Клеймо Солнца

Пауль Анна

— Медлить нельзя, — сообщает солдат вдогонку. — Генерал уже ждёт.

Генерал?..

Мы стремительно идём вдоль стен, покрытых мягкими пластинами. Царит гробовая тишина, пока мы спускаемся всё ниже по ярусам, сворачиваем за угол, и я проваливаюсь в роскошь. Интерьер в классическом стиле, столы из настоящего красного дерева, мягкие диваны, огромный экран посреди комнаты, а за стеклом — спортивный зал… Всё это врезается в моё сознание, как в замедленной съемке.

При виде меня у людей приоткрываются рты.

Солдаты осторожно вталкивают меня в другую комнату и закрывают дверь.

— Я

сказал бы, что рад тебя видеть, но не думаю, что это взаимно, так что не хочется ставить тебя в неловкое положение.

Он всегда говорит громко. В любом помещении его голос заполняет пространство.

— Я оказался здесь явно по ошибке, — откликаюсь я.

— Таких ошибок я не допускаю, учитывая, кто ты и кем является твой отец.

Генерал среднего роста, коренастый и атлетического телосложения. Его тело обладает угловатостью, свойственной тем людям, у которых хорошо развиты мышцы. Ладони кажутся непропорционально большими. Короткие русые волосы зачёсаны назад, щетинистые брови нависают над светло-серыми, почти бесцветными, глазами, тонкие губы крепко сжаты, а лицо испещрено глубокими старыми шрамами. Их, как и морщины, можно было бы исправить, пару раз посетив пластического хирурга, но, насколько я знаю, шрамы генерал намеренно оставляет на память. Как и положено военнослужащим старшего и высшего офицерского состава, он носит чёрную форму. У самого генерала и его солдат есть особый запоминающийся знак: треугольный красный платок. Он и сейчас завязан на левом предплечье.

Говорят, ещё на Земле, когда Генри Бронсон только строил карьеру, напала группа террористов. Серьёзно пострадала его дочь. Солдаты из отряда уже вывели её и нападение почти удалось отбить, но противники никак не сдавались. Полумёртвые, прежде чем испустить дух, они сумели расстрелять солдат. Их окровавленные тела остались лежать, напоминая треугольник, а внутри сидела дочь капитана. Раненная, но выжившая.

С тех пор красный платок на предплечье стал опознавательным знаком генерала Бронсона.

Многие знают эту историю. Солдаты, несомненно, боятся своего командира, но и уважают его. Насколько я знаю, генерал действительно стоит горой за своих людей, даже если с ними он груб и вечно всем недоволен.

— Тогда что я здесь делаю? — наконец спрашиваю я после затянувшегося молчания.

Несмотря на моё прошлое, здесь я никогда не был. Осматриваясь, начинаю понимать, в каком роскошном кабинете оказался. Мебель из красного дерева, как и в залах Бункера, что я мельком увидел несколько секунд назад. Массивный стол, заваленный техникой и, что удивительно, бумагами. Уже мало кто вообще помнит столь древний носитель информации. Да и зачем, если человечество давно пережило цифровизацию?

На стенах, покрытых рельефными обоями, висят картины. Дорогое удовольствие. Работы самые разные: на одних изображены земные пейзажи, на других — военная техника. Одна картина поистине жуткая: испуганные лица, обращённые к небу; люди провожают близких в космос, а сами остаются на планете, чтобы встретить собственную смерть…

Проигнорировав вопрос и перехватив мой взгляд, приклеившийся к картине, генерал произносит:

— Это напоминание о том, что миллиарды отдали свои жизни, чтобы жили мы. Наша задача — объединиться и построить новый мир

для тех, кто выжил.

Слова динатов.

— Достаточно забыть о проблеме и будет казаться, что её не существовало, — продолжает Бронсон. — А когда этот ужас всё время перед глазами, едва ли можно забыть.

Генерал пристально смотрит на меня, словно просвечивая рентгеном.

— Ты идеальный вариант, и думаю, сможешь мне помочь, но я должен тебе доверять.

Видимо, это ответ на мой давно заданный вопрос.

Генерал смотрит так, словно пытается в чертах моего лица найти причину, почему не стоит мне доверять. Чувствую, как по спине течёт струйка пота: я догадываюсь, что он скажет, ещё до того, как Бронсон задаёт вопрос.

— За тобой должок, помнишь?

Эта правда.

Вдруг голова начинает болеть, и я тру переносицу.

— Что нужно сделать?

Я ещё не согласился, но в глубине души уже знаю, что сдамся. Потому что ненавижу быть должным. Тем более генералу Бронсону.

— Тебе это ничего не будет стоить, — обещает он, но в сознании звучат его слова, сказанные вчера Ребекке: «Объект находится в тяжёлом состоянии. Без сознания». — Нужно заглянуть, что происходит у человека в голове. — «Это незаконно», — уже собираюсь ответить так, как же как моя начальница, но генерал добавляет: — В голове у виртуального наркомана.

«Твой подчинённый мне нужен»; «Он воин, но с мозгами»; «Он может помочь не только с виртуальными мирами, но и с системой информационной безопасности»; «Мне нужна команда». — Я помню, как Бронсон говорил вчера эти слова. Уверен: если речь идёт действительно о виртуальном наркомане, это не простой гражданин Тальпы. «Не забывай, что ты обязана мне жизнью. Без моего ходатайства ты бы не оказалась на станции и, тем более, в Стеклянном доме». — Эти слова, сказанные Ребекке, я тоже помню очень хорошо. А ещё из головы не выходят другие, произнесённые женским голосом: «Сам не противься его приказам, чтобы он не видел в тебе угрозу. … Сделай всё, что потребуется». Я слышу и собственный внутренний голос: «Ты не можешь и не должен ничего предпринимать. Ты обещал делать всё, что скажет отец. Ребекка права: никаких глупостей. Держись подальше от неприятностей!».

Выслушав все голоса до единого, я вспоминаю, что должен Бронсону, и в любой момент он может потребовать у меня более серьёзной платы. Какие бы проблемы ни были у якобы виртуального наркомана с законом или просто с генералом, я могу обойтись малой кровью. Прямо сейчас. По меркам Бронсона, заглянуть кому-то в голову, даже незаконно, — это маленькая оплата его былых заслуг, напоминающая скупку целого жилого района за бесценок. В конце концов ради того, чтобы выручить важных мне людей, я делал вещи и похуже.

— Хорошо, — с трудом произношу я, и слово как будто падает к моим ногам тяжёлым камнем: я едва успеваю отступить, чтобы он не ударил меня самого.

— Всё необходимое уже есть, — выдыхает генерал, пытаясь скрыть облегчение. — Как много ты увидишь? Когда результаты увижу я? — спрашивает он с подчёркнутой серьёзностью.

— Запись мы можем вывести на компьютер сразу же, — отвечаю я в том же духе. — Увидим всё, что будет происходить в сознании, а это будет во многом зависеть от состояния, в котором находится пациент.