Клетка без выхода
Шрифт:
Чуть меньшая, чем окружившая точку «Феникс», компания оседлых подкараулила меня, пока я прятался в лесу, и беззвучно подкралась, выдав себя только сейчас. Естественно, что моя и без того шаткая стратегия развалилась мгновенно. Но даже в таком заведомо проигрышном положении я все-таки удержался от соблазна начать убивать направо и налево, лишь бы не пропадать задаром. Мой палец не дрогнул на спусковом крючке, как это случилось на крыльце библиотеки, хотя сейчас я удивился бы нервному срыву куда меньше.
Причина моей заминки крылась в странном поведении подкравшихся ко мне локос. До сей поры их обычной тактикой служила либо яростная атака сильного противника, либо столь же яростное преследование слабого. Но
От неожиданности я попятился, и оседлые как привязанные двинулись за мной, продолжая, однако, сохранять дистанцию. Ни один ружейный ствол не дернулся вверх, ни одна секира или сабля не взметнулись в ударе… Пялясь во все глаза на странных преследователей, я чуть было не упустил из виду тех локос, с которыми только что собирался воевать. Заслышав, как они тоже пришли в движение, я обернулся, думая, что наконец-то все встает на свои места и сейчас веселье помчится во весь опор!..
Такие же угрюмые лица и та же апатичная реакция на мое появление… Как только оседлые повернулись в мою сторону, их нацеленное на храм оружие сразу опустилось. Я снова оторопел. Не собратья ли этих локос еще вчера жаждали разорвать меня на куски с такой страстью, что бросались грудью прямо на пули? Что же такое переломное могло случиться, отчего оседлые за одну ночь утратили ко мне всякий интерес?
И когда адреналин во мне перекипел, а я окончательно убедился, что локос не намерены превращать меня в фарш, догадка не заставила себя ждать. И была она элементарнее некуда. И в той маленькой придорожной деревеньке, и в столице я не ощутил бы на себе ярость осатаневших оседлых, попадись я им навстречу один, без своей спутницы. Те локос гонялись вовсе не за мной, а за Кассандрой, и меня атаковали только потому, что я защищал скиталицу, не останавливаясь ни перед чем. Сегодня утром я попался локос в одиночестве, поэтому они безошибочно опознали неким внутренним чутьем во мне своего.
Именно своего! Ошибался старина Квинт, когда заявлял своим бойцам: «Респетадо Проповедник — не локо!» Разве не был Арсений Белкин в симулайфе таким же оседлым, как прочие его коренные обитатели? Пусть чересчур разумным по сравнению с обычным аборигеном, пусть ведущим скитальческий образ жизни, пусть обладающим более широкими правами и возможностями… Но что из того? Если взглянуть на вещи трезво, Проповедник являл собой все ту же говорящую движущуюся декорацию, как и прочие оседлые, будь они торговцами, земледельцами или рекрутами. И возразить на это было трудно. Что связывало меня с реальностью, как скитальцев, к которым до недавних пор я себя незаслуженно причислял? Только воспоминания и больше ничего.
Я был искусственным персонажем, знающим, что такое настоящая реальность, и в деталях помнившим прошлую жизнь покойного господина Белкина. Если бы Бета-креатор пожелал, он одарил бы подробной памятью любого из оседлых. Просто им она была ни к чему, а вот мне по чьей-то милости или халатности оставлена. А может, «файлы» моей памяти принадлежали к тем загадочным фрагментам ВМВ-кода, которые якобы хранили информацию о моей душе? Тогда это вселяло уверенность, что память об Анабель останется в неприкосновенности и я непременно буду помнить о Кассандре в следующей жизни, далекой и загадочной, как граница Вселенной…
Я опустил оружие и устало прислонился к одной из ритуальных глыб, что окружали точку «Феникс». Проповедник
Война отменялась, но стоявшая передо мной проблема от этого не исчезла. Несложно было предугадать, как отреагируют локос на появление Анабель и Полины. Что мне делать с врагами, я знал. Моя беспринципность позволила бы обойтись так же и с «сородичами» — родство родством, но сегодня мое отношение к оседлым все равно не стало теплее. Однако их удвоившееся количество отправило в мусорную корзину все до единого тактические сценарии. Оставалось только одно средство, но применять его на безмозглых болванах было что стрелять в луну, надеясь превратить ее в бублик. И все же я попробовал, поскольку деваться-то один черт было некуда.
Какая только непривычная работа не сваливалась порой мне на голову и при жизни, и в Терра Нубладо, но ораторствовать пока не доводилось ни там, ни здесь. Скажу сразу: людям, что занимаются этим профессионально, надо всем до единого присваивать звание героя еще при жизни. За нечеловеческую самоотверженность в навязывании своего мнения другим, ибо сизифов труд, и тот в сравнении с ораторским делом выглядел куда как осмысленно. Именно такое мнение сложилось у меня, когда, взгромоздясь на невысокий булыжник, я, надрывая голос, сначала созвал к себе локос, а потом развернул перед ними речь. Чувствовал я себя при этом если не Цицероном, то по крайней мере уличным оратором лондонского Гайд-парка.
Надо признать, оседлые откликнулись на мой призыв довольно воодушевленно. Бойцы оцепления побросали позиции и сразу столпились возле моей трибуны, «лесные братья» подтянулись через несколько минут. Я воспрянул духом: локос собирались меня выслушать, а это напрямую указывало, что остатки разума в них все-таки теплились. Теперь оставалось только уверовать в могущество собственного слова. Мне предстояло убедить народные массы немедленно выступить в крестовый поход против скитальцев. Неважно куда, главное, массы должны были в полном составе рвануть с этой поляны как можно быстрее и подальше. Фуэртэ Кабеса — оплот «неверных» — вполне подходила для локос в качестве достойной цели.
Опыт Проповедника, изгнавшего при помощи слов Откровения одержимость из полутысячи строптивцев, оказался сегодня совершенно бесполезен. И не потому что без поддержки сил Баланса моя речь звучала блекло и неубедительно. Наоборот, я пребывал просто в ударе и наверняка не осрамился бы не только в Гайд-парке, но и на трибуне Генассамблеи ООН. Вся загвоздка была не в ораторе, а в публике. Созвать ее и заставить слушать не составило труда — я бы мог просто стоять и тупо орать, и локос также сбежались бы ко мне, как зеваки на пожар. А вот найти у слушателей отклик и разжечь в них побуждающий к действиям праведный гнев было невозможно, даже пообещай я каждому из бойцов выдать по винтовке и ящику патронов в придачу. Мои пламенные призывы влетали оседлым в уши и с такой же легкостью вылетали обратно, не вызывая в локос никаких чувств. Пятьдесят с лишним пар глаз уныло пялились на размахивающего руками Проповедника и продолжали бы пялиться с тем же равнодушием, даже начни я вытворять цирковые трюки. В своих тщетных потугах докричаться до публики я напоминал сумасшедшего коммивояжера, который решил поведать о преимуществах своего товара стаду коров. Коровы жевали жвачку, и им было абсолютно все равно, чем рекламируемый товар отличается от продукции конкурентов этого велеречивого идиота. Коровам было плевать не только на товар, но и на самого коммивояжера, однако стадо продолжало наблюдать за сумасшедшим человеком, нарушающим своими криками сонную коровью идиллию.