Клинок предателя
Шрифт:
Мой напряженный голос едва не дрожал. Так обычно и бывает, когда я умираю от усталости после боя и хочу лишь одного — умыться и лечь в постель. Но в этот раз все было по–другому. Я находился в ярости даже больше, чем когда дрался с Лоренцо. Он подстрекатель, только и всего, а эти люди его поддерживали. Они не чудовища, а те, кто кормит чудовищ.
— Тогда снимите свои плащи, — приказал я.
Они смотрели на меня так, словно я говорил на чужом языке.
— Живо снимите плащи. И бросьте в огонь.
— Фалькио,
Я пренебрег ее словами, шагнув к толпе.
— Если на вас еще будет плащ, когда я подойду, то я всажу вам клинок в брюхо, неважно, мужчина вы или женщина. Снимайте чертовы плащи и бросайте их в огонь!
Они послушались, все до одного. Этриша, все еще морщась от боли, с помощью другой девушки стащила плащ с Лоренцо. Тяжелые кожаные пыльники едва поместились в огромный камин, огонь даже грозил выплеснуться наружу. Боги, как же они воняли!
— Что… что же нам теперь делать? — испуганно спросил один юнец.
— Найдите себе какую–нибудь другую одежду.
Я взял Алину за руку, и мы вышли за дверь. Никто не попытался остановить нас.
ТЯНУЧКА
В Рижу наступило утро. Воздух еще не потеплел, но в жестких лучах восходящего солнца было видно, как из канав по обе стороны дороги клубится зловонный пар.
— Как же глупо, — сказала Алина.
Я мельком взглянул на нее и повернул голову на восток, куда вела широкая улица Пикейщиков.
— Как же глупо!
— Что именно?
— Всё, — ответила она. — Но глупее всего, что мы идем при свете дня и любой может увидеть, куда мы направляемся.
— Они болваны и трусы, — ответил я. — Никто из них не станет за нами следить. Мы просто пойдем на восток и доберемся до улицы Резчиков по дереву. Во время Кровавой недели там ничего особенного не происходит и к тому же много мест, где можно спрятаться.
— Все равно глупо.
— Сколько еще раз ты собираешься это повторять?
Она остановилась, схватила меня за рукав и попыталась развернуть. Я решил, что пора уже объяснить, кто тут главный.
— Послушай.
Лицо ее было мокрым от слез.
— Почему ты…
— Потому что боюсь! Неужели вы не видите? Вам никогда не бывает страшно?
Я присел перед ней, чтобы наши глаза находились на одном уровне, но она была слишком высокой, и мне пришлось встать и наклониться. Очень неловкая поза, и мои слова от этого звучали еще глупее.
— Я все время боюсь, Алина. И даже сейчас. Но нам нужно двигаться дальше и найти место…
— Неправда! — хрипло крикнула она так, что я даже отшатнулся. Час был ранний, и на улицах никого, но я беспокоился, что жители соседних домов могут нас заметить. — Неправда, — уже чуть тише повторила она. — Тот, кто боится, не стал бы вести себя так глупо. Эти люди могли нам
— Они не…
Она всплеснула руками от раздражения и беспомощности.
— Они не были плащеносцами, но могли помочь нам. Могли приютить нас и, может, даже дали бы денег или посоветовали, куда пойти. Хоть как–то. Хоть что–то!
— Понимаю, насколько тебе сложно, но ты не осознаешь всего, что происходит, — начал я, но она перебила меня.
— Нет, плащеносец Фалькио валь Монд, это вы не понимаете. Не ведаете, что творите, — сказала она с уверенностью девочки, которая все еще думает, что жизнь — это любовный роман.
Я устал, тело ломило: за последние два дня я сражался больше, чем за весь прошлый год.
— Проклятье! Я просто пытаюсь сохранить тебе жизнь!
— Нет, — сказала она тихо и спокойно. — Вы пытаетесь воздать им всем по заслугам. Шиваллю, герцогу, той, что называет себя принцессой. Всем, кто не верит в вас и ваших плащеносцов.
— Не говори ерунды, — отмахнулся я. — Если бы я хотел причинить им зло, то, поверь, нашел бы множество менее сложных и опасных способов.
— Но разве тогда это не считалось бы местью или убийством? Для вас я всего лишь повод, чтобы сразиться со всеми, кого вы ненавидите, и убить как можно больше, прежде чем один из них убьет вас. Тогда вы умрете, считая себя героем.
— Времени нет, чтобы стоять здесь и выслушивать, как ты меня отчитываешь, малышка: нужно бороться за твою жизнь, — сказал я с обидой.
— Так сделайте это! Прекратите драться со всеми подряд и придумайте, как нам выжить!
— Прекрасно, — процедил я сквозь зубы. — И как, по–твоему, мы можем это сделать?
— Не знаю! Мне тринадцать лет. Я не обязана знать, как выживать, когда все пытаются меня убить. А вы должны… Должны знать, что нужно делать, — сказала она и бурно зарыдала.
Я попытался ее обнять, но она оттолкнула мою руку. Так мы и стояли молча, и ее рыдания разносились по пустой улице.
Наконец я тихо сказал:
— Я тоже не знаю.
Она подняла на меня мокрые от слез глаза.
— Ясно.
— Прости. Я не знаю, как нам выжить. Это не… Я думал, что это возможно, но этот город… он живет убийствами и обманом. Я не знаю, сколько человек разыскивает нас и почему, но знаю: Шивалль может любого в этом городе заставить сделать все, что он хочет. Это место… люди… Тут все предназначено для убийства.
— И я умру? — стоически спросила она.
Отвечать я не собирался: к чему? Даже призрачная надежда побуждает двигаться вперед. Но и лгать я ей сейчас не хотел. Девочка уже потеряла семью, а скоро потеряет и жизнь, и всё из–за интриг тех, кто думает о людях гораздо меньше, чем о вине на ужин. У нее было право решать, как поступить: лицом к лицу встретиться с этим миром, таким, какой он есть, или спрятаться от него.