Клёст - птица горная
Шрифт:
Растерянные наёмники поневоле начали пятиться, образовав полукруг. Я шёл крайним, практически уже по подножью склона, и оказался чуть ли не в центре вражеского удара.
— Встать в строй! Встать в строй, болваны! — заорал я, потрясая копьём и перегораживая им дорогу тем, кто подался назад, прочь от горы, словно жердью.
— Встать в строй! Встать в строй! — заорали за моей спиной Шмель и Штырь.
Наёмники начали кое-как выстраивать шеренги, создавая защиту от вражеской атаки, причём нам пришлось вставать плечом к плечу с бойцами, с которыми мы до этого ни разу не отрабатывали действие в одном строю. Получилось так: в первой
— Держать строй! — орал я. — Держать строй! Стой, и хоть сдохни!!!
— Держать строй! Держать строй! — кажется, весь мой десяток за моей спиной начал дружно повторять мои команды. И вроде даже Бим с Бомом!
— Не ссать! — звонкий голос Жнеца.
Ах ты, салага! Мужиками кинулся командовать! Ну-ну…
Я взял копьё в левую руку, опирая его о землю, а правой рукой вынул из-за пояса метательный нож. Выбрал цель: здоровенного детину, который, сбегая вниз, мог пробить хоть три наших ряда своей массой, и влепил ему в голову. Здоровяк с разбегу хлопнулся наземь, создавая помеху товарищам, которым приходилось перепрыгивать через него. Так, ещё бросаем пару ножей, хватаем копьё, бьём в поясницу ещё одного вояку, в порыве страсти бежавшего так бесшабашно, что отвёл щит на бок. Быстро вырвать остриё, чтобы не завязло в теле, бьём другого… всё, копьё уже бесполезно, поскольку враги сблизились вплотную — сейчас, наоборот, пусть остриё войдёт поглубже, хоть насквозь. Двумя руками дёргаю древко так, чтобы свалить убитого под ноги его соседу — тот споткнулся и рухнул на колени под ноги нашему строю, став беззащитным.
Я выхватил меч и ударил ещё одного нападавшего, отбил удар другого, но тот, набрав большую скорость разбега, не остановился и ударился со мной щит в щит. Я, упёршись пяткой правой отставленной ноги, принял весь удар на своё тело, поднимая щит с навалившимся на него грузом — горячий противник оторвался от земли, продолжая в воздухе перебирать ногами, — как будто ещё бежал. Если человек с разбегу натыкается на преграду, то в первый миг ничего не соображает — я воспользовался этим нюансом и ударил его мечом по шее.
Упал мой сосед слева, отступил правый. Над моим плечом вперёд метнулось остриё копья Штыря, ударив в лицо очередного ледогорца, что спасло мне жизнь. Я отступил, встал с ним плечо к плечу, а первая линия обороны растворилась, словно кусок сахара в кипятке вражеской ярости: кого-то убили, кого-то сбили с ног, кто-то попятился назад… очень быстро ледогорцы продавили несколько наших шеренг, но потом сила их разбега оказалась потеряна, рассеялась по нашей массе. Противник потерял преимущество по высоте, и началась обычная мясорубка, которые я очень и очень не любил, так как в таких от человека мало что зависит.
Я помню: мне поневоле пришлось отступать, чтобы не оказаться в окружении. Помню, сначала с правого плеча около меня встал Штырь, потом с левой стороны встали Бим и Бом, и это означало, что наши линии гибнут, что в бой вступают задние ряды, удерживая линию обороны. Помню, как Бим и Бом своими копьями пронзили врагов, но не успели даже порадоваться своим успехам, как на месте убитых мгновенно появились другие, а эти придурки не догадались бросить ставшими бесполезными копья с насаженными на них трупами, пока я не крикнул «Мечи к бою!», прикрыв их от ударов своим мечом.
Наверное, нас бы всех перебили и затоптали,
Ледогорская армия была разбита. Она бросила все метательные механизмы, в плен сдалась масса солдат, ещё больше было перебито при бегстве с поля боя.
Но только радости от этой победы было очень мало. Посудите сами: наш 5-й легион был обескровлен до невозможности — от него осталась едва ли половина первоначального состава, а конница как таковая перестала существовать: всех уцелевших кавалеристов передали в другие легионы. Изрядно пострадал 2-й, центральный, имелись потери и в 3-м, левофланговом. Лишь Имперский легион потерь практически не имел.
Самое удручающее было то, что наш 5-й легион растратил почти все химические запасы. Казалось бы: горшки для метания — они такие же глиняные, и таких можно понабрать в любой деревне. Но! — но только боевые горшки делались круглыми, как шары, и имели отверстия для вставки пробирок-детонаторов, а это — совсем другое дело, не говоря про порох и другие ингредиенты для адских смесей. Значит, для восполнения затрат надо надеяться на обозы из Божегории, подвергавшиеся постоянным нападениям «чёрных» и даже местного населения, что мне казалось в диковинку.
Кроме того, наши баллисты и онагры изрядно обветшали. Подумайте сами: если «ложка»-метатель постоянно со всей дури бьёт по брусу-ограничителю, то сколько времени прослужит подобный механизм? — вот и наши изрядно расшатались, так как им пришлось раскидать почти весь запас химиков, да ещё плюс к этому гору обычных камней. А обычные плотники метательную машину сварганить никак не смогут: не сумеют, — это сложная работа.
У меня сложилось твёрдое убеждение, что всё прекрасно в меру, и что пора бы сворачивать эту дурацкую войну и сваливать. Наконец, сколько можно пить местное мутное крестьянское вино? — у меня от него уже изжога начала развиваться, появилась гнусная отрыжка, и в глотку больше не льётся. На продаже того пойла я уже выручил достаточно: едва ли моя походная зарплата сможет сравниться с этими доходами, — так что тогда тут делать вообще?!
Горячая молодёжь, конечно, жаждала развлекаться грабежами и насилиями девок, да только в этих проклятых горах от села до села — чуть ли не день пути, а в тех сёлах народу — сущая малость. Если нашим легионерам дать полную волю, то после нас осталась бы только чёрная земля без признаков жизни, поэтому командованию поневоле приходилось сдерживать своих солдат всяческими жестокостями, — даже привлекая «особые войска», предназначенные, вообще-то, для борьбы с «чёрными».
Я же к грабежам всегда был равнодушен, поскольку любое награбленное требует продажи, а я в торговле не силён. К тому же, я очень долго воевал в «ночных совах», а у нас работа состояла в том, чтобы, напакостив, унести свои ноги, а не чужие шмотки — какие уж тут грабежи!