Клиника Сперанского
Шрифт:
Однако же Логус, въедливый гад, заметил. Прямо перед уходом, когда за Шагалиным приехала скорая, которая, кстати, забрала и Моллюскову.
Что-то в кармане прибабахнутой бабы блеснуло, Логус хвать за карман, ну и так далее.
Короче, Андрей прекрасно вышел на пяти фотографиях, причем в двух случаях на фоне побитого Шагалина и распростертого Логуса. На фоне мертвого Моллюскова он получился неважнецки, поскольку был снят со спины, но одежда, силуэт были явно его.
– Вот так, Андрюха, - сказал Кузнецов и вздохнул.
– Слава Богу, они не знают, кто ты есть на самом
– Каким образом?
– удивился Новиков.
– Не знаю, - ответил Кузнецов.
– Ты когда звонил - представлялся как следователь Сергеев?
– Естественно.
– Ну вот.
– Не понимаю, - раздраженно сказал Новиков.
– Не понимаю.
Глава 29. Пятница - глубокий вечер, а далее суббота
– А может, просто извиниться?
– сказал Уханов.
Они сидели в номере Новикова: Уханов, Кузнецов и Новиков. Обмозговывали, что делать дальше, а заодно и ужинали. Точнее, наоборот.
– Подойти к Шагалину и подставить левую щеку, - фыркнул Кузнецов.
– Толстовец Новиков. Слёзно так попросить: дай мне в рыло, товарищ, я был не прав.
– А что, он даст, - скучно заметил Новиков.
– За ним не заржавеет. Потом ручонки скрутит и в кутузку.
Подошел к окну, принялся смотреть на ночную Москву, которая скрывалась в черном, подсвеченном разноцветными огоньками мареве. Чудный, всё-таки, город, эта Москва, неожиданный, никогда к нему не привыкнешь. Вроде бы пригляделся уже к улицам, которые каждый день топчешь, к пейзажу за окном, в котором над горбатыми крышами гигантскими ракетами торчат серебристые трубы ТЭЦ, прислушался к постоянному гулу машин, а пройдет дождичек, брызнет из-за туч щедрое солнышко, и в душе радость. Распирает так, что петь охота. Да и ночью бывает застучит вдруг ретивое, не давая спать, и обожжет мысль: парень, а ведь ты в Москве. Не где-нибудь в Анадыре или Кукуеве, а в Москве.
Откуда это, кто воспитал? Да никто, просто место такое, благодатью отмеченное. Вон церквей-то да монастырей сколько.
"Вот-вот, - подумал он, ухватившись за последнюю мысль.
– Бросить всё - и в монастырь. Там-то искать не будут".
"Да нет, пустое всё это, - сказал он себе в следующую секунду.
– Сначала надо дело выполнить. Самое простое - всё бросить и начать по-новой, будто прошлого не было. Не выйдет, братец, оно, это прошлое, назад потянет".
Обернулся, господа Уханов и Кузнецов, разомлевшие от выпитого и съеденного, клевали носами.
Хлопнув в ладоши, Новиков гаркнул:
– Что, господа офицеры? Не спится?
– Тьфу, урод, - проворчал Кузнецов, протирая глаза веснушчатыми кулачищами.
– Я же без памперсов.
Уханов зевнул и сказал:
Куда кому? Транспорт ждет.
– Мне в Управление, - отозвался Кузнецов.
– Сдурел?
– встревожился Уханов.
– Я там сегодня живу. Я там сегодня дежурный.
Вот так всегда - побазарили, поахали, поохали, а дело-то не решено.
–
– спросил Новиков.
– Давай, друг, до завтра отложим, - произнес Кузнецов.
– Утро вечера что? Мудренее. К тому же анализы подоспеют, глядишь - будет чем козырять.
– Я всё же склоняюсь к мысли, что не надо гнать лошадей, - сказал Новикову Уханов.
– Нужных людей вы уже обошли, озадачили. Вот и работайте с ними потихонечку, особо не высовываясь. А с Сергеевым придется распрощаться, нету больше майора Сергеева. Будете, к примеру, Сероштановым.
– Почему именно Сероштановым?
– угрюмо спросил Новиков.
– У меня как раз оформляется Сероштанов, легче просунуть лишний документик - другой.
– Ну, у вас там, в Думе, и порядочки, - изумившись, сказал Кузнецов.
На этом и разошлись.
А назавтра, где-то в семь утра, Кузнецов позвонил и бодрым голосом сообщил, что с кровью этого охламона, в которого вчера стрелял Андрюха, что-то не то. Какая-то она модифицированная, что ли, эта кровь, имеются лишние образования и избыток лейкоцитов.
– Лейкоциты, вроде, при раке бывают, - рискнул предположить Новиков, чувствуя, что отчаянно не доспал.
– Ага, белокровие, - подтвердил Кузнецов.
– Свисток, между прочим, непростой. Свистит на частоте, вызывающей состояние прострации - с буковкой "т". Но и без "т" тоже верно. Наручниками пользовались, потерты, плетью пороли, на ней полно эпителия и, похоже, не с единственной задницы. Шило не поймешь зачем, очень острое. Таблетки - особая статья, в основе наркота, галлюциногены, а дальше куча непонятных примесей. Надобно испытать на крысах.
– Почему именно на крысах?
– тупо спросил Новиков.
– Мышей жалко, - ответил Кузнецов.
– А в портфеле, между прочим, таскали изъятые органы. Человечьи.
– Врешь ты всё, - сказал Новиков, которого начало подташнивать.
– Наука, брат, - Кузнецов крякнул и признался: - Мне самому противно, извини, Андрюха.
"Противно, так не говорил бы, - подумал Новиков.
– Ишь ты: противно, а сам смакует".
– да, сказал он.
– Ты бы дал заявочку в травмопункты. На случай, если кто-то поступит с тремя пулевыми ранениями. В спину я попал точно, у него, кстати, горб. И еще куда-то в районе груди, там не разберешь.
– Вчера еще, - ответил Кузнецов.
– Ориентировка во все санитарные пункты, больницы, госпитали и аптеки. Куда сегодня собрался?
– Я позвоню.
– Я скоро сменюсь, ищи дома, если добудишься. Пока, старик.
Кузнецов положил трубку, а Новиков пошел чистить зубы. Сон как-то понемногу выветрился.
Потом, за плотным завтраком, он думал о том, что быть Савраской накладно. Всё время на ногах, временем не располагаешь, убрести куда-нибудь в лес по грибы не велено - из регламента выходишь, в киношку сгонять не велено, в заповедные места Москвы и Подмосковья - нельзя, потому как не до того. Вот и ходишь по кругу, как сивый мерин. Радости-то особой ноль, только что денег теперь полон карман и холодильник всегда под завязку. Хочешь оторваться - давай, пей-жри, потом на боковую.