Клиника Сперанского
Шрифт:
В начале двенадцатого он уже звонил в обшитую коричневым кожзамом металлическую дверь. Открыл ему не человек человечище: два метра росту, пузатый, усатый, плохо выбритый, к тому же в полосатых трусах до колен. Шевелюра и усы пышные, черные с проседью, а шерсть на груди без проседи, но не шибко густая. Где-то Новиков читал, что если у мужчины с шерстью на груди богато, то это к деньгам. Увы, здесь было не так. Квартира здоровенная, но какая-то неухоженная, замусоленная.
– А-а, - плотоядно вскричал человечище.
– Малосольная
И, деловито добавив: "Давай помогу", - выдрал пакеты из рук Новикова и отнес по скрипучим полам на кухню. Мокрый зонт не взял, упятился ему этот мокрый зонт, с которого капало.
– Чего стоишь? Проходи, - пробасил он из кухни.
– Это всё мне? Царский подарок.
Да, вот это напор. Где-то этого великана Новиков видел, но не мог вспомнить - где?
– Зонт поставь на просушку, - посоветовал Рубинов.
– Топай в правую комнату, это гостевая. Кстати, под вешалкой запасные тапки, не побрезгуй.
Чем-то похож на актера Диму Назарова, такой же колоритный, с первого взгляда внушающий доверие.
Кто? Вот в чем вопрос.
В гостевой пахло пылью. Мебель старинная, антикварная, такую уже нигде не сыщешь, разве что в музее. Гнутые высокие спинки, деревянные подлокотники, пузатый комод, огромный круглый стол посредине комнаты, абажур с кистями, полный анахронизм - зеркало в золоченой оправе на массивной тумбочке, и прочее, и прочее. На всём вековой слой пыли, хорошо еще паутины нет.
– Один живете?
– проорал Новиков.
– Ась?
– гаркнул из кухни Рубинов.
– Ну да, один. Скукотища. Даже тараканы - и те не держатся.
Слышно было его так, будто он не в десяти метрах, а здесь, в комнате. Богатый голос. Голос!
Новиков прошел на кухню, где его, естественно, не ждали, и спросил:
– Вы не певец такой-то?
Он, разумеется, назвал сценический псевдоним, под которым певец был широко известен, но мы его в гуманных целях раскрывать не будем. Не изверги же мы, чтобы изгаляться над сказочно одаренным человеком, которому, увы, не повезло в жизни. Сейчас ведь таких большинство в немногочисленной армии истинно талантливых людей - сказочно одаренных, которым не повезло. Везет сейчас бездарным. Как говаривали раньше: "Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами". Вот, пробились, заняли посты и перекрыли одаренным кислород. Но это так, к слову.
– Да, я певец такой-то, - ответил человечище.
– Зови меня просто Антон, а то мы как-то не удосужились.
– Владимир, - соврал Новиков, поскольку сейчас он был следователем Сергеевым.
– А почему же вы один? Такой прекрасный человек.
– Человек-то я прекрасный, - сказал певец, - но пью. Поэтому разведен. Слушай, давай на "ты", а то мне как-то неловко. И за обстановку неловко.
Он, между прочим, выставил всю принесенную Новиковым снедь на кухонный стол и наполнял ею тарелочки и вазочки, так что был при деле. Ну, никакой практичности у мужчины,
Тут надо объяснить, почему хозяину было неловко и почему Новикова здесь не ждали. Да потому, что это была не кухня, а чёрт-те что: склад рухляди и пустых бутылок. Всё было обшмыганное, занюханное, один только почерневший, залапанный, бывший когда-то импортным, но теперь свой в доску рассейский холодильник чего стоил.
– А ежели прибраться?
– сказал Новиков.
– Не сто?ит, - отозвался Рубинов.
– Через неделю субботник, тогда и наведем марафет.
– Зачем ждать неделю?
– Ты не понял, Вован, - сказал певец.
– Придут ребята из "Большого" и "Малого", все дружбаны, сообща наведут марафет, потом мы это дело хорошенечко спрыснем, и здесь снова станет точно такой же свинюшник. Так что не сто?ит и пытаться. Я думаю, что Господь изначально замыслил, чтобы здесь в итоге образовался хлев.
– Дайте хоть бутылку открою, - пробормотал Новиков, чтобы не стоять столбом. Открыл, вслед за чем с уважением произнес: - Здесь всё такое старинное, специально покупали?
– Ну, коль открыл, наливай, - сказал Рубинов.
– Нет, Вовчик, ничего я кроме холодильника и телевизора не покупал. Всё это в который уж раз перешло по наследству. Выбрасывать жалко, потому что добротное, нынче так не делают. Вот уж после меня, похоже, повыбрасывают. Один я, Вовчик, как перст, ни детей, ни родственников. Прикалываются тут какие-то шустряки, обещают поить и кормить от пуза, чтобы бумаги подписал, но я-то знаю - подпишешь, а через месяц тебя вперед тапками в крематорий отнесут. Завещаю эти хоромы "Большому", пусть кому-то из наших повезет. Ну, давай, друг, пока мухи водку не выдули.
Действительно, мух здесь было в изобилии. То сидели по углам, а тут вдруг устроили хоровод...
Короче, слово за слово, уже незаметно как и в гостевую перебрались, и полторы бутылки "Посольской" уговорили, а между тем третий час пополудни пошел, и разговоры всё ширились и ширились, и тем было видимо-невидимо, одна плавно перетекала в другую, третья же в уме держалась, но до Лопатина очередь никак не доходила, напрочь забыли про Лопатина.
– Бабками богат?
– внезапно спросил Рубинов, которого осенила гениальная идея.
– Пошли зеркала бить, тут в округе их полно.
– Это как?
– не понял Новиков.
– Как раньше. Купец в ресторане глаза зальет, орет "Скольки?" Ему человек: "Пятьдесят рублёв". Он в зеркало бутылку ша-рах и тут же расплачивается.
– Кстати, - сказал Новиков, вспомнив вдруг про Лопатина.
– Совсем из головы. Я чего пришел-то: вы же с Лопатиным были знакомы.
Рубинов откинулся на спинку стула, тот жалобно скрипнул, но и только. Новый стул, которыми нынче торгуют, от такой туши тут же бы и развалился.