Клиника Сперанского
Шрифт:
Скрестив руки на груди, певец внушительно сказал:
– Понимаешь, Вовчик. Он взял надо мной, дураком, шефство. Пенсия у меня с гулькин нос, не заработал я, видишь ли, большую, да и раньше срока вышел, так вот он, добрая душа, деньжат подкидывал. Ты, случаем, не спонсор?
– Не-е, - заверил Новиков.
– Он вам доверял?
– Как себе самому, даже больше.
– Не говорил, что его кто-то преследует?
– Э-э, - Рубинов призадумался.
– Вроде нет. Хотя, постой-ка, говорил. И еще говорил, что скоро всех нас, олухов небесных,
– А кто его преследовал?
– мягко напомнил Новиков.
– Это важно, потому что умер он как-то внезапно. Неестественно, что помер, потому что был здоров, как бык.
– Да черт его знает, - искренне ответил Рубинов.
– Разве ж сейчас вспомнишь? Стоп, стоп, вспомнил. Говорил про какую-то чертовщину, что все мы у этих чертяк под колпаком. Когда, мол, им надо, они тебя в любой дыре найдут. Тогда помрешь в муках и судорогах, а следов на тебе никаких не будет, только кровь из ушей. Либо вообще без следов. Слушай, Вовчик, так выходит - и до него добрались?
"Моллюсков, - подумал Новиков.
– Слово в слово. Вот тебе и бред".
– У меня просьба, - сказал он.
– Больше об этом никому. Не хочу, чтобы и к вам пришли.
– Не к вам, а к тебе, - поправил его Рубинов.
– Ко мне-то вряд ли, а к вам могут, - ответил Новиков.
Поржали, потому что это было из разряда: "Тэбэ пакет. Не тэбэ, а вам. Нам он нафиг не нужен, а тэбэ пакет".
– Ладно, дружище, - сказал Новиков, вставая.
– Если что вспомните касательно Лопатина, зафиксируйте на бумаге, я завтра-послезавтра звякну.
Положив на стол три тысячи рублей, добавил:
– В спонсоры не гожусь, но без этого не обедняю.
– Ты куда?
– запротестовал певец.
– Так душевно сидели. Нет, нет и нет, категорически возражаю.
Тоже встал, хотел усадить силой, но Новиков увернулся, да так ловко, что великан хватанул своей клешней воздух и чуть не упал.
Новиков помог ему удержаться на ногах.
Пробормотав: "Дел полно, а я уже нажрамшись", - направился к выходу.
– И ты, Брут, - пробасил ему вдогонку певец.
– Все покидают эту зверскую паскудную обитель.
Глава 25. Пятница. Ну, заходи, беженец
В полдень, как и было обещано, явился Василий Гордеевич и бухнул на стол увесистую папку.
– Это что?
– осторожно спросил Кислов.
– Трудовой договор, - развалившись на стуле, ответил Фадеев.
На этот раз он был в черном: черная майка, легкие черные штаны с завязочками внизу, черная бейсболка. Загорелый, белозубый, чем-то похож на певца Буйнова. Простой русский миллионер, какой-нибудь менеджер из отдела продаж одет лучше.
– И сколько тут листов, если не секрет?
– полюбопытствовал Кислов, который был облачен именно как этот самый менеджер: черные брюки, белая рубашка с коротким рукавом, черный галстук.
–
– Остальные тебя, чудака, не касаются.
– Ну уж вы прям сразу, Василий Гордеевич: чудака, дурака, му..., - пробормотал Кислов, открывая папку и вынимая два верхних листа.
Мда, договорчик оказался шельмоватый: все пункты на месте, всё вроде бы соблюдено, но формулировочка витиеватая, с некоторым подтекстом, можно прочитать и так и этак.
– Не пойдет, - сказал Кислов, взяв ручку.
– Единственно верная цифра - это жалованье. Мои права, как работника, прописаны туманно. А вдруг вы меня, Василий Гордеевич, вздумаете турнуть?
– Я тебя и с договором турну, и без договора, - лениво ответил Фадеев, разглядывая потолок.
– Главное чо? Оклад и чтобы страховая часть отчислялась - к пенсии. Это прописано. А остальное пусть тебя не колышит.
– Я разве ж против?
– сказал Кислов, расписываясь.
– Пунктик одиннадцать внимательно прочитал?
– спросил Фадеев, глядя уже в открытое окно, за которым было сумеречно и пари??ло - к близкому ливню.
– Э-э, - сказал Кислов, вновь читая пункт 11.
– К работе приступить по договоренности с руководителем ООО, то есть с вами, но не позднее начала третьей декады текущего месяца. Это что же - с понедельника, что ли? Сегодня же пятница.
– Ага, - подтвердил Фадеев.
– Есть проблемы?
– Налейкин, - сказал Кислов.
– А ты думаешь один такой хороший?
– хохотнул Фадеев, укладывая договор в папку.
– Сейчас мы и его завербуем. Или как там у вас, у чекистов, - перевербуем. Что там с Андрюхой?
– Всё так же, - ответил Кислов, поджав губы.
– Поймите, человек действует самостоятельно и чихать хотел на мои е-мэйлы.
– Ну, ну, - сказал Фадеев.
– Не уходи пока.
Стремительно вышел, оставив после себя легкий запах пота, приглушенный дорогим одеколоном. Или это одеколон такой - с налетом пота? Так сказать, для правды жизни.
Между прочим, в коридоре толклись фадеевские холуи, но уже без автоматов.
У Налейкина Фадеев пробыл минут пятнадцать, затем оба, хохоча и переговариваясь, ввалились в кабинет Кислова, который, как пчелка, трудился за компьютером.
– Бежим?
– весело спросил Налейкин.
– Давай заявление, подмахну.
"Вот те на, - подумал Кислов, вынимая лист бумаги и размашисто набрасывая прошение о собственном увольнении.
– Ай да Гордеич".
– Вот этак вот, - задиристо сказал Налейкин, подписывая заявление.
– И вот этак.
Кинул под подпись меленькую дату.
– Всё, Игорек, свободен, - добавил Налейкин.
– Отдай бумагу Светланке, пусть сразу и рассчитает.
"Анаши, что ли, накурился?
– неприязненно подумал Кислов, глядя на оживленного шефа. Как-то ему, солидному, пузатому, эта оживленность не шла. Ему больше шли взгляд исподлобья и убийственный сарказм.
– Или Гордеич наобещал с три короба? Наверное, наобещал".