Клинок Минотавра

Лесина Екатерина

– Не важно. Антонина ли… Владлен… они ведь мои близкие. Несмотря ни на что, близкие… и попроси они меня сжечь бумаги, я… – она усмехнулась, но призналась: – Не знаю, быть может, и сожгла бы, но сперва выяснила бы, в чем дело… наверное, даже лучше, когда вот так, втихую.

Женька не согласилась. Но несогласие свое при себе оставила.

Он пришел и принес платье.

Белое платье, почти подвенечное, но скроенное как-то странно. И, разложив на белом кафеле,

спросил:

– Нравится?

– Да… очень. Это мне?

Платье и вправду было красивым, с широкой юбкой, расшитой птицами и цветами, украшенной крохотными жемчужинами неправильной формы. И Аня, решившись, протянула руку, коснулась перламутра.

– Оно… невероятно.

Сама она вдруг показалась себе некрасивой. Неуклюжей. Недостойной такого наряда.

– Примерь, – велел Минотавр.

– Я грязная.

– Примерь.

Он смотрел, как она возится с платьем, с какой-то невероятной жадностью, шумно дышал, но не шевелился.

Безумец.

Холодный атлас оказался жестким, или Аня попросту отвыкла от одежды. Сколько она здесь? Долго… или кажется, что долго? Спросить? Она скосила взгляд на Минотавра, который по-прежнему сидел на корточках, прячась за своею дурацкой маской.

И ведь должны были хватиться.

Ищут.

Не найдут. Это только в кино полиция успевает вовремя и, угробив психопата, накрывает дрожащую жертву теплым одеялом. От одеяла Аня не отказалась бы, но она, прежде замерзавшая, если температура в комнате понижалась на пару градусов, как-то приноровилась и к подвалу, и к собственной наготе. И вот теперь замерла, не зная, что делать дальше. Платье оказалось тесным, неудобным.

– Мне идет?

– Очень, – Минотавр поднялся и сказал: – Повернись.

Она повернулась, дрожа от страха… а вдруг сейчас? Вдруг платье – это часть ритуала… и если так, то Аню убьют.

Но Минотавр, если и собирался от Ани избавиться, то не сегодня. Он медленно, но уверенно застегивал пуговки на корсаже. Прикосновения теплых пальцев вызывали странное чувство. Аня и дрожала, и боялась, и в то же время желала, чтобы растреклятые пуговицы не заканчивались. Он же, догадываясь об Аниных страхах, улыбался.

И, стоя к нему спиной, Аня чувствовала его улыбку.

– Ты очень смелая, – сказал Минотавр, положив руку на шею. Он провел от волос к плечам, ласково, почти нежно. – Для женщины. И для мужчин тоже…

– Спасибо.

– Не за что… другие кричали… проклинали… бросались на меня.

О других спрашивать не следовало, но если он говорит, то не стоит обрывать нить беседы.

– Расскажи…

– Ты смелая, – он повторил это на ухо, и от горячего дыхания его Аня задрожала. – Но наивная. В прошлый раз я тебе солгал.

– Что?

– Солгал, – он развернул ее и, впившись пальцами в подбородок,

заставил запрокинуть голову. Он наклонился к самому лицу, глупая нелепая маска из дешевого пластика, полупрозрачная. Кажется, еще немного, и Аня разглядит того, кто за этой маской прячется.

– Почему?

– Ты была такой… внимательной, – мурлыкнул он, проводя пальцами по Анечкиной щеке. – Такой… осторожной… и сочувствующей. Ты и вправду мне сочувствовала?

– Да.

И обидно, потому как он просто-напросто посмеялся над глупой девчонкой.

Сама виновата.

– Мне стыдно, – признался Минотавр, не отпуская Аню. А ведь стоять с запрокинутой головой неудобно, и он ждет, наверное, что Аня попросит пощады. И надо бы поддаться, но она держится, глядит сквозь маску, пытаясь улыбаться.

Нелепая, глупая женщина.

– Мне и в самом деле стыдно, – он отпустил ее и позволил отступить на шаг, чтобы шаг этот преодолеть за долю мгновенья, обнять, прижав к себе. – Не бойся. Сегодня я тебя не трону. Я ведь принес тебе платье.

– Зачем? – от Минотавра пахло дымом и асфальтом. Оказывается здесь, в подземелье, в белом-белом кафеле так… не хватает запахов.

И Аня, уткнувшись носом в свитер, дышала жадно.

– Зачем? Просто так… подарок… я ведь могу сделать тебе подарок?

– Наверное.

Аня не знала. И знать не хотела. И собственный ее план теперь казался полной нелепицей… да, она не пытается бежать, а ее похититель делает ей подарки, вот только что это изменит?

Ничего.

Но… она ведь жива. Пока.

– Тебе оно нравится? – Минотавр гладил ее по встрепанным волосам.

– Очень. У меня никогда не было такого платья… оно старинное?

– Нет, но сшито по образцу… у меня есть портрет моей прапрабабки. Про нее я не солгал. Там она в подобном платье. И я подумал, что тебе пойдет… я давно его заказал для своей невесты… думал, что она замуж выйдет в этом платье…

– А она…

– Меня предала. Сбежала.

– Тоже ложь? – теперь ему сложно верить, но Минотавр разжал руки, и Анечка не отступила. Она стояла, прижимаясь к нему, вцепившись в застиранный колючий свитер, под которым суматошно колотилось сердце человека.

Или зверя?

Или обоих вместе.

– Нет, не ложь. Что до моей семьи, то ты так… сочувствовала, что я просто не удержался, – он все-таки отстранился и сказал: – Сядь. Ложь следует исправить.

– Я не вправе ничего от тебя требовать.

– А ты и не требуешь. Я сам все решаю… садись.

В белом бальном платье, сшитом по образцу с портрета, в платье с жемчугами и птицами… с кружевом… с отделкой лентами… и на белый, но грязноватый кафель. Спорить Аня не стала. Она села и расправила юбки, провела ладонями по колючему шитью.