Клинический случай
Шрифт:
– Я поздно ложусь, – заверяю я.
Я задним ходом выезжаю со стоянки и вижу, что в гостиной Дженет зажигаются осветительные приборы. Шторы задернуты, лишь по краям занавески пробивается яркий свет. Из дома доносится музыка – сегодня королевы парковок танцуют под джаз.
Моя мать знает, когда умер мой отец, но отказывается сказать мне.
– Какая разница? Умер и умер, – говорит она.
Но я хочу знать, когда он опочил, чтобы самому не умереть в том же возрасте – боюсь до чертиков. Матери не нравится эта моя навязчивая идея, и поэтому она отказывается сообщать
– Отчего он умер? – Этот вопрос я задавал матери не один раз.
– Умер и умер, – обычно отвечает она. – И перестань трястись по этому поводу – это просто смешно.
Мать сохранила только одну фотографию, на которой есть мой отец. Он высокий, у него песочного цвета волосы; на фото он без рубашки и, на мой взгляд, светится здоровьем. Он обнимает мою мать загорелой рукой. Они щурятся от полуденного солнца на пляже в Клируотер – там они жили в то время. Я тоже есть на снимке – крепко сплю в коляске справа от отца.
Однажды я спросил мать, как отец зарабатывал на жизнь, и она ответила: «Плохо. В этом и была проблема». На фото ему лет двадцать пять – тридцать. Это значит, будь он жив по сей день, ему исполнилось бы по меньшей мере шестьдесят восемь, а может, даже семьдесят три. Но он умер – мать не стала бы лгать.
После того как Джек-старший слинял, жизнь для нас не остановилась. Мать как каторжная работала секретарем в суде, но у нее всегда оставалось время для меня и для общения. И хотя она серьезно встречалась с несколькими мужчинами, замуж вышла только после того, как я окончил школу. Я поступил в колледж, потом стал работать в газете и редко думал об отце, пока много лет спустя меня не перевели в раздел Смертей «Юнион-Реджистер». Вот тогда-то у меня и появился нездоровый интерес к смерти; к своей собственной, в частности. Поэтому я позвонил матери в Неаполь, штат Флорида (куда они с моим отчимом переехали, потому что для гольфиста там рай земной), и спросил, жив ли еще мой отец.
– Нет, – спокойно ответила она.
– Когда он умер?
– Почему тебя это интересует?
– Просто так, – сказал я.
– Я точно не уверена, когда это случилось, Джек.
– Мам, пожалуйста. Вспомни.
– Это не важно. Умер и умер.
– Как это случилось? Что-то наследственное?
– Ради бога, неужели ты думаешь, что я бы тебе не сказала! – воскликнула она. – А теперь давай, пожалуйста, сменим тему. Это случилось много лет назад.
– Но, мам…
– Джек!
Много лет назад. Это меня подкосило. Когда мать говорит «много лет назад», она имеет в виду по крайней мере лет двадцать – из чего, согласно моим расчетам, следует, что, когда отец умер, ему было не больше пятидесяти трех, а может, даже всего… Вот это был вопрос, от которого сводило кишки и яйца.
Тридцать пять? Сорок? Сорок шесть?
Однажды я раскрыл карты и спросил у матери:
– Он был старше или младше меня, когда умер?
– Оставь это свое нездоровое любопытство, – попеняла она.
– Да ладно, мам. Старше или моложе?
Как же мне хотелось, чтобы она сказала «моложе», потому что это означало бы, что я счастливо перескочил через рубеж. Пронесло!
– Какая разница,
– Ему было за сорок? Да или нет? Или ему было столько, сколько сейчас мне, и ты боишься в этом признаться?
– Джек, эта работа плохо на тебя влияет. Может, тебе писать о чем-нибудь пожизнерадостнее? Делать обзор ресторанов, например?
Иногда я ночей не сплю из-за того, что не знаю, как и когда умер мой отец. Разговаривая с матерью, я все время пытаюсь выудить у нее подробности – потому она так редко мне и звонит.
– Просто скажи мне, – попросил я ее недавно, – он умер от естественных причин?
– Разумеется, – утешила она. – Смерть всегда наступает от естественных причин.
Это я уже слышал.
– Если человек падает с двадцатого этажа, – продолжила мать, – абсолютно естественно, что он умирает. То же самое, если человек ляжет на рельсы перед поездом. Или если молния ударит в него на тринадцатом грине…
– Ладно-ладно, я понял.
– Сердце не бьется, легкие не дышат, мозг отключается. Конец.
– Настоящая поэзия, мам. Можно я вставлю это в твой некролог?
И вот сегодня, пока я жду звонка Дженет Траш, я решаюсь попробовать еще раз. Мать снимает трубку на первом гудке.
– Привет, – говорит она. – Я думала, это Дэйв. Дэйв – это мой отчим. Иногда он допоздна играет в покер.
– Знаешь, я у тебя кое-что хотел спросить, – начинаю я.
– О господи, ты опять за свое.
– Послушай, ты можешь не говорить, что именно случилось и когда и была ли это авария, или сердечный приступ, или эмболия…
– Джек, ты меня беспокоишь.
– …я просто хочу узнать, – не сдаюсь я, – как ты об этом узнала. Ну то есть он же все эти годы отсутствовал. Вы что, общались?
– Нет!
– Может, он звонил или писал?
– Ни разу, – заявляет она. – Впрочем, я на это и не рассчитывала.
– Так как же ты узнала, что он умер? От его родных? От полиции? Кто тебе позвонил?
– Тебе завтра лететь на самолете? Да? – спрашивает мать.
– И что с того?
– Ты всегда сам не свой, когда тебе нужно куда-нибудь ехать.
– Это неправда. – Я кривлю душой, и мама это знает.
– Если это тебе поможет, то успокойся, твой отец погиб не в авиакатастрофе. Куда, кстати, тебя посылают на этот раз?
– На Багамы.
– Бедный ребенок, – говорит мама. – Меня бы кто-нибудь послал на Багамы.
– Я собираюсь взглянуть на отчет о вскрытии. Хочешь присоединиться?
– Фу!
– Полечу на гидроплане. Сядем прямо в гавани Нассау.
– Самолет, гидроплан – не переживай. Твой отец сыграл в ящик не от этого.
– Разве я не имею права знать?
Мать смеется:
– Возможно, нам с тобой стоит сходить на «Салли Джесси». [38] Посмотрим, кто больше понравится публике.
38
Популярное ток-шоу американской радио– и телеведущей Салли Джесси Рафаэл (р. 1935), в котором обсуждаются, помимо прочего, острые семейные проблемы.