Классическая русская литература в свете Христовой правды
Шрифт:
Господь сказал в беседе с учениками после Тайной Вечери: “Аще любите Мене, Заповеди Мои соблюдете”.
Домашнее религиозное воспитание Чехова кончилось ничем, как у многих других. В последствии, Чехов написал рассказ “Архиерей” и этому рассказу соответствовала его личная дружба с одним викарным архиереем Сергием.
Когда его мать Евгения Яковлевна узнала, что сын пишет “Архиерея”, то ее первое слово было – обязательно для меня попроси благословение.
К сожалению Чехова не минул соблазн нашего прогрессивного движения 70-80 годов, то есть, что – вера – это для простых сердец,
В этом смысле, когда Лев Толстой пишет в своей “Апологии”, что не могу же я вернуть в скорлупу из которой я вылупился, то это – путь многих. Этот соблазн не обошел и Чехова, который веру своей матери так и понимал – для простых сердец.
Примерно также думал Тургенев. В романе “Дворянское гнездо” Лаврецкий, испытав кораблекрушение в любовной истории с Лизой Калитиной, первый раз обращает внимание на молящегося мужика, явно в большом горе. И думает, что может заменить им утешение религии.
Чехов, зная, что он обречён, совсем не думал об ответе, то есть он к смерти не готовился в том смысле, что как он будет отвечать. Этот вопрос, конечно, поднимается в той же повести “Три года”, когда Юлия (невестка) говорит Фёдору Степановичу, что Вы уже старый человек и скоро Бог призовёт Вас к себе и Он будет Вас спрашивать не о том, как Вы торговали и сколько было барышей, а были ли Вы добры, милостивы и особенно к тем, кто слабее Вас, например, к супруге, к приказчикам. Хотя старик отвечает убеждённо, что я им всем – благодетель и они все должны за меня Бога молить, но в это же время сказано: “Но тронутый ее искренним тоном и желая доставить ей приятное”.
Чехов умирал за границей, где с ним находилась, прости Господи, Ольга Леонардовна. Бунин Ольге Леонардовне даёт уничижительную характеристику, а других свидетельств этого времени у нас нет. Но если бы была рядом Евгения Яковлевна, которая пережила Антона Павловича, может быть, уступая ее Чехов и согласился бы исповедоваться и причаститься.
Настоящего внутреннего веления, настоящего стремления ко Господу, конечно, у Чехова не было и не возникло. Чехов так и умер человеком, религиозно равнодушным, хотя, так как он не отлучён от Церкви, то молиться за него можно и некоторые молились.
Вторая легенда, связанная с проблемой любви. У Бунина можно прочесть, что маленькая писательница Лидия Алексеевна Авилова – это, вроде как, единственная любовь Чехова. Бунин был глубокий эгоист и только мог думать о себе.
Более всего Лидия Алексеевна Авилова отразилась в эпизоде пьесы “Чайка”. Нина Заречная дарит медальончик Трегорину и в нем, значит, Ваша повесть “Дни и ночи”, страница такая-то, строки 11-12. Трегорин находит эти строки читает: “Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее”.
Это, на самом деле, строка из самого Чехова из его повести “Соседи”. (Лидия Авилова как раз из этой повести). В повести “Соседи” сестра Зина с матерью Марией Николаевной Ивашиной и с братом Петром; у них сосед, такой чеховский неудачник, Власьич (женатый). Поэтому Нина ходит к нему просто так без венчание и неизвестно, как будет с разводом, так как при разводе надо было жену обеспечить, а сумму обеспечения она назначает сама.
Этот медальон пытались вернуть хозяину, но, в конце концов, он достался самой Авиловой – дарительнице, а Чехов ей пишет, что если Вам этот жетон не нужен, то пошлите мне его по почте.
Какая же здесь любовь – один грех.
В сущности, Чехов в этих историях или паразит типа героя рассказа “Страх”. “Страх” – рассказ одного моего приятеля. Но рассказ моего приятеля – это аллюзия из “Преступления и наказания” Достоевского. Когда Раскольников пытается рассказать Соне о своём преступлении и Соня спрашивает – откуда Вы всё это знаете, то он отвечает: “Я ему должно быть приятель большой” (тому убийце).
“Страх” описывает деревню, помещики с уже освобождёнными крестьянами, не много агрономы и для того, чтобы получать с имения хоть какой-то доход, на нём надо трудиться денно и нощно. Бедный помещик и работает день и ночь. Скучающая жена: двое детей; и ещё ноты (одни и те же); романы, которые ей давно надоели и, вдруг, она влюбляется в новое лицо, а он смотрит на нее холодным взглядом и прекрасно знает, что в эту ночь – она гостья в его флигельке.
Получилось так, что муж, который исповедуется ему о своём семейном несчастье, ведь люди, отторгнутые от Церкви, а душа-то просит кому-нибудь рассказать. В одной из своих откровенных бесед забыл у приятеля во флигеле свою фуражку, приходит за фуражкой и застаёт эту парочку. Конечно, он – не Пушкин и не вызывает на дуэль, а говорит только одно - “Если вы хоть что-нибудь понимаете, то поздравляю вас, у меня темно в глазах”.
“Страх” заканчивается так: “Я, конечно, с тех пор никогда больше не видел ни мужа, ни жены, но по слухам, они всё ещё живут вместе”.
Такие истории постоянно были предметом около литературной сплетни обеих столиц Москвы и Петербурга. Когда была поставлена пьеса “Дядя Ваня”, то стареющий Григорович, который когда-то в 50-е годы был автором “Антона Горемыки”, но в это время уже давно ничего не писал, тут же пустил слушок, что профессор Серебряков – это Суворин; его вторая жена Елена Андреевна (красавица) – это Анна Ивановна Суворина, а Астров, который сажает лес и лечит – это Чехов.
И эта версия циркулировала по обеим столицам, как будто людям больше нечего делать.
У Чехова не было репутации нравственного адаманта, да и по правде сказать, Антон Павлович за женщинами не гнался, так как говорил, что издательства и женщин он умеет грабить, то есть даром.
Мера Божьего долготерпения для каждого человека своя и, в сущности, с Ольгой Леонардовной Книппер Чехов попался. Стоит только почитать ее письма к нему до венчанья [129] лейтмотив которых в том, что я буду Вашей собакой, буду ходить на задних лапках, чтобы Вам служить.
129
Венчались на Плющихе в церкви Вознесения на Вражке.