Клиника в роще

Грановская Евгения

Вопросов было много, ответов – ни одного.

Однажды Вера, посчитав, что может уже претендовать на некую доверительность в отношениях, попросила Шевердука устроить ей еще одну встречу с Осадчим. Однако на сей раз шантаж не сработал, и Шевердук ответил ей резко и грубо:

– Вера Сергеевна, ваша настойчивость может погубить вашу карьеру. Если вы не остановитесь, я буду вынужден этому поспособствовать.

Девушка поняла намек и лишь виновато улыбнулась в ответ. Но пару дней спустя все же нашла способ встретиться со странным пациентом.

В

то утро она столкнулась с двумя охранниками, которые везли по коридору каталку, на ней лежал Осадчий. Приподняв голову, парень посмотрел на нее полным страдания взглядом и слегка шевельнул губами. Вера готова была поклясться, что он пробормотал: «Помогите». И тогда смутные подозрения, терзавшие душу Веры, оформились во вполне определенную мысль. Что, если эксперименты, инициированные Черневицким, незаконны? Что, если в подвале клиники на пациентах опробуют запрещенные лекарственные препараты, блокирующие агрессию, но вместе с ней и саму волю к жизни?

Если все обстоит так, то феномен Часовщика имеет объяснение. И дело тут вовсе не в седативных препаратах – его просто превратили в «овощ». Или, говоря точнее, в безвольную, нерефлексирующую и ничего не чувствующую каменную глыбу.

Последующие два часа Веру преследовало видение – измученное лицо Евгения Осадчего и его исполненный мольбы взгляд. На исходе второго часа она решилась на должностное преступление.

Дело в том, что перед тем, как уйти на обеденный перерыв, Шевердук всегда снимал свой врачебный халат и вешал на спинку стула в ординаторской, и Вера решила воспользоваться оплошностью своего наставника. Улучив момент, она вынула из кармана халата пластиковый ключ от палаты Осадчего и минуту спустя была там.

Завидев Веру, Осадчий приподнялся на кровати и, обессиленно улыбнувшись, пробормотал:

– Я знал, что вы еще придете.

Вера села на стул, покосилась на дверь и спросила:

– За что вас сюда привезли? Что вы натворили?

– Я…

– Только говорите быстро. У нас мало времени.

– Понимаю, – кивнул Евгений. – Я сделал то, что д-должен был сделать.

Вера посмотрела на него с сомнением.

– Я полюбил девушку, – продолжил Евгений. – Но у нее уже был жених. Студент МГИМО, сын очень б-богатого человека. Однажды я увидел, как грубо он с ней разговаривает, и вмешался. Я хотел заступиться за нее, а он… Он влепил ей п-пощечину.

Евгений облизнул кончиком языка пересохшие от волнения губы.

– И она бросила его. Мы с ней стали друзьями. А затем, когда она узнала меня п-получше, полюбила меня. Вы мне верите?

– Верю ли я в то, что вас можно полюбить? – Вера усмехнулась. – Почему бы нет? Вы славный парень. Что было потом?

– Потом… – Евгений вновь облизнул губы и с трудом договорил: – Потом они ее изнасиловали. Тот студент и его друг. Я должен был отомстить.

– Вы их…

– Я их убил, – сказал Евгений, устремив на Веру блестящие от слез глаза. – Выследил по одному и убил. Один ударился г-головой о бордюр тротуара во время драки, все получилось

почти случайно. Но второго я убил вполне осознанно. Суд присяжных оправдал меня, но п-после кассационной жалобы меня судили снова и признали невменяемым.

– Вы хорошо помните своего отца? – спросила Вера, внимательно глядя Осадчему в глаза.

Тот вытер рукавом рубашки потный лоб и едва заметно усмехнулся.

– Вы хотите узнать, помню ли я, как он убил мою мать? Д-да, я все помню.

– Но почему тогда делаете вид, что не помните?

– Потому что ваши коллеги считают меня с-сумасшедшим. При всем желании я не смогу их разубедить.

Вера снова покосилась на дверь, приблизила свое лицо к лицу Осадчего и тихо спросила:

– Что с вами делали в лаборатории?

Евгений мучительно поморщился.

– Мне ввели в вену какой-то п-препарат. Это было страшно.

– Вам было больно?

– Очень! И еще – у меня были г-галлюцинации. Страшные галлюцинации, – голос Евгения дрогнул. Парень вскинул руки к лицу и потер пальцами виски.

– Такое с вами часто случается? – осведомилась, продолжая его разглядывать, Вера.

Евгений покачал головой:

– Нет. Только в лаборатории… после т-того, как мне делают инъекцию.

– Хотите сказать, что галлюцинации вызывают у вас искусственно?

Евгений улыбнулся – беспомощно, растерянно.

– Хотел бы я, чтобы это было не так, – молодой человек снова с усилием потер пальцами виски. На его лбу выступили капли пота, пальцы подрагивали. – Когда за мной п-приходят, чтобы отвезти в лабораторию, меня начинает бить дрожь. Раньше я пытался сопротивляться… и тогда меня просто б-били.

Черты лица Веры стали резкими, на лбу прорезались едва заметные морщинки.

– Но так не может быть, – четко и спокойно сказала она. – Информация об истязании больных обязательно бы просочилась. Подобные вещи не остаются безнаказанными.

Осадчий кивнул и с горечью произнес:

– Она г-говорила то же самое.

– Кто?

– Девушка, которая была до вас.

Вера замерла.

– Вы говорите о девушке-враче?

Он кивнул:

– Да. Ее звали Вероника. Вероника Холодова. Мы пару раз с ней б-беседовали. Но недолго. Она сказала… – Евгений вновь мучительно поморщился. – Она сказала, что хочет п-помочь. А потом… потом просто исчезла. Я спрашивал у Ивана Федоровича, и доктор сказал, что она уволилась. – Евгений посмотрел Вере в глаза и тихо спросил: – Она правда уволилась?

– А у вас есть основания сомневаться в этом?

Он отрицательно качнул головой:

– Нет. К-конечно, нет. Но когда мы с ней встречались в последний раз, мне почему-то показалось, что ей грозит беда.

– Какая беда? – насторожилась Вера. – Откуда?

Но ответить Осадчий не успел. Дверь за спиной Веры открылась, и суровый голос резко проговорил:

– Что вы здесь делаете?

Вера обернулась и сухо ответила:

– Я беседую с пациентом.

Очки Шевердука яростно сверкнули.