не просто поддерживалось, а требовалось благочестие.
Что-то такое мелькает и у самого Антона Чехова в повести “Три года”. Отец Чехова Павел Егорович в Таганроге занимался торговым делом и разорился. Открыть нового дела отец Чехова не сумел, и вся семья жила литературным трудом сына, и, в сущности, старшие Чеховы (мать и отец) жили в Мелихове и в Москве (ул. Дмитровка – ул. Чехова) исключительно на средства сына.
После выхода повести Чехова “В овраге” появилась клевета, что отец Чехова торговал спитым чаем [126] .
126
Спитой чай на Руси давали даром.
В повести “Три года” дан очень крупный торговый воротила, который торгует галантереей оптом, а поскольку – это Москва, то галантереи надо много и, тем более, раз оптовая, то из этого торгового центра галантерея переходит и в Тамбов и в другие города.
Галантерея принималась непосредственно от мастеров, которые эту галантерею вырабатывали, то есть от тех, кого мы сейчас называем “кустарщики”. Кустарная работа отличается тем, что она вся немного авторская – у каждого мастера какой-то свой почерк.
В повести описан Фёдор Степанович Лаптев, который всех учит, если у человека несчастье, то это потому, что с ним не посоветовались вовремя. Конечно, это – гордыня, но эта гордыня, которая не заметно въедается и именно в сердце благочестивого человека.
У Достоевского в романе “Подросток” пока Макар Иванович не стал странником и пока не пережил свой перелом и переворот душевный, был всем не сносен именно вот этой своей оголтелой добродетелью. Если человек не учит, так сказать, явно, то он обязательно учит тайно.
У меня был такой дедушка, который скончался исповедником Христовой веры, но лучшие качества ума и сердца у него проявились в 1927 году, в первую безбожную пятилетку. В спокойные годы он был не сносен.
В России такой тип людей очень хорошо известен и который в народном просторечии называется “рукосуй” – везде суёт свою руку, везде помогает, а, в сущности, - это Дон Кихот, это лишний человек Тургенева, то есть, это тот самый тип и тип этот не только социально-психологический, но и религиозный.
Лаптев
Это и есть цена религиозного воспитания, цена внешнему религиозному воспитанию и внешнему благочестию. Алексею, прежде всего, по настоящему не рассказали о Христе, его не подвели к сознанию, что такое предстояние одесную Отца, что такое ниспослание Святого Духа, зачем нужно духовенство и так далее. В воспитании Алексея выпал целый пласт, который прививается постепенно, медленно, так как душа должна пробудиться, отозваться и тогда благословение становится понятным изнутри, когда просто суют, то его плюнуть и растереть.
Таким образом, Чехов вырос почти безбожником, по крайнем мере его студенческие годы – это отрясение праха старого религиозного воспитания и снова к вере надо было приходить.
У кого-то это вышло лучше, как у Ивана Петровича Павлова, который тоже пережил период безбожия. Хотя Иван Петрович Павлов воспитывался в монастыре, и Евангелие слушал в церкви, и духовное училище закончил, и семинарию, а только потом стал учиться на врача. Николай Иванович Пирогов, например, только в 38 лет открыл Евангелие сознательно. И таких людей, которые стали открывать Евангелие сознательно в 30-40 лет, много и люди искали в Евангелии ответы на свои злободневные вопросы.
У Чехова ещё сложнее.
Когда человек приходит к вере во взрослом состоянии, то это дело совершенно не отделимо от нравственного пути [127] , от возрастания в Христову меру, от строгости нравственных требований.
А замечания зрелого Чехова вот в таком духе: “Смотрю вот я на Мережковского и всё удивляюсь. Ведь какой образованный человек, а в Бога верит и всё читает Евангелие”.
Существует онтологический аспект веры – верить в Бога – это, прежде всего, исповедовать истины православной веры. Григорий Нисский указывает, что “иное дело веровать в Бога, иное дало веровать Богу”. Верить Богу – это сыновнее доверие к Отцу, это именно воплощать в своей жизни литургический возглас “Сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим”.
127
Нравственный аспект – это не только покаяние, но и плоды покаяния - предстать от греха.
Для человека, которому предстоит придти к вере в зрелом возрасте существует этот тройной аспект:
Пройти сквозь через этот наивный и, в сущности, антинаучный рационализм, придти к исповедованию догматов веры (мысленный идол, как сказано у Достоевского).
При Придти к сыновнему доверию Богу [128] , доверию к Промыслу Божию, причём, не о каком-то, где-то и когда-то, а о тебе здесь и теперь.
Строгость нравственных требований, то есть уже любовь к Богу.
128
Доверие к Богу – это сотериологический аспект - учение о спасении.