Клетка для лжецов
Шрифт:
Идиоты многозначительно переглянулись.
Най, видимо, по старшинству интеллекта, решил взять слово:
—Сделаем так, как ты и хотела — высадим тебя на пятнадцатой, и ты улетишь, куда тебе заблагорассудится. Хоть в ад.
—Сказал человек, который полчаса назад рисковал жизнью, чтобы спасти меня, —Без труда парировала девушка, —Что изменилось с тех пор?
Вэйл аж рассмеялся от ее наглости:
—А то ты сама не знаешь!
Най же стал мрачнее тучи:
—С тех пор я узнал, что ты последняя лгунья и мошенница!
—А биоандроиды и вовсе смертники, не забыл? —Лорента
Кажется, только стекла очков защищали сейчас девушку от молний, которые метали его глаза.
—Давай так, Лапуля, —Вэйл подался вперед, сцепив пальцы в замок, —Чего ты хочешь?
—Отлично! —Най всплеснул руками и поднялся с корточек, —Мы еще ее прихоти исполнять будем!
—Чтобы ты перестал называть меня Лапулей, —Сверкнула глазами девушка, —Это раз. И Клетку. Это два.
Най закатил глаза и фыркнул.
—И зачем же она тебе? —Лениво протянул пилот. Кажется, он начинал получать удовольствие от этого допроса.
—А зачем хозяину его вещь? —Бросила девушка, —Хотя… откуда пирату это знать?
—А чем твои предки лучше пиратов? —Лорента не могла понять, Най вступился за Вэйла или просто уличил возможность еще раз напасть на нее, —Такие же воры, да еще навешавшие себе фальшивых титулов!
—Да что ты понимаешь!? Хранители были первыми колонизаторами! Это они создали мир, в котором ты живешь. И это они сохранили то, что ты изучаешь.
Гнев Лоренты не был притворным ни на секунду. Каждый раз, когда кто-то из этих нахлебников принижал заслуги хранителей, что-то в ней словно срывалось с цепи.
Сразу видно — каковы предки, таковы и потомки… Привыкли жить на всем готовеньком и кичиться тем, что никогда им не принадлежало.
Не сказать, что Лорента не ожидала от Ная подобных слов — как-никак, он был самым что ни на есть хрестоматийным гражданином своей двадцать четвертой колонии — но какая-то ее частичка все равно надеялась, что ему хватит ума и образования смекнуть, что Хранители заслужили все то, что имели, причем, на долгие столетия вперед.
Ученый, по-видимому, взбесился не меньше Лоренты — но вместо криков и нападок он решил пойти дальше и уязвить как можно сильнее:
—Тогда почему же твои всемогущие предки потеряли ее?
В это мгновение Лорента ненавидела его сильнее всего на свете. Была бы ее воля, она бы выцарапала глаза этому жалкому, никчемному дураку, возомнившему себя светилом науки.
Но девушка давно научилась держать свои эмоции в узде. На ее лице не дрогнул ни один мускул, когда она ответила:
—Потому что мой отец не заслуживал зваться Хранителем.
Вэйл хохотнул:
—И что же, папаша накуролесил, а ты теперь расхлебываешь?
Она ответила ему самым яростным взглядом, на какой только была способна:
—Я восстанавливаю справедливость.
“И искупаю вину” — мысленно добавила она. Даже тон ее мыслей при этих словах отдавал могильным холодом тех воспоминаний, которые хоть и поистерлись за пятнадцать лет, но так и не выцвели окончательно.
“Где вы прячете Клетку?” — спросил тогда у бабушки человек в пенсне, наставив дуло револьвера в лоб Лоло — Лоурен.
Бабушка молчала. Она не сказала бы ему
Девочка считала удары своего замершего сердца. В тишине ей даже показалось, что в пистолете что-то щелкнуло.
И она не выдержала.
—Она… в подвале, —Не слыша своего голоса, не понимая, реальны ли ее слова, прошептала девочка.
Должно быть, жаль, что она все видела. Вдруг у бабушки еще оставался козырь в рукаве?
Спустя время Лоло узнает, что никакого козыря у нее не было. Но это будет не в тот далекий день и даже не в тот год, а гораздо позже, после того, как они вдвоем навсегда покинут их дом на Колонии-2 Ас-Тесвас с двумя чемоданами в руках, набитыми древностями — картинами, украшениями, какими-то статуэтками и игрушками.
Денег с продажи этих безделиц хватит, чтобы изрядно помотаться по Второму Кольцу, ютясь в пыльных наемных углах, и поменять имена, дабы пресечь любые преследования. С тех пор Лоурен — Лоло — перестала существовать. Осталась только Лорента. Лорента не знала, что такое частные учителя — она ходила в школу при библиотеке с детьми служащих. Лорента не гуляла в садах и не нежилась в беседках, не ела фирменных пирожных от лучшего кондитера и не носила платьев от семейного портного. Лорента забыла длину коридоров и простор залов того особняка, в котором провела детство — их ей заменила маленькая комната под крышей, откуда была видна лишь глухая стена соседнего дома. У Лоренты не было служанок и горничных, что собирали бы ее на балы и званые ужины. Лоренте не целовали руки изящные джентльмены во фраках, ею не восхищались роскошные светские дамы и не завидовали первые красавицы высшего общества.
Потому что все эти годы она жила чужой жизнью.
Она всегда успокаивала себя одинаково: “Лучше прожить чужую жизнь, чем не прожить никакой” — но чувству вины, что грызло ее с той самой минуты и по сей день, этого было мало.
Все пятнадцать лет она тщетно пыталась заставить его замолчать. Сначала, когда спрашивала у бабушки напрямую, винит ли она ее, на что та отвечала “нет” и нежно трепала внучку по голове. Потом — год за годом прокручивая в голове то страшное воспоминание в поиске других выходов и не находя их. Еще позже — когда стала изучать в академии законы в надежде отыскать хоть какую-то возможность вернуть им с бабушкой имя, статус и… ее. Клетку.
Да, сейчас она была важнее всего. Потому что испокон веков Фелиссены славились долгожительством вовсе не из-за родословной, а из-за нефритового следа, что сделал Клетку источником жизненной силы. Лорента и не задумывалась бы об этом, если бы не заметила, как сильно сдала бабушка за последние годы. Это была уже совсем не та царственная гордая женщина с прямой спиной и твердой походкой.
Ни одно горе не подкосило ее так, как возраст. Она храбрилась и улыбалась, но Лорента видела, как тяжелы стали ее шаги, как поникли и сгорбились плечи, поседели волосы и покрылось морщинами точеное лицо. Доктора не находили в этом явных признаков болезней, их ответ был один — возраст.