Клинки Ойкумены
Шрифт:
– Не извиняйтесь! Чтобы научить, надо уметь. Чтобы объяснить, надо разобраться самому. Чтобы объяснить, используя чужой опыт, надо его присвоить. Дон Леон – гений педагогики.
– Я пытался ему подражать. Я имею в виду не манеру фехтовать, а манеру учить. У меня ничего не вышло.
– Это естественно. Вы слишком разные люди. Я не была знакома с маэстро Дильгоа лично, но я же вижу… Готова поклясться, что вы – превосходный учитель. Вы берете в науку женщин?
– Нет!
Диего задохнулся.
– Отчего же? Вы занимаетесь с Джессикой Штильнер. После турнира господин Дахан, вне сомнений,
– Дары, – прошептал Диего. – Дары мертвецу.
– Что вы сказали?
– Не обращайте внимания.
Беседы с доньей Эрлией необходимы, подумал он. Нельзя все время заниматься. Нельзя истязать себя без конца. Мертвый ты или живой, так и до истощения недалеко. Горькое лекарство – пей, братец. Помнишь, как над телом Карни ты молил Отца, плохо понимая, к кому обращаешься – к Господу, Творцу миров, или к Луису Пералю, комедиографу: «Перепиши! Все, что угодно, лишь бы другой финал!» Колесницы судьбы – там, где в оригинале пьесы король восстанавливает справедливость, в постановке Ричарда Монтелье зритель бьется лбом в трагедию, как в бетонное ограждение. Зрители, актеры – выбора нет, ешьте, что дали.
– Не обращайте внимания, – повторил маэстро. – Продолжим?
Тело отчаянно зудело. Мар Фриш никогда не болел чесоткой, но судя по описанию симптомов в медицинских справочниках, именно так люди страдали от чесоточных клещей. Зуд можно было унять, приняв ингибитор чувствительности кожных рецепторов. Это замедлило бы процесс обратной модификации тела на семь-восемь часов, плюс ряд побочных эффектов.
Гиль Фриш решил перетерпеть.
Аэромоб шел во втором нижнем эшелоне. В целом, пилот соблюдал правила, но время от времени срезал повороты с демонстративной лихостью – на специально выбранных, не слишком оживленных участках, где риск создать аварийную ситуацию был минимален. На Китте скрупулезное соблюдение правил грозило привлечь внимание воздушной полиции:
«Крадетесь, баасы? Куда? Зачем? Уж не замышляете ли какую пакость? А ну-ка, предъявите документы…»
С документами у Фриша и его сопровождающих был полный порядок. Тем не менее, полицейская проверка не входила в их планы. Луке Шармалю и так пришлось ждать лишние шестнадцать часов. Известный финансист встреч с Гилем Фришем, мягко говоря, не афишировал; а уж встреча банкира с Йотамом Галеви исключалась категорически.
Для Фриша эти шестнадцать часов оказались не лишними. Их он потратил на подготовку к предстоящей беседе с патроном, просчитывая возможные вопросы Шармаля и выстраивая ответную линию поведения. Это было сложнее, чем удовлетворить интерес хиззацской полиции тремя днями ранее. Йотам Галеви с Таммуза. Паспорт, виза, въездная отметка. Обратный билет с открытой датой. Прилетел ознакомиться с университетом. Мой сын –
На следующее утро Йотам Галеви беспрепятственно покинул Хиззац, чтобы завершить свое краткое существование.
Зуд перестраивающейся плоти мешал сосредоточиться, снижая скорость расчетов на тринадцать с четвертью процентов. Несмотря на помехи, Гилю Фришу хватило времени, чтобы подготовиться. Он даже сделал перерыв, составив за сорок семь минут простенькую типовую гематрицу малой мощности. Дополнительный источник энергии всегда кстати, а составление гематрицы дало ему возможность переключиться с задачи на задачу, что сейчас являлось первейшей необходимостью.
За одиннадцать минут семнадцать секунд до контрольного срока он был полностью готов покинуть временное убежище, где его тело претерпевало обратную модификацию. Он переоделся, аккуратно сложив на столе все вещи Йотама Галеви, включая коммуникатор с дважды отформатированным блоком памяти. Затем тщательно уничтожил отпечатки пальцев и потожировые следы. Фриш знал, что люди Шармаля справятся с этой задачей ничуть не хуже его, но привык убирать за собой сам. Ровно в назначенное время он покинул съемную квартиру на двадцать шестом этаже жилого дома в Желтом краале, где квартировали туристы среднего достатка, и вышел на улицу из подъезда, в который шестнадцатью часами ранее вошел Йотам Галеви.
Аэромоб с затемненными стеклами ждал его за углом.
На сей раз Лука Шармаль принял Фриша не в беседке, а в гостевом кабинете. Это означало дополнительные слои конфидент-защиты – и, соответственно, повышенную степень секретности разговора. Еще это означало, что Лука Шармаль нервничает, хотя по внешнему виду патрона было невозможно определить степень волнения. Мар Фриш отметил данное обстоятельство, внеся соответствующие коррективы в намеченную линию поведения. Краткий отчет Фриша банкир уже получил, поэтому доклад бывшего следователя занял семнадцать минут двадцать три секунды. Гиль заполнил лакуны, имевшиеся в отчете, и уточнил ряд деталей. Когда он закончил, Шармаль молчал одиннадцать секунд.
– Кроме помпилианцев, кто-либо еще интересовался Диего Пералем?
– До момента моего отлета с Хиззаца, насколько мне известно – нет.
– Помпилианцы могли связать вас с коллантом?
Этот вопрос Фриш предвидел заранее.
– Нет. Они считают, что Йотам Галеви – агент гематрийской разведки. Вероятность – девяносто семь с половиной процентов.
Фриш знал, о чем думал его патрон в течение следующих полутора секунд. С одной стороны, присутствие гематрийской разведки заставит помпилианцев быть более осторожными. С другой, они постараются сыграть на опережение. И в итоге наломают дров, как говорят варвары с Сеченя. Но могут и преуспеть, склонив Диего Пераля к сотрудничеству. Для расчета вероятностей не хватало данных.